Застава на Якорном Поле - Крапивин Владислав Петрович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/31
- Следующая
Палата была на втором этаже. Ладно, не привыкать. Главное – сгруппироваться правильно… Легкая пижамная курточка вздулась, как парашют…
Ежики с полминуты посидел в траве на четвереньках, потер отбитые пятки, послушал: нет ли там, наверху, тревоги? И, пригибаясь, пошел в парковую глубину.
Впрочем, прятаться было не от кого, да и темнота стояла полная. Мощные стволы, кусты и пространство между ними – все черное. И трава. И небо… Хотя нет – небо черное, но не совсем. Потому что еще чернее листья дубов и платанов над головой. А сквозь них бьют колючими лучами звезды. Те, к которым так хочется Яшке.
Ежики взял в кулак монетку и кристалл.
– Ну вот, Яшка, скоро…
Тот пожужжал щекочуще и неразборчиво. Потом спросил:
– Из окна, что ли, прыгал?
– Ага…
– А как обратно попадешь?
Ох, Ежики об этом и не подумал!
– А, пусть! Пойду мимо сестры.
– Крик будет…
– Пусть кричит. Все равно я здесь последние дни… Это ты постарался, Яш, спасибо.
– Ежики…
– Что?
– Ты не обижайся… что я улетаю…
Ежики теперь и не обижался. Было только грустно. И беспокойно за Яшку: как он там полетит в громадном пустом мраке… Но главный страх – вдруг ничего не выйдет?
– Лишь бы получилось…
– Ты уж постарайся, – виновато попросил Яшка.
– Ладно… Яш, а когда ты столкнешься и вспыхнешь… ты ведь сделаешься совсем другой. И наверно, все забудешь, что было на Земле.
– Я уж думал… Нет, не забуду. Ни за что…
Ежики вышел к мраморному мальчику со змеем (тот еле различимо выступал из темноты). Где-то неподалеку валялась метровая доска от разломанной скамейки. Ежики нашел ее на ощупь. Нашел в траве и несколько кирпичей – из них были сделаны раньше опоры скамейки.
Минут десять он возился, подкладывая кирпичи под середину доски и под один конец: высчитывал угол, чтобы после удара Яшка взлетел точно по вертикали. В зенит…
– Ну все, Яш… Попробуем?
– Пробовать нельзя, надо сразу. Если я упаду, ты не найдешь меня в траве.
Да, это правильно. Надо изо всех сил… С замиранием в груди Ежики сказал:
– Тогда готовься. Давай не будем прощаться долго.
– Не будем… Я тебя не забуду, пускай хоть как вспыхну…
– Счастливой Дороги, Яшка.
На секунду он прижал кристалл к щеке. И положил на конец доски. На самый краешек. Подождал, чтобы от сердца отступила обморочная пустота. Сжал в кулаке монетку, вскрикнул и грянул пяткой сверху вниз по доске! По другому, торчащему концу! И – то ли показалось, то ли в самом деле – мигнувшей чертой ушла вверх белая искра. Отражение звезд в кристалле! И Ежики догнал летящего Яшку глазами, подтолкнул его – взглядом, мыслью, желанием: скорее, скорее! Мчись!
Мало того, он сам помчался следом, выбросив перед собой магнитный луч. И гнал, гнал Яшку этим лучом в раскинувшийся черно-звездный мир. Воздух шумел, обтягивая на нем пижаму. А потом и воздуха не стало, просто звенящая пустота. Выплыл из-за горизонта громадный ноздреватый шар луны и быстро остался внизу. Сдвигали свои контуры, перемещались созвездия… И наконец искрящийся граненый камешек ушел далеко вперед, затерялся в звездной пыли… И Ежики упал обратно в траву.
Нет, в самом деле упал. Будто и правда вернулся из Космоса. Посидел, трогая ушибленную о доску пятку. Он при ударе отбил ее гораздо сильнее, чем при прыжке из окна.
Надо было вставать. Идти. Но страдальчески не хотелось в палату. В белые стены, где в каждом углу чудится подозрительный зрачок ненавистного Кантора… Хотя и ненависти сейчас не было. Только усталость и опустошение какое-то. Яшка улетел. Никого рядом…
Он все-таки встал. С равнодушным злорадством подумал о воплях сестры Лотты, когда она его увидит. Наплевать. Но к больничному крылу все-таки не пошел, а двинулся через траву наугад.
