Взрыв Генерального штаба - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/21
- Следующая
Зорко все понял очень быстро. Да он готов помочь славной повстанческой армии йоссов. Да он понимает, что борьба за свободу – великое дело. Борьба с теми гадами, из-за которых погибли мама и папа…
– Не думайте, что я такой уж плакса! Если надо, я выдержу! Я могу пять секунд продержать ладонь над свечкой, на спор…
– Ты храбрый мальчик, Зорито. Недаром ты сын поэта Зора Данко Коржича, подарившего йоссам такую славную песню:
Зорко проглотил гордую слезинку.
– Но ты должен запомнить, Радослав Зор Коржич: теперь ты не просто мальчик. Ты повстанец. Ты выполняешь важнейшее задание… Ты готов дать клятву?
– Да, господин Майкл! – Зорко показалось на миг, что на нем не казенные интернатские брюки и курточка, а шитая серебром форма легендарных горских волонтеров.
– Тогда подпиши эту бумагу…
В этот раз Зорко не боялся крыс. Вернее, просто не думал о них. Он думал о городке Гарвиче, где однажды он был с мамой и папой. Городок был старинный. Крутые арки каменных мостов над ущельями, древние церкви, тяжелые башни и зубцы желтой крепости, черепичные острые крыши… Ленивые кошки, спящие прямо на брусчатых мостовых. Сказка и покой…
Гарвич лежал высоко в горах. Имперская пехота и танки никогда не доберутся туда. На горных дорогах – заслоны йосских отрядов. Йоссы – прирожденные лыжники и стрелки. Об этом есть тысячелетние легенды. Еще никто не мог завоевать йоссов…
А бомбить Гарвич имперские самолеты не посмеют – в городке мирные жители, будет международный скандал. Хотя… даже интернатский городок один раз обстреляли ракетами. Потом говорили – по ошибке. Приняли, мол, за йосскую военную базу. Зорко тогда держался молодцом, а его обидчики верещали и отпихивали друг друга от тесной двери в убежище.
“Да не ври, не был ты молодцом. Тоже чуть не напустил в штаны…”
“Но все же не пищал и не лез вперед…”
А Гарвич, может, и не тронут. По крайней мере хотелось так думать. И казалось Зорко, что там притихнет его тоска. Особенно, если найдутся добрые люди и возьмут в свой дом… Особенно, если будет брат… Особенно, если такой, как Лён…
Не надо про Лёна. Сразу слезы к горлу…
Но вес же хорошо, что они расстались не врагами.
Но и не друзьями.
И главное – расстались. Навсегда…
Зорко всхлипнул и полоснул во воде снятыми сандалиями – скользкая гадина коснулась ноги. В свете фонарика блестящее крысиное тело метнулось зигзагом. Все равно не страшно…
Вот и труба с вентилем. Было написано, что здесь надо ждать…
– А вы слегка задержались, Радослав Зор Коржич. Мы уже стали тревожиться. Ну, ничего…
При первом слове Зорко вскрикнул от неожиданности. Человек – в сером камуфляже и почему-то в такой же пятнистой маске – выступил из темноты.
– Не бойтесь. Маска – это дань инструкции. Пошли…
Зорко вышел из воды на гранитные ступени. Дальше была узкая дверь, полутемный коридор. Он уходил во мрак. На полу – узкие рельсы. На рельсах – круглый вагончик со светящимися окошками. Откинулась изогнутая дверца.
– Садитесь, Зор…
И помчались. По каким-то туннелям. Возможно, по катакомбам, вырытым в толще Полуострова еще в древности.
Затем – остановка. Вышли из вагончика и снова двинулись по коридорам. И наконец – серая комната, офицеры, кресло, шлем…
Очень хотелось спать.
Конец пути
В низкой комнате был очень свежий воздух. Пахло даже луговой травой. Но окон не было – стены затянуты серой замшей от пола до потолка. На одной стене – громадная карта Империи и пограничных областей.
На фоне карты стоял обширный письменный стол. За столом сидел человек в пятнистом комбинезоне, с полевыми генеральскими погонами без звезд.
Когда Лён и лейтенант вошли, генерал стал подниматься из-за стола. Он был очень высок и поднимался медленно, словно распрямлялась громадная складная линейка.
Прическа у генерала была гладкая, с пробором, как у старика Августа. Но лицо – непохожее. Длинное, с мясистым носом и чуть оттопыренной губой.
