Драгоценнее многих (Медицинские хроники) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/25
- Следующая
Какая бездна таланта вложена в эту книгу, но вдвое больше потрачено труда – тяжёлого и порой опасного. Сотни вскрытий, а ведь любая царапина во время исследования может стоить анатому жизни. Да и вообще, как он сумел получить разрешение церкви на эту работу? Сколько денег истратил на панихиды по казнённым, на взятки и подарки святым отцам! И сколько при этом нажил смертельных врагов, и в церкви, и среди своих товарищей докторов.
Внезапно Мигель до ужаса зримо представил, что ждёт впереди Андрея. Клевета, доносы, холодное внимание инквизиции и закономерный печальный конец.
Мигель с грохотом захлопнул книгу, открыл её с конца. Там должен быть индекс. Скорее узнать, что пишет Андрей о душе, ведь именно в этом, самом важном для Мигеля пункте легче всего найти ересь. Хотя, кажется, в этом вопросе осторожность не изменила Везалию: всего четыре пункта, с виду вполне безобидных – где изготовляется животная душа; как животная душа движется по сосудам; движение влаги сердца приводит в движение душу; сердце – источник жизненного духа. Всё это пребывает в согласии с любезным сердцу Аристотелем. Андрей остался прежним, он принимает на веру, что не может исследовать ножом.
Мигель открыл книгу на том месте, где говорилось о сердце и душе. Для этого опять пришлось встать и перекладывать бумажные пласты двумя руками. Первое, что он увидел там, было название темы: «медику надо размышлять о свойствах и местопребывании души».
«Я совсем воздержусь от рассуждения о видах души и об их вместилищах, – Мигелю казалось, что он слышит звонкий, порой срывающийся голос Андрея, – дабы не натолкнуться на какого-нибудь цензора ереси, потому что в настоящее время, особенно у наших соотечественников, встретишь самых истинных судей по вопросам религии, которые, лишь только услышат, что кто-либо, занимаясь вскрытиями тел, пускается в рассуждения о душе, – тут же заключают, что он сомневается в вере и, неизвестно в чём, колеблется касательно бессмертия души. Причём они не принимают во внимание, что медикам (если только они не хотят браться за науку необдуманно) необходимо размышлять о тех способностях, которые нами управляют, а кроме того и больше всего, каково вещество и сущность души…»
– Ну вот, – пробормотал Мигель, – остерёгся, называется! И о душе ничего не сказал, и инквизицию обидел. Припомнят они тебе это, дай срок, и насмешки над схоластами, твердящими, что из сезамовидной косточки в день страшного суда воссоздастся человек, тоже припомнят, и ещё многое.
Мигель покачал головой и продолжил чтение. Он успел перевернуть всего две страницы. «Левый желудочек сердца, содержащий жизненный дух, заключает в себе воздух», – гласила четвёртая строка сверху.
Мигель схватился за голову.
– Это не так! – закричал он, словно голос его мог долететь к Андрею через долины Прованса и снежные вершины Альп. – Ты же исправил сотни ошибок Пергамца, оставив только эту, главнейшую, которая затемняет вопрос: как дышит и живёт человек!
Слабый голос метнулся между стен и погас.
Книга, лежащая на столе, великий труд, основание медицинской науки, неумолимо повторяла, пусть неосознанную, но всё же ложь:
«Левый желудочек через венозную артерию всасывает в себя воздух всякий раз, как сердце расслабляется. Этот воздух вместе с кровью, которая просачивается в громадном количестве через перегородку из правого желудочка в левый, может быть предназначен для большой артерии и, таким образом, для всего тела. Перегородка, разъединяющая правый и левый желудочки, составлена из очень плотного вещества и изобилует на обеих сторонах маленькими ямочками. Через эти ямочки ничто, поскольку это может быть воспринято органами чувств, не проникает из правого желудочка в левый; мы должны удивляться такому творению всемогущего, так как при помощи этого устройства кровь течёт через ходы, которые недоступны для человеческого зрения.»
– Кровь не просачивается через перегородку, – безнадёжно сказал Мигель. – Ни единой капли.
