Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
Дашка помахала мне рукой. Быстро она– Я присмотрелся и увидел, что там торчит пенек. А-атлично В пару движений выбрав слабину, я попытался вытащить себя.
Через десять минут я оставил эту затею Видимо, я вклинился в дыру так плотно, что сдвинуться мог только вместе с тоннами окружающего меня ужасно мокрого и тяжелого снега. Все попытки как-то расшатать себя в этой дыре приводили только к тому, что я проседал чуть глубже. Это было унизительно и страшно.
И – жарко. Пар от меня бил струями, и пот жрал глаза. И еще громко пыхтело и стучало в ушах.
Может быть, поэтому я не сразу понял, что Дашка уже не одна. Кто-то в черном стоял рядом с нею, подняв руку вверх – привлекая мое внимание.
Я кое-как проморгался, помахал рукой в ответ.
– Держитесь крепче! – повторил черный человек.
И я стал держаться крепче – Извините, – мягко проговорил спаситель, разглядывая мое запястье. – Трудно рассчитать силу в такой ситуации.
– Да о чем речь, – сказал я. – Просто ссадина. Затянется. Все заживает, и это заживет. Ерунда.
– Давайте я вам помогу. Тут идти еще с километр.
– Докуда?
– Там мой дом. Надеюсь, вы не откажете мне – побыть моим гостем?
Дашка дернула меня за рукав. Я взглянул на нее – она быстро-быстро кивала.
– Спасибо. Только, видите ли – Не беспокойтесь. Дарья мне уже все объяснила. У меня нет ни линии доставки, ни порта связи, ни нуль-Т. Так что вы никак не нарушите свойобет.
Он сказал это с неуловимой заминкой, а у меня вдруг словно открылись глаза.
Мой спаситель, высокий, широкоплечий, загорелый и по виду очень сильный человек одет был в черную монашескую рясу. На груди его висел грубый крест из темного дерева.
– Пойдемте, – с легкой усмешкой (или мне показалось?…) он забросил на одно плечо мой рюкзак, подхватил Дашкин – и зашагал по тропе. И мы, переглянувшись, тронулись следом, и вновь вначале я плавал в собственной боли, а потом будто бы вышел из нее, а она волоклась за мной следом, цеплялась и канючила Мы спустились к речке, перешли ее по простому крепкому мостику – и оказались у входа в неширокое ущельице; из ущелья катился ручей, прозрачный настолько, что казался дрёмой. Дном его были белые камни.
А через несколько минут ущельице расширилось, превратившись в маленькую долину, окаймленную зеленью. На этом берегу ручья прятался в соснах стандартный полевой модуль – Домбай-, совсем как в полевых лагерях Юнны – только на крыше вместо обязательных антенн топорщились черные панели древних фотовольтов. Возле дома лежал, припав на брюхо, элегантный серо-серебряный глайдер. А напротив, через ручей, я увидел стоящие в ряд невысокие каменные плитки – десять или двенадцать Может быть, сказалась усталость. Может быть, я слишком отвлекся на пейзаж и перестал смотреть под ноги– В общем, подвязанный ботинок мой несчастный разболтался, ослаб – и соскользнул с какого-то невидимого камушка в невидимую ямку. Вспышка боли была настолько яркой и резкой, что я не просто рухнул – а еще и заорал вдобавок.
Сознания я не терял, но несколько минут просто не мог ничего замечать кругом и ни о чем думать, кроме как о ноге, проклятой чертовой ноге Монах внес меня в дом на руках – это при моих-то без малого ста – и уложил прямо в прихожей (по совместительству – кухне) на жесткий топчан, крытый шерстяным одеялом. Дашка, подозрительно сопя, стянула ботинок со здоровой ноги, а потом стала помогать монаху высвобождать меня из шинели; стыдно, но я чуть сам не разревелся тогда и от боли, и от растроганности чувств. А потом монах решительно пресек все мои неуверенные возражения и разрезал повязку.
Что сказать? Гипс раскрошился и не держал. Сине-багровая опухоль выросла еще больше, стопа теперь формой своей напоминала коровье вымя.
