Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/72
- Следующая
Тем не менее квартира в Нагорном переулке была получена, и они втроем – Симка, мама и дядя Саша – перебрались туда из частной комнаты на Профсоюзной улице. Казалось, все теперь будет хорошо!.. Но когда мама была «на четвертом месяце» (дяде Саше очень хотелось сына), охотовед Александр Селянин разбился с самолетом в районе Сургута.
В маленьком «Ан-2» забарахлил мотор, самолет стал планировать, чтобы выбрать в лесном массиве поляну или просеку для посадки, зацепил верхушки сосен, перевернулся и рухнул. Погибли все…
Симка очень жалел дядю Сашу, плакал. Но больше всего он боялся за маму: как она переживет новое горе?
Мама пережила. Даже сдержаннее, чем можно было ожидать. Плакала не очень много, только почти все время молчала. Съездила (хотя врачи и не советовали) в тот поселок, где на местном кладбище похоронили экипаж и пассажиров. Когда вернулась, жалостливая соседка тетя Капа сказала ей:
– Бедная ты бедная, что за судьбинушка у тебя. Опять без мужика.
– Есть у меня мужики. Один с геологами бродяжит, другой вот… – мама за плечи притянула Симку к округлившемуся животу. И скоро будет еще один… – Она была уверена, что родится мальчик.
И родился мальчик. И назвали его Андреем, как хотел того дядя Саша.
Пока дядя Саша был холостой, он жил вместе со своей незамужней старшей сестрой, Норой Аркадьевной. Эта женщина была единственная, кто не одобрял брак Александра Селянина. Может, считала она, что Симкина мама ему не пара. Он-то хотя и «джеклондоновский персонаж», но человек очень культурный, с институтским дипломом, прекрасный музыкант, стихи писал. А в жены выбрал кого? Бухгалтершу со средним образованием, не знающую даже нотной грамоты (и немолодую к тому же)… А возможно, сестра просто ревновала брата к незнакомой женщине. До той поры Нора Аркадьевна многие годы была рядом с Сашей, привыкла с его младенчества заботиться о братишке.
Нет, она не спорила, не показывала открытого недовольства. Но с мамой встречалась редко, разговаривала сухо. На скромной неофициальной свадьбе (вернее, просто вечеринке) сидела молчаливая, прямая, с поджатыми губами. Симка старался не смотреть на нее, а если смотрел, то косо.
Мало того, что казалась она недоброй, была еще и ужасно некрасивой. Худая, нескладно высокая, с длинным помятым лицом и пористым носом-картошкой. На носу кособоко сидели круглые, очень прозрачные очки без оправы. Симке казалось, что эта хрустальная прозрачность ну никак не соответствует Норе Аркадьевне, словно та присвоила очки другого – умного и доброго человека.
За очками видны были птичьи глазки табачного цвета, а над ними щетинились коротенькие рыжеватые брови. На лоб спускалась такая же рыжеватая, нелепая челка, над щеками вздрагивали словно приклеенные к вискам волосяные крендели. Было в этом что-то старомодное… Ну и ладно бы, что старомодное, ладно, что некрасивое! Но зачем она так сквозь сжатые губы разговаривала с мамой!
Впрочем это было сначала. А когда погиб дядя Саша, Нора Аркадьевна стала вести себя по-другому. Мягче. Может быть, оттого, что теперь некого уже было ревновать, а горе у них с мамой сделалось общее. Когда родился Андрюшка, она принялась регулярно заходить к Стекловым, приносила малышу подарки, неловко брала его на руки. А маме предлагала деньги. Мама сперва отказывалась. Однако Нора Аркадьевна сказала:
– Анна Серафимовна, Андрюша мой племянник. Я не только имею право, но просто обязана заботиться о сыне моего брата. Поймите же, у меня никого больше нет… кроме вас… – При этом она вдруг сняла очки и принялась промокать глаза платочком.
Очки упали на половик. Симка поспешно поднял их и положил на табурет рядом с Андрюшкиной кроваткой.
– Спасибо, мой хороший… – шепотом проговорила Нора Аркадьевна.
Симка ушел из комнаты и не слышал, о чем говорили мама и сестра дяди Саши.
Иногда Нора Аркадьевна приносила книги – для Симки.
– Ты ведь любишь читать, не так ли? Мне кажется, эта книжка будет тебе полезна. Постарайся не откладывать, если с первых страниц она покажется не очень интересной.