Двести ошибок исправил Везалий у древних мудрецов, сам же сделал одну. И в Этой одной был виновен Мигель. Больше десяти лет назад, в Париже, он показал своему напарнику только что открытые им капилляры – невидимые глазу ходы крови, и тем натолкнул друга на мысль, что хотя в сердечной перегородке и нет упоминаемых ещё Гиппократом отверстий, но кровь всё-таки может из правого желудочка прямиком пройти в левый.
Мигель задумался, рассеянно глядя на гравированную заставку в начале главы, где пять пухлых младенцев дружно отпиливали ногу своему извивающемуся собрату. Какая мрачная аллегория! Зло творят они или добро? Да, сейчас ему больно, но лучше причинить другу боль, чем оставить его вовсе без помощи…
Мигель сдвинул в сторону фолиант, достал чистый лист бумаги, очинил лёгкое тростниковое перо и вывел первые строки: «Андрею Везалию от Мишеля де Вильнёва привет!»
В конце концов, ещё не всё потеряно. В мире много учёных ослов, но немало и истинных медиков. Труд Везалия будет не раз переиздаваться, и надо позаботиться, чтобы во втором издании ошибки уже не было.
Мигель писал, стараясь заглушить мысль, что ему жалко отдавать, даже Андрею, своё открытие. Но если он этого не сделает, то может ли он быть избранником божьим, провозвестником счастливой христианской коммуны?
«Истина же, друг Андрей, в следующем, – торопливо выводил он, – воздух вовсе не проникает в артерии, которые от природы полны крови. В том легко убедиться во время вивисекции, осторожно проколов тонким шилом венозную артерию. Также кровь отнюдь не проникает – как это думают – через перегородку сердца, но из правого желудочка идёт по необыкновенно долгому и сложному пути в лёгкие. Именно здесь она смешивается со вдыхаемым воздухом, и от неё отделяется сажа, удаляемая из организма при выдохе. После того, как кровь хорошо смешается с воздухом, она переходит в венозную артерию и через неё поступает в левый желудочек сердца. Всё это я наблюдал и заметил первым и дарю тебе с чистым сердцем на пользу нашего общего искусства. Ведь произнесшие гиппократову клятву должны помогать друг другу всегда и бескорыстно, хотя в нашей жизни исполнение долга встречается весьма редко. Сам я собираюсь упомянуть об этом оправлении человеческого тела в книге, которая будет готова ещё не скоро, и хотя она не останется неизвестной миру, и всякий умеющий разбирать буквы, прочтёт её, но всё же книга та обращена к лечению душ, но не тела, и потому хотел бы я, чтобы мир узнал о моём наблюдении из твоих просвещённых уст…»
Мигель отложил перо, придвинул к себе том и через минуту снова погрузился в описание величайшего чуда вселенной – человеческого тела.
Как ему всё же повезло, сегодня он стоит у самой колыбели, присутствует при рождении анатомии! Благословен будь год тысяча пятьсот сорок третий, он навсегда останется в истории науки!
До самого утра Мигель не сомкнул глаз, поочерёдно хватаясь то за письмо, то за книгу Андрея. Астрологическое сочинение Николая Коперника забытое валялось под столом.
– Мальчишка! Щенок! Боже, и эту тварь, этого мерзкого ублюдка я выпестовал на своей груди! – Якоб Дюбуа задохнулся от негодования и в изнеможении опустился на стул, но тут же снова вскочил и забегал по своей комнатушке, забравшейся на самый верхний этаж одного из домов переулка с неблагозвучным названием «улица Крысы».
Якоб Дюбуа – великий Якоб Сильвиус, равно прославленный как своей необычайной учёностью, так и баснословной скупостью, только что прочёл книгу своего бывшего помощника, бывшего ученика и бывшего друга – Андрея Везалия. Ничего не скажешь, Везалий отплатил учителю чёрной неблагодарностью, оплевав и опорочив всё, что было дорого престарелому профессору.
– Это же бунт! – выкрикнул Сильвиус, воздев к потолку худые руки, – он опасен для государства – судить его и примерно наказать, чтобы впредь никому не было позволено обвинять наставников во лжи!
Сильвиус ударил кулаком по книге, но тут же одумался и даже наклонился посмотреть, цел ли переплёт. Книга дорогая и оформлена роскошно, со множеством гравюр. Только богач и бахвал Везалий мог позволить себе выпустить такую книгу, не приносящую издателю ничего, кроме убытка.
- Предыдущая
- 17/25
- Следующая
