Валькины друзья и паруса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/24
- Следующая
Валька уставился в пол и сжал зубы.
– Ну хорошо… – Председательница вопросительно глянула на Анну Борисовну. – Ты, Бегунов, пока побудь в коридоре, у нас сначала первый вопрос.
Анна Борисовна досадливо поморщилась.
– Подожди, Короткова, – вполголоса заговорила она. – Какой первый вопрос, когда от половины классов нет представителей. Потом об этом.
– Ну, тогда сразу второй… Значит, так. В общем, дело в том, что этот Бегунов… В общем, пусть он сам расскажет. Выйди к столу.
Валька медленно встал.
– Что рассказывать?
– Ты сначала выйди сюда.
Валька подошёл ближе.
– Что рассказывать? – повторил он и почувствовал злость. Он сам не ожидал, что будет злиться, и вот разозлился.
– Совет дружины хочет знать, что ты натворил, – твердо сказала председательница, и её красивое лицо стало ещё строже.
– Я думал, вы всё знаете, раз позвали, – ответил Валька, глядя поверх голов.
– Мы знаем, – вмешался Равенков. – Но мы хотим услышать, как ты сам объяснишь это дело.
– Как оцениваешь свой поступок, – подсказала Анна Борисовна и взглянула на Вальку почти доброжелательно.
Вот и всё. Теперь осталось сказать, что он был не прав, погорячился и очень об этом жалеет. И просит простить. И больше не будет. На это уйдёт минута. Ещё минуты три его поругают для порядка и отпустят домой. И сегодня он ещё успеет начертить часы для крепости.
Для той крепости, которую штурмует сейчас маленький капитан Андрюшка. Андрюшка, который нарисован в Валькином альбоме – на берегу, перед возникшим из тумана летучим парусником…
– Никакого поступка не было, – сказал Валька.
Довольно долго все молчали.
– Вот как… – сказала наконец Анна Борисовна. – Ну, а что же тогда было? Видишь, ты молчишь. Не знаешь, что сказать. Наговорить массу непозволительных вещей учителям было легче.
Аккуратная девочка в белом переднике подняла руку и сообщила:
– В той школе, где я раньше училась, мальчишек исключали на две недели, если у них дисциплина плохая.
– Ну, это уж дело педсовета, – заметила Анна Борисовна. – А вы решайте по своей пионерской линии.
– Почему нет Юрия Ефимовича? – вдруг спросил Олег.
– Потому что он сразу после урока ушёл домой и не знает о совете… И что это такое?! – вдруг запоздало возмутилась она. – Обсуждать учителей – не твоё дело.
– Да, – сказал Ракитин. – Я лучше Лагутину буду обсуждать. Почему она молчит? Она – то знает, про кого Бегунов говорил: «Много любопытных развелось…»
– Тебе, Ракитин, слова не давали, – начала председательница.
– А я взял. Потому что я её знаю, Лагутину. Лучше вас. Мы с пяти лет в соседних квартирах живём. Она из-за своей вредности многое может. И сейчас тоже. Ведь знает, а молчит! А тут все сидят и ушами хлопают!
– И я? – спросила Анна Борисовна. – Ты думаешь, что говоришь?
– Я говорю про совет дружины, – не смутился Олег. – Лагутина схватила чужой альбом, довела человека и в ус не дует. Я бы ей вообще башку оторвал.
– Но-но, – сказал Равенков.
– Оторвал бы, – серьёзно повторил Олег. – Чтобы не совалась. Потому что у любого человека бывают тайны. Один человек, например, стихи пишет, другой там… Ну, я не знаю. Не всегда ведь любят люди рассказывать. А она лапает своими руками! И нос суёт. Если я вот сейчас начну рассказывать, как она дома в куклы играет целыми днями, ей ведь тоже не понравится!
– Что ты врёшь! – вспыхнула Зинка. – Сам, наверно, играешь! Дурак!
– Я не вру. Это я для примера…
– Дурак!
– Не нравится? – спросил Ракитин.
– Тихо! – крикнула Короткова. – Ракитин, как ты смеешь!
– А что я сказал?
Зинка вдруг закрыла лицо ладонями и выскочила в коридор.
– Заело, – с мрачной радостью заметил Олег.
– Ракитину, по-моему, здесь не место, – сказала Анна Борисовна.
– Я член совета дружины.
– Боюсь, что ненадолго.
– Пожалуйста. – Ракитин спокойно отправился к двери. С порога сказал: – Слушай, Короткова. Маловато вас. Как голосовать будете?
– Ничего, справимся, – отрезала она. И поинтересовалась: – Всё-таки не понимаю, зачем нужно прятать свой альбом от товарищей?
– От товарищей я не прячу, – сказал Валька.
Анна Борисовна резко повернулась.
– Ты хочешь сказать, что мы, что Лагутина и Юрий Ефимович, – твои враги? Тогда ясно. Значит, ты и на учителя набросился бы, как на Лагутину, если бы он не закрыл твой альбом?
Вот сейчас Валька растерялся. Ничего такого он сказать не хотел и не знал теперь, что ответить. Но Анна Борисовна не ждала ответа.
– В конце концов, ни меня, ни Юрия Ефимовича не интересует твоё отношение к нам как к людям. Но как учителей ты обязан нас уважать. Обязан!
– Учителя и люди разве не одно и то же? – тихо спросил Валька.
– Что? – Она растерянно поднесла руку к подбородку. – Что ты говоришь?
– Ничего, – произнёс он, словно шагая в пропасть. – Я постараюсь… уважать. Раз я обязан.
– Ты думаешь, что ты говоришь?!
Валька думал. Но не ответил.
– Анна Борисовна, – со всей своей вежливостью начал Равенков. – Извините, но по-моему, мы слишком долго говорим об этом… Бегунове.
Валька сам не понял, как это случилось. Будто толкнул его кто-то. Наверно, это прорвалась накопившаяся обида. Он коротко засмеялся и бросил Равенкову:
– С Галкой Лисовских на каток ты всё равно не успеешь.
Несколько секунд все молчали. Даже Равенков, кажется, растерялся. Наконец Анна Борисовна произнесла:
– Ну, вот перед вами весь Бегунов. Во всей красе. – В голосе её слышались довольные нотки. Она словно хотела сказать: Видите, я не ошиблась. – Решайте, – сказала она. – Видимо, Бегунов не чувствует себя виноватым. Он считает себя героем.
Вот уж героем-то он себя никак не считал!
– Какие будут предложения? – спросила Короткова.
Предложений не было. Молчание затягивалось.
– Веди собрание, Короткова, – сказала Анна Борисовна.
Председательница пошевелила губами и вдруг объявила:
– Тогда я сама. У меня предложение. Мне кажется, все всегда очень долго возятся вот с такими… как Бегунов. Я никак не понимаю: если он такой, как он может быть пионером? Ведь пионер – это же… Ведь он же торжественное обещание давал, а сам нарушает. А раз нарушает, то что делать? В общем, я предлагаю исключить, а потом уж с ним разговаривать, если надо. Вот и всё.
– Что? – шёпотом спросил Валька.
– Вот так, – чётко сказала Анна Борисовна.
– Я согласен, – сказал Равенков.
Они что, с ума сошли? Или так просто, решили попугать?
– Будем голосовать? – спросил у Анны Борисовны Равенков.
Валька медленно шагнул от стола. Маленький четвероклассник смотрел на него с испуганной жалостью. Толстая девчонка шевельнула на столе локтем: словно проверяла, удобно ли будет держать поднятую руку.
– Вы же… не знаете, – тихо сказал Валька, – ничего…
Анна Борисовна взглянула на часы.
– Я полагаю, мы знаем достаточно.
А что они знали?
Разве они знали, как ранним утром он стоял на берегу, счастливый, босой, в мятых, кое-как выжатых штанах и чьей-то сухой рубашке, а перед ним разворачивал строй сводный отряд барабанщиков!
Разве они это знали?
И как полыхало на берегу пламя костра, почти незаметное при солнце, но такое жаркое, что на Вальку несло теплом, как из Сахары. Толстая головешка выстрелила в огне, крошечный пунцовый уголёк вылетел из костра и клюнул Вальку в колено. А Валька даже не дрогнул. Потому что барабанщики уже насторожили палочки, а Сандро потянул с себя галстук, чтобы завязать его на Вальке…
– Может быть, объявить выговор? – лениво сказал семиклассник.
– Что значит может быть? – недовольно откликнулась Анна Борисовна. – У тебя такое предложение?
– Ну, предложение.
– Есть ещё предложение: выговор, – сказала она. – Но мне кажется, что Короткова высказалась правильнее. Едва ли выговор заставит его задуматься.
- Предыдущая
- 19/24
- Следующая