Симка и не откладывал, не было у него такой привычки. Потому что Игорь как-то посоветовал брату-первокласснику: «Если взялся, дочитывай всякую книгу до конца. Без этого пропадешь и в ученье, и в других делах…» Симка не понял, что за «другие дела», но знал, что старший брат плохого не посоветует.
Надо сказать, что книги, приносимые Норой Аркадьевной, не были скучными. Иногда выглядели пугающе толстыми, но потом оказывались увлекательными. Например, «Легенда об Уленшпигеле», «Мифы Древней Греции» или «Человек, который смеется» – роман французского писателя Виктора Гюго («Виктора Гюго, – торопливо поправила Симку мама, оглянувшись на Нору Аркадьевну. – Ты что, не читал «Гавроша»?).
Особенно толстым оказался «Давид Копперфильд» англичанина Диккенса. Тоже интересный! Правда, вторую половину романа, где речь шла о взрослой жизни, Симка дочитывал без особого увлечения, зато к детским годам Копперфильда возвращался потом не раз. А Нора Аркадьевна однажды обронила:
– Я эту книгу в давние годы перечитала раз пять…
Иногда Нора Аркадьевна и мама спорили о литературе.
Мама любила «простых» поэтов – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина, Симонова… Нора Аркадьевна с ней снисходительно соглашалась, но тут же называла других, про которых Симка раньше и не слыхал (например, того же Пастернака). Из-за этого Пастернака однажды случился крупный спор про Твардовского.
Мама обмолвилась, что ей нравится «Василий Теркин». Нора Аркадьевна пожала плечом:
– Ну, что же…
– Вы хотите сказать, что это плохая поэма? – слегка взвинченно спросила мама. Опустила в кроватку уснувшего Андрюшку и повернулась к Норе Аркадьевне «всем фронтом».
– Отнюдь. У нее немало достоинств. Прежде всего ее, так сказать, массовость и доступность. Но… у каждого свой вкус. Я не люблю поэзию, которая пахнет кирзовыми сапогами. А кроме того, я не могу простить Твардовскому, что он предал Пастернака.
– Возможно, его вынудили обстоятельства, – осторожно сказала мама.
– Ну разумеется! От стремления приспособиться к обстоятельствам и начинаются все на свете подлости… Кстати, через месяц после своего гнусного письма Борису Леонидовичу Твардовский и компания направили почти такое же Паустовскому. В столь же хамском стиле. По поводу повести «Время больших ожиданий». Этот случай мало известен, потому что письмо не публиковалось. Правда, с Паустовским дело не выгорело, его повесть, которую выкинул «Новый мир», вскоре напечатал другой журнал…
Симка ничего не понимал в этом споре. Но он читал книжку Паустовского «Далекие годы», и она ему очень нравилась. Поэтому он ощутил к Твардовскому нечто вроде хмурого недоверия. Но мама в этот момент сказала:
– Если человек в чем-то случился неправ, не значит, что надо зачеркивать его талант. А кирзовые сапоги… вы же сами знаете, в них воевала вся страна.
– Естественно, – кивнула прической с волосяными калачами Нора Аркадьевна. – Но я не вижу здесь предмета для поэзии… Впрочем, я совершенно не склонна опровергать вашу точку зрения, но позвольте и мне, Анна Серафимовна, остаться со своей…
После этого она сухо попрощалась и ушла.
Теперь Симка был, конечно, опять на маминой стороне и сказал, когда закрылась дверь:
– Какая вредина!
– Не говори глупости, – насупленно отозвалась мама. – Каждый имеет право одних поэтов любить, а других не любить… Нора Аркадьевна замечательная женщина. Ты же ничего про нее не знаешь. В этих самых кирзовых сапогах она в войну прошагала от Москвы до Германии…
И Симка узнал тогда от мамы, что дядя Саша и Нора Аркадьевна ушли на войну в один день, в июле сорок первого года. Оба добровольцами. Брат и сестра надеялись, что им посчастливится воевать вместе. Но военное начальство распорядилось иначе и разбросало их по разным местам. Дядя Саша попал в артиллерийскую разведку, а Нора Аркадьевна сперва была зенитчицей, а потом радисткой в разных штабах и в каком-то спецбатальоне. Однажды попала в плен. Правда, очень скоро ее освободили, и она воевала дальше, получая боевые медали. Но в сорок восьмом году, когда она жила под Москвой, ее арестовали – за то, что когда-то оказалась в недолгом плену! – и выслали в Турень. Хорошо еще, что не посадили, как многих! Брат поехал за ней и стал здесь охотоведом.
- Предыдущая
- 17/72
- Следующая
