За право летать - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая

Само понятие имени привело котенка в безумный восторг. Он сделал стойку на спинке кровати и долго болтал ногами.

– Кешшша! – повторял он. – Кешшша! Хоррошшо-хоррошшо-хоррошшо! Хочу!

– Ну, ушастый, ты даешь! – хихикнул Санька. Котенок прыжком перевернулся в воздухе и прикроватился на четвереньки.

– Ты – шшшшастый. Я – Кешшша.

– А ведь он дразнится! – восхитилась Вита.

– Дразниса?

Вита, недолго думая, высунула язык и с помощью растопыренных пальцев изобразила уши.

– Шшшастый-шшастый-шшастый! – радостно повторил способный ученик и тоже показал язычок.

– Как он тебя понимает? – хватался за голову Адам. – Это же невозможно! Он же не человек.

– Сам ты не человек. – Вита совсем разрезвилась. – А он эмпат покруче меня.

– Эмпат? – тут же спросил Кеша.

Вита поймала его за передние лапки, посмотрела в глаза. Ее лицо стало серьезным… потом грустным… веселым… хитрым… Мимика котенка была беднее человеческой, но отразила ту же гамму чувств. Вита показала пальцем на себя и на него:

– Можем.

Потом на Саньку и Адама:

– Не могут.

– Тупые? – спросил котенок.

– Витка, ты его подучила! – возмутился Адам.

– Когда? Слово «тупые» сказал ты сам. Теперь будешь думать, что говоришь.

– Говоришш-говоришш-говоришш. Хочу говоришш! – выпалил Кеша. – Хочу много говоришш…

– …Теперь давай с ним. – Через несколько бесконечных часов Вита показала на напарника. – Не тупой. Хороший. Я устала. Есть че-нить попить?

Санька сорвался с кровати, налил соку и галантно поднес даме.

– А ты совсем ожил, – сказала Вита.

– Ожил! Я его ожил! Можешшь! – Котенок гордо застучал себя лапками в грудь.

Три человека в полном изумлении уставились на космическое чудо.

– А ведь и правда, – неуверенно подтвердил Санька. – Как я сам не допер, что это он?

– Он-он-он.

– Я таки тупой. – Адам взялся за голову. – Это же очевидно было… Два таких факта рядом – и не сумел сопоставить.

– Тупой или хорошший? – немедленно уточнил Кеша.

– Хороший, – твердо сказала Вита.

– Тогда – говоришш.

– Подожди, Кешенька. Надо подумать. Поговори с Санькой, ладно? Саня, объясни ему, что такое госпиталь.

Разговаривать с котенком было увлекательно и утомительно. Он переспрашивал каждое незнакомое слово – и, поняв, запоминал его с первого раза. Но поскольку незнакомых слов в каждом объяснении попадалось обычно больше, чем знакомых, процедура напоминала головоломный лабиринт.

Адам и Вита отошли к окну и немножко помолчали.

– Мы про одно и то же думаем? – неуверенно спросил Адам.

– Разумеется.

– Как я понял, он туда уже пролезал. Или рядом был. Его охранники чувствуют.

– Риск, – сказала Вита.

– Ничего другого не остается. В их нынешнем состоянии мы к ним даже прикоснуться не сможем, не то что вывезти. Сколько дней уже под дверью дежурим. Твой Кеша – это подарок судьбы.

– Подарок? – неожиданно вклинился Кеша.

– Хорошо! – одним словом пояснила Вита. Котенок упрыгал обратно к Саньке.

– Лихо у тебя получается, – позавидовал Адам.

– Так я же не только словами объясняю. Он же частично ловит, что я представляю и что чувствую. Кстати, не исключено, что взрослые коты – полутелепаты. Вряд ли он такой один.

– Взрослые? – возник Кеша. – Большшие?

– Как ты, но большие. Правильно.

– Где? Где-где-где-где?

– Не знаем. Но они тебя ищут. Мы их ждем.

– Хорошшо-о-о? – протянул котенок. – Не зна-а-ем… Жде-ом…

Он вдруг погрустнел. Надолго – минуты на полторы. За это время Вита залезла в мамину сумку, вытащила остаток пирога с вишнями и разделила по-братски: половину котенку, остальное поровну.

– Хорошшо, – закатил глаза Кеша. – Вишшня. Теперь говоришш?

– Теперь слушаешь. Это комната. Раньше. Здесь был Санька. Больной.

– Больной – плохо?

– Да. Саньке было плохо. Как ты его нашел?

– Зовет. Кто плохо – зовет.