Лейтенант тихо вышел.
Генерал выбрался из-за стола и по-журавлиному прошел к Лёну. Заговорил неожиданно высоким голосом:
– Суб-лейтенант Бельский? Душевно рад… – Он протянул длинную, очень узкую ладонь.
Лён встал навытяжку, наклонил голову и протянул свою руку. Генеральская ладонь была теплая и мягкая, как… наверно, как коровий язык. И такая же влажная.
Кажется, этикет требовал что-то сказать.
– Господин генерал, прошу простить, что представляюсь в таком виде.
– Пустяки, друг мой. Вы были вынуждены… Первое, что требовалось бы вам, это ванна, форма и ужин. Однако, обстоятельства… Сначала мы вынуждены были оттягивать это дело, а теперь время не терпит. Вы в силах предоставить информацию немедленно?
– Да, господин генерал.
– Чудесно… Штабс-капитан!
Угол комнаты был отгорожен ширмой, похожей на медицинскую. Из-за нее вышел невысокий пухлый офицер – с носом пуговкой, круглыми щечками, в мундире со складками на животе. Мундир был неизвестной принадлежности, с пуговицами, обтянутыми тканью.
– Слушаю, господин генерал…
– Ну, чего там слушать. Видите, суб-лейтенант готов…
– Я тоже… – Штабс-капитан одним движением собрал ширму в гармошку. За ней оказалось кресло со шлемом. В точности такое, как т а м. И тумба с телемонитором. Экран был чуть ли не метровый.
– Прошу… – В жесте штабс-капитана было что-то парикмахерское. Лён внутренне поморщился. Но подошел и сел без возражений.
Шлем охватил голову мягкой прохладой (тоже знакомо). Голова сразу как бы разрослась в громадный пустой шар. В этой пустоте зажужжали невидимые щекочущие мухи. И… стали видимыми. Не глазами, а внутренним зрением. Превратились в желтые шарики, между которыми выросли разноцветные линии. Эти линии выстроились в знакомую пирамиду, похожую на конструкцию очень сложной молекулы… Шарики один за другим срывались и гасли в пространстве. Так запись уходила в память приемного устройства. Лён бездумно сидел с открытыми глазами. И краем глаза видел экран, где разрастался сложный рисунок, похожий на гребень с зубцами разной длины – напротив другого гребня, который был неподвижен.
Потом гребни соединились – зубцы одного между зубцами другого. Хитрая мозаика заняла весь экран и засветилась какими-то особыми, торжествующими красками. А в голове у Лёна погас последний шарик. Исчезли все линии.
Лён чувствовал великое облегчение. И такую бодрость, будто надышался свежим воздухом после грозы. Пропала всякая усталость – до капли.
– Ну-с? – нетерпеливо сказал генерал щтабс-капитану.
Штабс-капитан снял с Лёна шлем и отозвался неторопливо:
– Вы же сами видите, господин генерал. Полное совпадение. То, чего мы ждали, можно сказать, с замиранием души…
– Вы уверены?
– Так точно, господин генерал. Сто процентов. Ну, или, может быть, девяносто девять и девять… Вот тут, на нижнем зубце. крошечный зазор. Скорее всего, просто дефект лучевой трубки, на практике это не играет ни малейшей роли. Я думаю…
В мягком тоне генерала проступило ребристое железо:
– Привилегию думать я на сей раз оставлю себе, штабс-капитан. Вам же следует немедленно доставить сюда… того, второго. Для перепроверки.
– Слушаю, господин генерал. Только он, наверно. уже спит…
– Что?!
– Виноват, господин генерал!
Штабс-капитан мягким прыжком достиг стены-карты. В карте, расчерченной на квадраты, открылась дверь. Штабс-капитан улизнул в нее с проворством, похвальным для его полноты.
Генерал сказал слегка ворчливо:
– Пересядьте в другое кресло, голубчик. Минутная задержка. Хочется, чтобы без малейшей задоринки…
– Слушаю, господин генерал.
Лён пересел в кресло у входной двери. Оно было глубокое, податливое. Лён откинулся и глазами отыскал на карте Полуостров. Даже издалека был виден неправильный многоугольник Льчевска, расчлененный глубокими бухтами. Где-то там, у кромки открытого моря – островок и крепость. Может быть, сейчас в крепости Динка…
- Предыдущая
- 15/21
- Следующая
