Дочь тысячи джеддаков - Берроуз Эдгар Райс - Страница 27
- Предыдущая
- 27/44
- Следующая
В это время Тал Хаджус сделал знак, чтобы комнату очистили и чтобы только пленники остались перед ним. Вожди, воины, женщины медленно исчезли в тени окружающих комнат, и Дея Торис и Сола остались одни перед джеддаком тарков.
Только один вождь колебался перед тем, как выйти; я видел, как он стоял один, в тени большой колонны, его пальцы нервно играли рукояткой его меча, а жестокие глаза с неукротимой ненавистью устремились на Тал Хаджуса. Это был Тарс Таркас, и я мог прочесть его мысли, как в открытой книге – по непритворному отвращению, видневшемуся на его лице. Он думал о другой женщине, которая сорок лет тому назад так же стояла перед этими дверями. Сумей я сказать одно слово ему на ухо в этот момент – и с царствованием Тал Хаджуса было бы покончено; но, в конце концов, он удалился из комнаты, не зная, что оставляет свою собственную дочь на милость самого ненавистного для него существа. Тал Хаджус встал, и я, испуганный, предвидя его намерения, поспешил к спиральному проходу, который шел с нижних этажей. Никто не помешал мне, и я добрался незамеченным до большой двери, ведущей в комнату. Я поместился у той самой колонны, в тени которой только что скрывался Тарс Таркас. Когда я добрался до двери, Тал Хаджус говорил:
– Принцесса Гелиума, я мог бы потребовать огромный выкуп от вашего народа с тем, чтобы вернуть вас целой и невредимой, но я в тысячу раз предпочту удовольствие наблюдать, как это прекрасное лицо исказится в агонии пытки; я обещаю вам, что это будет длиться долго. Десять дней этого удовольствия было бы слишком мало, чтобы выказать любовь, которую я питаю к вашей расе. Ужасы вашей смерти будут тревожить сны красных людей всех будущих поколений, они будут бояться ночных теней после отцовских рассказов о страшной мести зеленых людей, о силе, мощи, ненависти и жестокости Тал Хаджуса. Но перед пыткой вы станете моею на один краткий час, и весть об этом дойдет далеко, до Тардос Морса, джеддака Гелиума, вашего деда – пусть он пресмыкается по земле в отчаянии. Завтра пытка начнется. Сегодня ночью ты принадлежишь Тал Хаджусу. Идем!
Он спрыгнул с платформы и грубо схватил ее за руку, но едва он дотронулся до нее, как я оказался между ними. Мой кинжал, острый и блестящий, был в моей правой руке; я мог бы погрузить его в это гнилое сердце, прежде чем он понял бы, что я перед ним, но, когда я поднял руку, чтобы нанести удар, то подумал о Тарс Таркасе, и при всем моем гневе, при всей моей ненависти, я не смог украсть у него этот сладостный миг, надеждой на который он жил все эти долгие, тягостные годы. И вот, вместо того, я изо всей силы ударил его кулаком прямо в челюсть. Он опустился на пол без крика, как мертвый.
В том же мертвом молчании я схватил Дею Торис за руку и жестом указал Соле следовать за нами, бесшумно прокрался из этой комнаты в верхний этаж. Незамеченные, мы достигли заднего окна, и я при помощи помочей и ремней от сбруи спустил на землю сначала Солу, а потом Дею Торис. Легко соскользнув вслед за ними, я быстро протащил их вдоль двора, все время оставаясь в тени зданий, и таким образом мы вернулись на тот самый путь, которым я так недавно попал сюда из дальнего предела города.
Наконец, мы добрались до моих тотов; они стояли на том дворе, где я их оставил. Взнуздав их, мы торопливо вышли через здание на улицу. Я усадил Солу на одного тота, сам вскочил на другого, а Дею Торис поместил позади себя, и мы выехали из города тарков, направляясь по холмам на юг.
Вместо кружной дороги вокруг города, ведущей на северо-запад к ближайшему водному пути, который лежал на таком коротком расстоянии от нас, мы повернули на северо-восток и пустились пересекать мшистую пустыню, где на расстоянии опасных и утомительных миль протекала другая большая артерия, ведущая в Гелиум.
Мы не сказали друг с другом ни слова, пока город не остался далеко позади, но я слышал тихие рыдания Деи Торис, которая прислонилась к моему плечу своей милой головкой.