И без удивления, с тихой печалью увидел, как светит среди мохнатой тьмы крошечное желтое окно.
Словно притаился в траве игрушечный домик.
Это и был домик. Размером с коробку от «Собеседника». Крыша – из двух дощечек, стены из кусочков пластика. И окошко с переплетом в виде буквы «Т» было заслонено желтоватым пластиком – тонким, пропускающим свет. А задней стенки не было совсем. Ежики обошел домик, присел.
Внутри горела свечка. Настоящая, с потрескивающим ярким огоньком. А рядом в колючей скорлупе каштана, как в люльке, лежал якорек.
Тот самый…
«Гусенок…» – подумал Ежики. Ласково так подумал. И будто в ответ, шевельнулись за спиной кусты. Глаза Ежики давно уже привыкли к сумраку, а тут еще и свет из домика. И Ежики сразу разглядел мальчика. Это и правда был Гусенок. Только без своих сандалий-лапотков, босой, как и Ежики. В трусиках и майке. Смотрел он спокойно, не удивился и не испугался. Видимо, сразу узнал.
– Играешь? – негромко сказал Ежики и подвинулся.
– Ага… – Мальчик присел рядом. Вплотную. Теплый, остроплечий, доверчивый.
– Сбежал из спальни?
Он чуть улыбнулся:
– Сбежал… И ты?
– И я…
Гусенок поправил свечку, поровнее поставил «люльку» с якорьком. Объяснил шепотом:
– Он для меня как живой. А у всякого живого должен быть дом, верно?
Ежики медленно кивнул.
– И хорошо, если кто-нибудь еще есть в доме, – прошептал Гусенок у щеки Ежики. – Верно?
– А у тебя… – вырвалось у Ежики. Но он замолчал. Хотел спросить: «А кто у тебя есть? Мама есть?» Но какое он имел право трогать чужую печаль?
Гусенок не удивился.
– У меня сестренка. Она, правда, не кровная, у нее другие были мама и папа, но все равно мы родные… А ты? Тоже ищешь кого-то?
– Да… – выдохнул Ежики. И встал, шагнул назад.
Гусенок смотрел на него снизу, через плечо. И вдруг спросил:
– А ты знаешь, почему якорь на пуговицах у моряков?
Это был простой вопрос, хотя и неожиданный. Но Ежики не стал отвечать. Попросил шепотом:
– Скажи.
– Потому что якорь – знак надежды. Раньше, когда моряки уплывали в дальние моря, от якорей зависело их спасение. Во время бури, когда суша недалеко. Чтоб не разбило о скалы… Надежда, что вернутся домой.
«Якорное поле, – вспомнил Ежики. И подумал: – Поле надежды. Какие-то якоря состарились, вросли в землю, их корабли отплавали свое. Но есть ведь и ростки… А чего я жду?.. Яшка советовал – сквозь правила и законы пространства, по прямой! Зачем тогда ждать? Лучше всего – мчаться на Поле сейчас, когда об этом не знает никто! И никто не задержит!»
Одно только держало – Гусенок. Нельзя было уйти и никак не попрощаться. Ежики смотрел на его птичьи, сведенные будто от озноба плечи. Потом дернул с себя пижамную распашонку. Хоть и тонкая, легонькая, но все-таки… Укрыл Гусенка. Тот опять глянул через плечо. И вздохнул:
– Уже который раз…
– Что?
– Куртку дарят. Когда я в дороге… Накинут и уходят…
Не было здесь упрека. И однако Ежики затоптался на месте.
– Понимаешь, я должен идти… Мне обязательно надо…
– Да понимаю я, – снова со вздохом отозвался Гусенок. И добавил деловито: – Переоденься только. А то скажут: «Один едет, да еще голый, в пижамных штанах. Ты куда, мальчик?»
Он… что-то знал? Но не было времени на расспросы. Главное, что Гусенок не обиделся. Не будет лишней тяжести на душе. Хотя… не будет ли?
– Прощай, – прошептал Ежики.
– Счастливой дороги…
Как он сказал? «Счастливой Дороги»?
- Предыдущая
- 26/31
- Следующая