– Понятно. Внизу есть другая комната. Там кто-то есть. Ему плохо. Он зовет?

– Зовет. Он зовет. Она зовет. Два.

– Ты можешь к ним прийти?

– Не хочу. Громкие. Больно. Шумят. Громко-громко-громко.

– Потому что им плохо-плохо-плохо?

– Нет. Разное. Они плохо-плохо – сейчас. Они громкие – раньше, сейчас, потом. Громкие, – повторил он и прикрыл ушки.

– А ты сможешь их ожить? Очень нужно.

– Очень-очень-очень? – сморщил нос котенок.

– Очень-очень-очень-очень.

– Фффухххх… Не хочу. Могу. Очень. Ладно. Пошшли.

И одним прыжком усвистел в вентиляционное отверстие, откинув решетку, болтавшуюся на одном шурупе.

– Пошли??? – ошалел Адам. Смерил взглядом Виту, посмотрел на дыру в стене и неприлично заржал.

– Нормальные герои всегда идут в обход, – наставительно сказала Вита. – Причем неторопливо.

– Медленно и солидно, – уточнил Адам.

На этот раз Вита не выдержала и уцепила его за ухо.

– Плюс два или минус два? – строго спросила она.

– Виточка, давай не будем торопиться с оргвыводамм. Особые приметы в моей профессии вредны. И вообще, какой пример ты подаешь младшему офицерскому составу?

– Хорошшший…

В дверь постучали и тут же задергали ручку. Адам аккуратно высвободил ухо, подошел к двери и убрал стул, который не давал ручке повернуться.

– Вадим Вик…

Но это был не Вадим Викторович. В дверях стоял марцал. Причем знакомый. Причем звали его… забыл.

– Разрешите? – Марцал наклонил голову.

– Да, пожалуйста.

Марцал вошел и оглянулся на дверь. Потом нерешительно посмотрел на Адама.

– Скажите, а вы не могли бы сделать так же, как было?

– Запереть дверь?

– Да.

Адам повторил комбинацию из дверной ручки и спинки стула. Марцал изучил её и покачал головой:

– Поразительно. Все-таки у вас совершенно особое мышление…

– Нас тогда познакомили, – перебил его Адам, – но я забыл ваше имя. Извините.

– Не за что. Я не хотел, чтобы вы его запомнили. Барс. Мое имя – Барс. Оно созвучно названию земного животного, но это случайное совпадение. Я пришел с несколькими целями. Во-первых, я хочу просто от себя высказать лейтенанту Александру Смолянину свое восхищение проведенным им боем…

(Много лет спустя Санька в конце концов признался себе, что Барс вот этим своим появлением и взглядом в глаза фактически его спас: не только заставил понять, что бой с «Волками» и крейсером окончился настоящей победой и что в гибели гардемарин Санькиной вины нет, – но и сделал ему какую-то прививку на будущее, и когда Санька узнал, что крейсер был полон людей, землян… он не вскрыл себе вены и не застрелился – он твердо знал, что он – не убийца. Их убили те, кто забирал. Имперцы, похитители. Но быть благодарным марцалу ему уже не хотелось…)

– Во-вторых, – продолжал Барс, – я хочу поблагодарить вас, Адам… Удивлены? Вы спасли моих детей, и этот подвиг в моих глазах бесценен и не имеет достойной награды… – Он вдруг обезоруживающе улыбнулся. – Боюсь, я бы в той ситуации оказался беспомощен.

Он снова оглянулся на запертую дверь и развел руками.

– Совсем другое мышление, – повторил он. Адам пожевал губу.

– Даша и?..

– Александра, – подсказал Барс. – Чувствуют себя прекрасно.

– А мать?

– Как говорят врачи: «самочувствие соответствует тяжести состояния». Я только что от нее. Слаба, но все будет хорошо.

– Хорошшшо… – проворчала Вита.

Это был желоб, и она по нему летела, как пущенный шар. Или саночки: заносит на поворотах, вжимает, трясет, но все равно ты никуда из желоба не денешься…

Пистолет согрелся и уже не чувствовался за поясом.

Утром она была больной и согбенной: живот, живот вот здесь… нет, ничего не ела… и раньше такого не было… Анализы, кушетка, ждать. Чуть позже в белом халате и косынке она катила столик на колесах – новенькая, ищет серологическую «лабораторию»… на лифте вниз, голубушка, по туннелю, второй поворот направо… Еще позже, уже в синем комбинезоне и с чемоданчиком – проверяет телефонные провода. Не знаю, кто вызывал, разберитесь, вот у меня наряд…

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая