Смежный сектор - Ливадный Андрей Львович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/66
• Следующая

Взглянув на вошедшего, Астафьев кивнул, указывая взглядом на кресло с потертой обшивкой.

– Заходи, Доминик. Садись.

Они были ровесниками, но по сравнению с Николаем, Ван Хеллен выглядел совсем иначе: высокий, мускулистый, подтянутый, с ранней проседью в коротко стриженых волосах, и цепким взглядом карих глаз на смуглом лице.

Взяв стул, он бесцеремонно повернул его задом наперед, сел, облокотившись о гнутую металлическую спинку, и хмыкнул, искоса взглянув на монитор.

В качестве информационной заставки Астафьев использовал таймер обратного отсчета.

«До включения систем годичного перераспределения ресурсов осталось сто девятнадцать часов сорок три минуты». – Гласила застывшая на экране надпись.

Интересно он давит на психику себе или посетителям? – Невольно подумал Ван Хеллен.

– Нашли точку прорыва? – Спросил он, нарушая непонятное молчание, возникшее после приглашения сесть.

– Да. – Астафьев крутил между пальцами световое стило, которым пользовался для разметки схем на компьютерном планшете. – Старый воздухозаборник. Восьмой сегмент периметра.

Ван Хеллен мысленно представил указанный участок.

– Там вакуум.

– Верно. – Стило внезапно хрустнуло, сломавшись. – Ксенобиане использовали стандартное оборудование для ремонта обшивки. Легкий переходной тамбур и аппарат плазменной резки металла... – Николай аккуратно положил на стол обломки хрупкого устройства ввода.

– Ксеноморф полз по твою душу, Ник. – Повторил Ван Хеллен. – Но это следствие. – Тут же добавил он. – Я не вижу причины. Почему они вдруг решили, что покушение на тебя даст им преимущество в годичной схватке? Это, во-первых. Во-вторых, откуда у них наше взрывное устройство и точная информация о расположении отсеков и воздуховодов?

Астафьев поднял голову, посмотрев в глаза Доминику.

– Помнишь, как все начиналось? – Неожиданно спросил он.

Тот лишь коротко кивнул. Такое не забывается. Никогда.

Прошлое...

Они отступали.

Схватка за ресурсы была безнадежно проиграна, от отряда в пятнадцать человек осталось лишь двое бойцов: юноши, которым едва исполнилось по восемнадцать лет.

Один из них не мог идти. Левая нога, прошитая очередью из бионического автомата, распухла, почернела, мышцы под воздействием токсина превратились в дряблый студень.

Ему было страшно. Очень страшно. Ногу не терзала боль, он просто не ощущал ее, как часть тела, и от этого становилось жутко...

– Брось меня Доминик... – Прохрипел он, когда меж мертвых деревьев чужого леса показались преследующие их фигуры ксеноморфов. – Оставь мне автомат и уходи. Умоляю тебя!...

Ван Хеллен, пошатнувшись, остановился, затем обессилено опустился на колени, позволяя другу разомкнуть кольцо рук и мешковато сползти с его спины.

– Даже не думай, Ник. – Побелевшие губы Доминика, вытянувшиеся в тонкую бескровную линию, мелко дрожали. Страх и ненависть били через край, чувства рвались наружу, изливаясь в непроизвольном сокращении мышц, выходили с мутным взглядом выцветших от усталости глаз, резкими движениями непослушных пальцев, так некстати меняющих пустой магазин импульсного автомата.

Астафьев неуклюже отполз вбок, под защиту поваленного древесного ствола.

Та самая поляна... – внезапно понял он, разглядев знакомые зарубки. От свежих воспоминаний захотелось взвыть. Неужели всего пять дней назад они останавливались тут, чтобы сменить скафандры на боевую экипировку, – сильные, здоровые, полные решимости пойти до конца и победить...

Слезы катились по щекам. Парализованная нога зацепилась за ветку, и он вдруг не выдержал, – скрипнув зубами, достал термическую гранату, сжал сенсор активации и хрипло выкрикнул:

– Уходи, Доминик!

Сзади послышался шорох, цепкие пальцы впились в плечо, над самым ухом раздалось частое прерывистое дыхание и, вторя ему, сипло зачастил ИПК[4] , срубая длинной очередью подкравшихся почти вплотную врагов.

Титановые шарики крошили хитин, рвали чуждую плоть, визгливо рикошетили, срубая ветки с мертвых деревьев черного леса...

– Бросай!

Астафьев почувствовал, как ИПК с дрожью выплюнул остаток боекомплекта и смолк.

Сейчас... Сейчас они встанут...

Замах получился слабым, продолговатый цилиндрический корпус гранаты пролетел с десяток метров и, стукнувшись о ствол дерева, отскочил назад.

Ван Хеллен навалился на Николая сверху, вжимая его лицом в хрусткое крошево из сломанных ветвей и похожих на кремниевые чешуйки листьев.

Впереди раздался приглушенный хлопок, и внезапно взъярилось белое, ослепительное пламя. Жар волной прокатился над самыми головами; Доминик ощутил, как изодранная куртка начинает съеживаться на спине, но ствол поваленного дерева все же укрыл их от близкого разрыва термической гранаты.

– Там скафандры... – Ван Хеллен изогнулся, освободив Николая. – Ползи!

Астафьев не смог ослушаться. В хриплом голосе Доминика клокотала нечеловеческая ярость, не оставляя места для «но», – это был приказ, и Николай, минуту назад готовый распрощаться с жизнью, подчинился, пополз, хватаясь руками за выпирающие, узловатые корни чужих деревьев, подтягивая наполовину парализованное тело, пока не увидел зарубку, указывающую, где они спрятали скафандры.

Сзади вновь ударил ИПК.

...

Ван Хеллен вытащил его.

Память Николая сохранила лишь смутные, полубредовые обрывки воспоминаний о том, как они продвигались через зону разгерметизированных отсеков, до первого шлюза, за которым начинался человеческий сектор.

По настоящему он пришел в себя спустя месяц, уже после ампутации ноги.

В обширном отсеке, громко именуемом «госпиталь» царствовала автоматика. Тишину помещения нарушали лишь вздохи работающих механизмов, да тонкий писк контрольных сигналов, глаза неприятно резал стерилизующий ультрафиолет специальных ламп.

Раньше, до ранения Николай никогда не заходил сюда, – не было нужды, да и побаивался, и вот теперь он оказался в полном одиночестве, наедине с таинственными машинами, которые пощадили разрушительные коллизии прошлого.

После Внешней Атаки и единственно полномасштабного сражения людей и ксенобиан, которое привело к трагическим последствиям для обеих сторон, выжившие стали с недоверием относиться к уцелевшим машинам. Здесь возникал парадокс – жизнь без участия автоматики была попросту немыслима, но в то же время никто не следил за кибернетическими устройствами, – их предпочитали воспринимать как данность, нечто сосуществующее параллельно...

И все же полностью проигнорировать компьютеры, связанные с системами жизнеобеспечения, не могли ни люди, ни ксенобиане...

...Он то проваливался в короткий сон, то вновь просыпался, быстро утомляясь от бодрствования, – такое состояние длилось долго, никто не заходил к нему, но иначе и не могло быть: медицинские отсеки пользовались дурной славой, здоровых людей автоматика попросту игнорировала, а раненные или больные либо вообще не возвращались отсюда, либо хранили молчание, не в силах объяснить, что с ними делали таинственные машины.

Невежество, утрата знаний порождала самые невероятные слухи, закономерным итогом которых стал устойчивый иррациональный страх, формирующий субъективные понятия.

...Однако шло время, а подсознательная тревога не оправдывалась. Раз за разом, выкарабкиваясь из пучин глубокого, граничащего с беспамятством сна, он чувствовал себя лучше. Периоды бодрствования становились все более продолжительными, прозрачная крышка, поначалу отгораживавшая его от внешнего мира, куда-то исчезла, но автоматика не прекратила манипуляций над травмированным организмом, – незримые, но ощущаемые устройства массировали тело, сквозь тонкие трубочки постоянно подавались какие-то жидкости, Астафьев впервые не чувствовал периодического чувства голода, но это не радовало, а наоборот – пугало.

Он понемногу приходил в себя, возвращая утраченное восприятие реальности.

• Предыдущая
• 3/66
• Следующая