Застава на Якорном Поле - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/31
- Следующая
– Не ящеры и не каннибалы восстают против глобальных экспериментов. Помните идеологов Мыслящей Галактики? Как начался их крах… Кстати, тоже на Полуострове, хотя и не похожем на наш. И… о Господи… раньше-то как-то и не думал: первым поднялся лицей. А уж потом пошло по меридиану…
– Если делать столь наивные сопоставления… Вы устали, доктор.
– Не надо так, мон женераль. Я врач, гуманитарий, штатский человек, но тоже офицер общины и…
– Все мы гуманитарии…
– …и позволяю себе уставать не больше других. Но мое офицерство, надеюсь, не лишает меня права анализировать ситуацию?
– Анализируйте, ради всех святых. Но при чем здесь эти… с Мыслящей Галактикой? Они были даже не люди.
– Ну ладно! А Западная Федерация? Ближайшее Сопределье… Крах машинной системы никому ничего не доказал?
– Работа громадна, доктор. А слепых случайностей масса…
– Это не случайности. По крайней мере, есть одна закономерность: первыми поднимаются дети. Существа с незамутненной психикой и не растерявшие бескорыстных чувств. И как правило, ничего с ними нельзя сделать.
– Но мы ничего и не делаем с ними! Там с ними воевали, а мы – наоборот.
– А мы воюем с их родителями. Вышвыриваем их в сопредельные резервации и… чем это лучше убийства?
– Не говорите глупостей! Убийство несовместимо с постулатами командорства… Тем более что нельзя исключать гипотезу о реальности некротического поля, дающего вспышку в момент гибели. Чуткие нервы наших вундеркиндов могут уловить ее…
– Но мы все равно внушаем детям, что родителей нет…
– Это не одно и то же… И кто виноват, что такова природа?
– При чем здесь природа?
– Я имею в виду, что свойства таких детей активизируются именно при ощущении некомфортности, одиночества. Видимо, это защитная реакция детства… А в привычной жизни, при родительской ласке эти таланты обычно спят.
– Ну да, мутанты на почве сиротства… Господи, и я, врач, оказался соучастником. Да если бы…
– Но это в их же интересах! Выросшие, с окрепшими способностями творить необычайное, они станут вершителями судеб Мира!
– Или рычагами тех, кто хочет этим Миром вертеть?
– Что с вами, доктор? Вы кого имеете в виду?
– Да не вас. Вы все-таки лишь консул…
– Но подозревать высших командоров… И потом, почему вы решили, что наши мальчики, когда вырастут, позволят себе стать чьими-то рычагами? С их-то способностями!
– Несмотря на способности, мальчики ущербны… Да, не удивляйтесь. Мы растим экстрасенсов и гигантов телекинеза, надеемся открыть среди них суперталантов, умеющих шагать через грани и бороться с темпоральным потоком…
– Кажется, уже открыли одного. На свою голову…
– Да… Пичкаем мальчика науками и категориями морали, а сами украли у него главное: дом и маму…
«Мама!»
«Ежики… Тихо, Ежики, тихо, родной. Иначе это просто опасно…»
«Я – тихо… Только давит, наваливается сон. Видно, все-таки это излучатель…»
Итты от колючих лучей космоса закрывались медными плоскими щитами. Жесткое дыхание звездного неба бессильно перед заговоренным металлом… Нет щита? Есть монетка в нагрудном кармане капитанки. Она растет, превращается в тяжелый диск, давит на грудь… Ничего, зато – щит… Хранитель Итан, спаси мальчика Ежики, спаси от врагов, как спас тебя от копья твой братишка… Помоги все услышать и понять…
– …Нарушаем самый естественный закон: привязанность к матери. И природа все равно отомстит нам за нарушение естества.
– Она давно уже мстит. Не нам, а человечеству… Естество, извечный закон! Что же тогда, любезный доктор, тысячи матерей бросают детей, спихивая их в приюты, благотворительным общинам и электронным нянькам? А отцов вообще не сыщешь… Кто ломает установки природы?
– Бросают, да… А дети с этим смириться не могут. Значит, закон все же есть.
