Приключения Тарзана в джунглях - Берроуз Эдгар Райс - Страница 26
- Предыдущая
- 26/47
- Следующая
Ох, как это было восхитительно! Лучшей игры, чем эта, он еще не знал. Тарзан был в восторге. Вскоре он убедился, что сгибаясь и выпрямляясь, он может ускорить или замедлить движение. Он, конечно, предпочел ускорить темп! Высоко над землей качался он, а внизу сидели обезьяны племени Керчака и глядели на него с недоумением.
Если бы вы очутились на месте Тарзана, то все кончилось бы благополучно, так как вы вскоре бросили бы качаться. Но Тарзан чувствовал себя так же великолепно в воздухе, как и на земле. Во всяком случае, он даже не чувствовал утомления, тогда как всякий смертный на его месте, лишившись сил, безжизненно повис бы в воздухе. И вот это-то обстоятельство как раз и было для него гибельным.
Тублат тоже глядел, как Тарзан качается в воздухе. Не было в джунглях зверя, более ненавистного Тублату, нежели Тарзан – эта безобразная, безволосая, белая пародия на обезьяну. Если бы Тарзан был менее проворен, а Кала, со своей материнской любовью, была бы менее бдительна, то Тублат давно бы освободился от этого щенка, который только позорил честь его рода. Тублат забыл обстоятельства, при которых Тарзан появился в их племени, и считал мальчика своим собственным сыном, что еще более усиливало его досаду.
Высоко качался Тарзан-обезьяна, как вдруг веревка, не выдержавшая трения о сухое дерево, неожиданно порвалась. Мальчик полетел стремглав вниз.
Тублат высоко подпрыгнул и испустил восклицание, которое у людей служит выражением радости. Со смертью Тарзана кончатся и все мучения Тублата. С этого момента он может жить мирно и беззаботно.
Тарзан упал с высоты сорока футов на спину в густой кустарник. Кала первая бросилась к нему – свирепая, страшная, любящая Кала. Несколько лет назад такое падение на ее глазах были причиной смерти ее собственного Детеныша. Неужели она таким же образом потеряет и этого? Тарзан лежал без движения в чаще кустарника. Кале потребовалось несколько минут, чтобы освободить его от веревок и вытащить оттуда; но он был жив. Он даже не получил серьезных повреждений. Кустарник смягчил удар падения. Ссадина на затылке указывала на то, что он ударился головой о гибкий ствол куста, чем и объясняется его обморок.
Несколько минут спустя, он был уже весел, как всегда. Тублат же рассердился. В порыве ярости он схватил первую попавшуюся обезьяну и стал ее трясти изо всех сил, но был за это наказан. Обезьяна оказалась мохнатым, воинственным молодым самцом, в полном расцвете силы здоровья, и хорошо оттрепала его.
Но Тарзан кое-что понял. Он постиг, что продолжительное перетирание изнашивает волокна веревки.
И вот настал день, когда этот предмет, который когда-то чуть не убил его, спас ему жизнь.
Он уже вышел из детского возраста и стал сильным юношей. Некому было теперь заботиться о нем, да он и не нуждался в нежном попечении. Кала погибла. Погиб и Тублат. Со смертью Калы исчезло единственное существо, которое искренне любило его. Оставались в живых только его враги. Звери ненавидели Тарзана не потому, что он был более жесток, чем они сами. Нет, они ненавидели его потому, что он обладал чувством юмора, свойственным только людям. У Тарзана это чувство было, пожалуй, слишком развито и, может быть, выражалось в слишком грубых и жестоких выходках, раздражавших его друзей, и в жестокостях над врагами.
Но не эти выходки были причиной озлобления колдуна Буковаи, жившего в пещере между гор, к северу от деревни вождя Мбонги. Тарзан отнял у него жирный куш, заставив его солгать и доказав этим бессилие его волхвований. Этого Буковаи не мог простить ему, тем более, что шансов на мщение было мало.
Месяцами таил Буковаи свою ненависть к Тарзану. Мщение казалось ему совершенно невозможным с тех пор, как Тарзан переселился в другую часть джунглей, удаленную от берлоги Буковаи на много миль. Только один раз видел черный колдун белого бога.
Но благоприятный случай представился, и к тому же совершенно неожиданно. Тарзан несколько дней подряд охотился в джунглях далеко на севере. Он отстал от своего племени, что с ним часто случалось. Ребенком он любил возиться и играть с молодыми обезьянами, но теперь товарищи его детских игр превратились в грубых самцов и в слишком нежных подозрительных матерей, ревниво оберегающих своих беспомощных детенышей. И Тарзан видел в своем собственном человеческом разуме более интересного товарища, чем в какой-либо из обезьян племени Керчака.