– Прошу извинить– может оказаться больно Куда уж больнее, хотел сказать я, но подумал, что это будет враньем. Вполне может быть и больнее. Впрочем, руки монаха оказались бережными. Он не столько ощупывал, сколько слушал руками. Или смотрел – судя по его же реплике:
– Я вижу по крайней мере два перелома– вот – лодыжка, а вот – плюсневая Потом он поднял лицо, улыбнулся и сказал:
– Что я говорил, Леонид Андреевич?… и новые гости пожаловали Я запрокинул голову. В дверях, ведущих в одну из двух комнат – Домбая-, стоял высокий худощавый мужчина с котом на плече. Свет падал на него сзади, рисуя лишь силуэт. В следующую секунду кот мягко оттолкнулся, спрыгнул на пол, а с пола – мне на грудь.
– У-ух! – сказала Дашка. – Как его зовут?!
– Наполеоном, – ответил монах. – Но отзывается и на Бонни.
Кот сунул морду мне под мышку и мощно заурчал.
– Как тщательно он сегодня намывал гостей, – сказал человек в дверях знакомым голосом и вышел из пятна света, так что теперь я уже без сомнения узнал его.
– Здравствуйте, Леонид Андреевич. Мир тесен и странен – Простите– Я вас знаю?
– Вряд ли. Меня зовут Петр. Черышев. Мы встречались дважды – при довольно бурных обстоятельствах. Но – в толпе. Когда была утечка в лаборатории Галати. И еще на Радуге – Вы были на Радуге?
– Ну– как сказать– Я был на – Стреле-. Так что самое интересное я пропустил.
– Черышев– Простите, не могу вспомнить. Тогда– тогда все было так– нервно.
– Да, конечно. Мы сразу улетели на юг – На те сигналы– Да-да. Помню. Не поверите, но – этот эпизод помню. Так, значит, это были вы?
– Не только я. Нас было два десятка.
– Конечно, конечно– – он стал всматриваться в меня, и я понял, о чем он думает. Но помогать не стал.
Дашка обошла его и положила мне руку на плечо.
– А вы – тот самый Горбовский? – спросила она вздрагивающим голосом.
– Да вроде бы я, – ответил он. – А как вас зовут, сударыня?
– Дарья. Дарья Петровна.
– Очень приятно – А уж как мне-то приятно! – заявила Дашка.
Я накрыл ее руку, прижал. Спокойно, сказал про себя. Она хотела выдернуть руку, но услышала меня и удержалась.
И вдруг Горбовский все понял. Я видел, как изменилось его лицо.
– Мир полон странных перекрестков, – почти повторил я.
– Леонид Андреевич, – сказал монах, – раз уж вы встали – сходите, пожалуйста, за льдом. Вы знаете, куда.
– Мм– да. Знаю. Конечно, знаю Он подхватил стоящее в углу ведро и вышел наружу. Мембрана сомкнулась за ним.
– Я плохой врач, – сказал монах. – Вернее, я совсем не врач. Так, эмпирик Он замолчал. Кот распластался по мне, тяжелый, мягкий, горячий. Казалось, он впитывает мою боль.
– Если использовать методы двадцатого века, вам придется задержаться у меня недели на две-три, – продолжал монах. – Или же – можно прибегнуть к активатору. У меня есть полевой бета-активатор. Тогда вы сможете ходить уже завтра. Что из этого меньше противоречит вашим принципам?
– Если всерьез – не годится ни то, ни другое. Как ты считаешь, Дарья?
– Может быть, – сказала Дашка невпопад. Потом она включилась: – Не знаю, папа. Это уже не игра.
– Это и не было игрой.
– Ты делаешь вид, что не понимаешь меня. Я ведь о другом.
– А ничего другого нет. Понимаешь, просто нет, и все. Тебе показалось.
– О чем вы? – спросил монах.
– О Леониде Андреевиче!…
– Дашка, прекрати, – сказал я. – Прекрати. Простите, у вас есть гипс? Я не хочу выходить из того времени, но и трех недель у меня нет. Если сделать более прочную повязку – Не получится, – сказал он. – Во-первых, у меня просто нет гипса. Конечно, за гипсом можно слетать в Абакан– это не будет противоречить вашему обету?… впрочем, не важно. Самый прочный гипсовый сапог не защитит ногу от холода, будет отморожение и после – гангрена. Да и размокнет он на второй день– Поверьте, в двадцатом веке у вас здесь была бы четкая альтернатива: отлежаться в тепле – или умереть. В лучшем случае – потерять ногу. При такой вот пустячной травме. Весело, правда?
Я молча кивнул. Он был прав. Хотя признавать эту правоту не хотелось.
– Сейчас Леонид Андреевич принесет лед, обложим опухоль льдом, потом забинтуем. А вы пока подумаете– В каком году ваш предок был здесь?
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