– Закон развивается, как и все на свете. Будущим детям нужны не родители, а наставники. И мы призваны нести этот крест. Вы добровольно приняли заповеди Командора и…
– А что общего у этих заповедей с нашими методами? Первый Командор дал сжечь себя, чтобы спасти для детей их матерей-заложниц… Элиот Красс парусником таранил стальной броненосец, чтобы тот не разрушил мирные дома на побережье…
– Красс не был командором в полном смысле. И кроме того, он сам увел мальчишку из семьи, заменив ему отца и мать. Как мы…
– Отнюдь не «как мы». Он хотел вернуть мальчика домой, но Реттерхальма уже не было… А капитан Глас! Его изрешетили на шоссе за то, что он вернул десятилетнему мальчику родителей! Жив он остался чудом…
– Но он авантюрист, а никакой не капитан! Бывший клерк, свихнувшийся на дешевых киносериях! А его «Белые гуси» давно порвали с командорством.
– Сами они так не считают… Тут как смотреть: они порвали или мы?
– Они отрицают генеральный тезис!
– Тезис о том, что главная задача командоров – спасать особо одаренных детей? Глас просто вернул тезису изначальный смысл: надо спасать страдающих. Так и делал Первый Командор… А то, что у обиженных судьбой детей чаще бывают яркие вспышки нервных сил, это уже второй вопрос…
– Гм… Прежний Командорский круг объявил бы ваши взгляды ересью…
– На костер доктора Клана!
– Не те времена… Однако с чего вдруг… такой поворот в ваших взглядах?
– Не вдруг… хотя и на старости лет. Я вечный холостяк, милый Кантор, а в детстве с младенчества жил у чужих людей или в казарме… К тому же я хирург, а милосердие хирурга – штука суровая, не до сантиментов. Тем не менее человеческое когда-нибудь все равно прорастает… Впрочем, не у каждого, наверно…
– Хотите сказать, что я этой опасности лишен?.. А между прочим, вы видели, что я чуть не схватил сердечный приступ из-за мальчишки.
– Из-за страха, что он уйдет…
– Это вы зря. Я искренне привязан к нему.
– Возможно… Возможно, вы к нему привязаны по-своему…
«Кантор-то? Смешно даже…»
И стало в самом деле смешно. Не веселый смех, а так, нервное дерганье губ. А тут еще словно мохнатая муха пошла по босой ступне… Откуда мухи в стерильной палате доктора Клана?.. Опять идет. Сил нет, до чего щекотно!
Ежики дернул губами, дрыгнул ногой. Не то промычал, не то простонал – будто пришел в себя сию секунду. И сразу сквозь ресницы увидел над собой два лица: худое, офицерское – доктора, круглое, очкастое – Кантора.
– Как вы себя чувствуете, Матиуш? – Это Кантор. И он же шепотом доктору: – А вы говорили – до утра…
Доктор – тоже одними губами:
– Уникальное дитя…
Кантор наклонился ниже:
– Матиуш… вы меня слышите?
«Давай, Ежики, держись. Хитри. Это твоя война…»
– Слышу… только плохо… Почему я здесь? Это клиника?
– Вы не совсем здоровы… Вы все помните, что с вами было?
Он все помнил. Правда, сквозь тусклую серую тяжесть – она обволакивала голову. И потому воспоминание было чужим, отстраненным. Словно кто-то другой, не Ежики, слышал в телефоне голос, а потом рвался на зов по темным лестницам и лунным коридорам… Наверно, излучатель все-таки сработал, хотя и не совсем.
Но все равно… держись, Ежики.
– А что… со мной было?
– Вас подобрали в поезде, в пустом вагоне. Вы… не то спали, не то…
«Ага, значит, будет втолковывать: ты поехал по Кольцу и там от своих воображаемых приключений потерял сознание… А капитанку я тоже нашел в поезде?»
– Так, значит, вы ничего не помните?
Ежики медленно (и будто со смущением) пожал плечами.
– Почему?.. Поезд помню… А еще где-то сандалии бросил, в траве. Одна хлюпала без ремешка…
– Это, наверно, в парке. Еще до поезда…
– Может быть…
«Нет, не может! Кто пустит босого пассажира на эскалатор большой станции? Там контролеров понатыкано у каждого входа – и электронных, и живых!»
– Ох, мальчик, мальчик…
– А что такого? Нельзя прокатиться по Кольцу?
– Но я же просил: не надо этого делать хотя бы несколько дней… Впрочем, не будем сейчас… – Он глянул с мягкой укоризной и опустил очки: мол, с больного, с пострадавшего, какой спрос.
- Предыдущая
- 21/31
- Следующая