В тот самый день, когда Тарзан охотился, небо внезапно стемнело. Взлохмаченные тучи, подобно обрывкам парусов, неслись низко над верхушками деревьев. Облака напоминали Тарзану испуганных антилоп, спасающихся от преследований голодного льва. Но несмотря на то, что легкие облака бежали быстро, джунгли были недвижимы. Ни один лист не шевелился, и тишина была полная. Эта неподвижная тяжесть была невыносима. Даже насекомые утихли, как бы в предчувствии чего-то страшного, а более крупные животные словно замерли. Казалось, что лес и джунгли молчали с незапамятных времен, когда еще не существовало звуков, так как не было ушей, чтобы им внимать, ибо мир еще не был наполнен жизнью. На общем фоне природы лежал какой-то болезненный, бледный, желтоватый отпечаток. Тарзан наблюдал эти явления много раз в своей жизни, и всегда одно и то же чувство овладевало им. Он не знал страха, но перед лицом жестоких и необъятных сил природы он чувствовал себя маленьким, совсем ничтожным и одиноким.
Где-то далеко послышалось глухое рычанье. – Львы ищут добычу! – прошептал он, взглянув на быстро несущиеся по небу облака. Рычание превратилось в рев. – Они идут! – сказал Тарзан и стал искать убежища в густолиственном дереве. Внезапно деревья наклонили свои верхушки, как будто верховное существо простерло с неба свою руку и провело ладонью по вселенной. – Они идут! – прошептал Тарзан. – Львы приближаются. – Ярко блеснула молния, сопровождаемая страшным громом. – Львы кинулись, – вскричал Тарзан, – и теперь они рычат над своими жертвами! – Деревья качались бешено во всех направлениях. Демонический ветер беспощадно потрясал джунгли. В разгар бури полил дождь – не такой, как в наших северных странах, а внезапный, потрясающий и ослепляющий поток. – Кровь убитых! – подумал Тарзан, прячась ближе к середине дерева. Он находился на опушке джунглей и до начала бури ясно различал в некотором расстоянии от себя две горы. Теперь он перестал видеть их. Горы не были видны сквозь тяжелые потоки ливня, и у него мелькнула мысль, что они смыты дождем. Но он знал, что дождь пройдет, что солнце взойдет опять, и ничто не изменится в природе, только сломанные ветви падут на землю, и подгнившие гиганты рухнут, чтобы насытить почву, которая питала их столетиями. Ветки и листья мелькали в воздухе вокруг него, падали на землю, гонимые стремительным вихрем. Гигантское дерево качнулось и упало в нескольких ярдах от него. Тарзан нашел себе приют под широко раскинувшимися ветвями молодого крепкого колосса. Но ему угрожала опасность другого рода, и вот она наступила: молния ударила внезапно в дерево, под которым он стоял. И когда дождь прошел и солнце показалось снова, то между обломками колосса джунглей лежал распростертый навзничь Тарзан.
Буковаи вышел из своей пещеры, как только прекратился дождь, и осмотрелся вокруг. Своим единственным глазом Буковаи мог видеть окружающее довольно плохо, но будь у него еще дюжина глаз, он и тогда не заметил бы мягкой красоты оживающих джунглей, так как его примитивный мозг не воспринимал подобных явлений, и даже если б у него вместо разъеденной проказой дыры был нос, он и то не почувствовал бы, как посвежел воздух после бури. Рядом с прокаженным стояли его единственные и верные товарищи – две гиены, принюхиваясь к воздуху. Вскоре одна из них, свирепо рыча и воя, поползла, крадучись, в джунгли. Другая последовала за ней. Буковаи пошел за ними, держа в руках тяжелую суковатую дубину.
Гиены, рыча и фыркая, остановились на расстоянии нескольких ярдов от лежащего Тарзана. За ними пошел Буковаи. Сперва он не хотел верить своим глазам; но когда он убедился, что перед ним действительно лежит лесной бог, его ярость не знала границ: он чувствовал себя снова обманутым; он уже не мог отомстить ему, раз тот лежит мертвый. Гиены приблизились к человеку-обезьяне, оскалив зубы. Но возможно, что в этом теле еще бьется жизнь. Буковаи с нечленораздельным бормотанием бросился на зверей, нанося им жестокие, тяжелые удары своей суковатой палкой. С визгом и рычанием кинулись гиены на своего хозяина и мучителя, и только привычный давнишний страх не позволил им вцепиться в его горло. Они отползли на несколько ярдов и сели на задние лапы. В их диких глазах горел огонь ненависти и неописуемой алчности.
- Предыдущая
- 26/47
- Следующая