– Если вам это удастся, мой вождь, то долг Гелиума перед вами будет огромен – больше, чем он сможет когда-либо вам заплатить; ну, а если это вам не удастся, – продолжала она, – долг будет не меньше, хотя Гелиум никогда не узнает, что вы спасли последнюю из его рода от участи, худшей, чем смерть.
Я не ответил, но тоже наклонился и сжал маленькие пальцы той, которую любил; они тотчас же ответили на пожатие, как бы ища поддержки. И так, в ненарушаемом молчании, мы ехали по желтому, освещенному луной мху. Каждый из нас был занят своими мыслями. Что касается меня, я не мог не быть радостным, ощущая, как теплое тело Деи Торис касается моего, и, несмотря на все предстоящие нам опасности, мое сердце пело так весело, как будто мы уже вошли в заставы Гелиума.
Наши первоначальные планы так безнадежно не удались, что мы оказались теперь без продуктов и питья, и один только я был вооружен. Поэтому мы изо всех сил понукали наших животных, а это должно было изнурить их прежде, чем мы могли добраться до конца первого переезда нашего путешествия.
Мы ехали всю ночь и весь день, останавливаясь только на самое короткое время. На вторую ночь и мы, и наши животные были совершенно измучены; мы опустились на мох и заснули на какие-то пять-шесть часов с тем, чтобы продолжать путешествие задолго до дневного света. Весь следующий день мы ехали, и когда поздно вечером мы не увидели впереди больших деревьев – признак большого водного потока – ужасная истина блеснула перед нами: мы заблудились! Очевидно, мы кружили, по какой дороге, – трудно сказать; ориентироваться по солнцу днем и луне вечером оказалось невозможно. Во всяком случае, у нас не было ввиду никакой реки, и все участники путешествия были готовы упасть от голода, жажды и усталости.
Далеко впереди и немного направо мы могли различить очертания невысоких гор; мы решили попытаться достичь их в надежде, что с какой-нибудь вершины мы увидим реку, которую потеряли из виду. Ночь покрыла нас прежде, чем мы достигли цели, и почти в обмороке от усталости и истощения, мы легли на землю и заснули.
Я проснулся рано утром оттого, что какое-то большое тело прижалось ко мне, и, открыв в испуге глаза, я увидел моего старого милого Вулу, плотно прижимавшегося ко мне; верное животное следовало за нами сквозь всю бездорожную пустыню, чтобы разделить нашу участь, какой бы она ни была. Положив руки ему на затылок, я прижался к нему щекой, и не стыдился ни того, что делаю это, ни слез, которые выступили из моих глаз, когда я подумал о его любви ко мне. Немного спустя проснулись Дея Торис и Сола, и было решено, что мы еще раз попытаемся достигнуть холмов.
Мы прошли едва одну милю, когда я заметил, что мой тот начинает спотыкаться и останавливаться, хотя мы и не понукали его, как накануне. Вдруг он как-то странно наклонился на одну сторону и тяжело рухнул на землю. Дея Торис и я были сброшены и упали на мягкий мох. Бедное животное было в плачевном состоянии, оно даже не могло встать, хотя и освободилось от нашей тяжести. Сола сказала мне, что ночная свежесть ночи вместе с отдыхом должны, без сомнения, оживить его, и я решил не убивать его, как уже было собрался, потому что находил жестоким оставить его одного умирать от голода и жажды.
Освободив его от сбруи, которую бросил около него, я предоставил бедное животное его участи и постарался обойтись одним тотом. Сола и я пошли пешком, предоставив Дее Торис ехать на тоте, против чего она сильно протестовала. Этим путем мы приблизились на расстояние почти мили до холмов и прилагали все усилия, чтобы добраться до них, когда Дея Торис крикнула, что она видит множество всадников, который дефилируют по проходу между холмами, несколькими милями дальше. Сола и я посмотрели по направлению, которое она указала, и мы ясно различили там несколько сот конных воинов. Они, казалось, двигались в юго-западном направлении, которое отдаляло их от нас.
Мы могли видеть, как они дефилировали по проходу в течение некоторого времени, прежде чем исчезнуть из виду позади вершин холмов, спасительных для нас; мы видели их в течение еще долгого времени, но они нас не замечали.
- Предыдущая
- 27/44
- Следующая
