Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/72
• Следующая

Так ответил он и сейчас, когда Симка лежал на кровати после удачных опытов с линзами. Симка снова попытался обсудить вопрос «кто ты?», но услышал уже знакомые слова.

«Ну и фиг с тобой», – сказал Симка. Лег поудобнее и… заснул.

Который Всегда Рядом разбудил Симку, когда на часах было без пятнадцати семь. «Вставай, а то тетя Капа опять начнет в стенку молотить!..»

Ого, сколько времени Симка давил подушку! Часа четыре! Даже в детском саду дневной «мертвый час» в два раза меньше…

И дяде Мише с дровами он не помог, забыл! Хотя, если бы это было очень надо, дядя Миша сам Симку позвал бы, без церемоний.

Симка вскочил, на кухне ополоснул перед рукомойником щеки и нос. Попробовал отмыть от чернил мизинец (наверно, уже пора), но те крепко въелись в кожу. Видать, надолго. Побледнели, но не смылись. Пришлось замотать палец чистым бинтом.

На ужин оказалась все та же пшенная каша, а не обещанные макароны с квашеной капустой (ну и хорошо, а то капуста эта всегда почему-то пахнет гнилой мешковиной).

После ужина Симка еще повозился с большой линзой и маленьким окуляром, поразглядывал через них всякие мелочи на крышах и дворах. На одной из крыш увидел рыжего котенка, который, сидя вниз головой, вылизывал растопыренную лапу. Будто совсем под носом у Симки. «Кис-кис», – позвал его Симка, но котенок на самом деле был в дальней дали и, конечно, не услышал…

В конце июня солнце садится за крыши только в десятом часу. А пока еще был день-деньской. И надо было этот день как-то тянуть до конца. Симка пошел на школьную спортплощадку. Там ребята гоняли футбольный мяч. Они были большие, класса из седьмого-восьмого, и почти незнакомые, но разрешили Симке занять место на левом краю в одной из команд. И Симка играл не хуже других. Но потом пришел парень по имени Гуся, и Симке вежливо предложили перейти в запасные. Симка не обиделся. Все-таки дали поиграть больше часа, спасибо и на том. Да и не хотелось больше. Снова гудели ноги, опять заболела косточка. Симка, прихрамывая, побрел по улице Луначарского к Аккумуляторному заводу – посмотреть, какое завтра в заводском клубе кино. Оказалось, что старая мура – «Богатая невеста».

Симка отправился домой.

Заниматься оптическими опытами больше не хотелось. Читать знакомые книжки тоже не хотелось, а нового не было (все никак не соберется в библиотеку обменять «Человека-амфибию» на что-то другое).

«Мама уже, наверно, уложила Андрюшку, – подумал Симка. – А Соня, скорей всего, собирается в Тобольск. Интересно, на чем она завтра поедет: на автобусе или на пароходе?»

Чтобы грусть не взяла его в окончательный плен, Симка включил в себе бодрую мелодию со словами:

«Ты, Зуёк, хотел приберечь эту песню для другого», – с подначкой напомнил Который Всегда Рядом .

«Для чего?» – буркнул Симка. И сразу ослабел.

«Сам знаешь, для чего. Для борьбы со страхами…»

Черт его дернул напоминать о страхах!

Впрочем, они и сами напомнят о себе, никуда не денутся. Солнце уже скатилось за низкие крыши, бросало из-за них последние лучи, которые покрывали бронзовой пудрой листья и пух на тополях. Скоро исчезнут и эти отблески. В небе еще надолго сохранятся отсветы заката, да и потом, до самой утренней зари, оно останется светлым, но в дом проберется похожая на рассеянный в воздухе зубной порошок полумгла. И в ней будет растворена томительная боязнь.

От того, что в ночи не обычная темнота, а эта вот белесая полумгла, смешанная с печалью и одиночеством, еще хуже. Темноту можно прогнать электрическим светом. А сейчас он казался ненужным (ведь все вокруг различимо и так!) и потому жестким, недружелюбным. И таким же недружелюбным, чем-то грозящим, делалось все вокруг. И Симка включал свет лишь на кухне… А облепившие Симку сумерки словно впитывались в кожу, в глаза, в душу и спрашивали не то с насмешкой, не то с сочувствием: «Что, стра-ашно?» Он съеженно сидел на кровати и отвечал с самым последним остатком гордости: «Ни капельки…»

А на самом деле было ох как страшно. Казалось, шевельнешься, и случится что-нибудь . Но он заставлял себя шевелиться. Иначе совсем окостенеешь от страха, прежде чем тебя сморит спасительный сон…

Симка думал даже: не устроить ли себе убежище для ночлега под лестницей? Там нет пустоты ночных комнат, рядом дверь на двор, куда можно выскочить, если угрожающее что-то подберется вплотную. Можно позвать к себе и уложить в ногах дяди-Мишиного кота Тимофея, который часто ночует на дворе (словно он дворняга, а не кот!).

Спасительная была мысль! И все же Симка не поддался ей. Потому что это означало сдаться страхам совсем. Окончательно унизиться перед ними. И… перед собой. А унижения Симка боялся больше чем страхов и боли. Их он тоже очень боялся, но самолюбие было все-таки на капельку сильнее. Что же это получится? Бежать из собственного дома в конуру и ежиться там, как улизнувшему от волка зайчонку?

Да, а чего он боялся-то?

Ну не детсадовский младенец же и не старая бабка, которая верит в чертей и привидения! Книжки про науку читает, красный галстук носит, даже состоит в совете отряда, который борется за звание «Отряд – спутник семилетки». Пионеры – они разве имеют право бояться нечистой силы, которой нет на белом свете!

Но Симка и не боялся ни ведьм, ни призраков, ни вампиров. Он боялся непонятности . Такая непонятность, скорее всего, обитала в этом доме с давних пор. Днем спала, а к ночи оживала…

Дом был построен лет сто назад. В нем до революции жил купец Красильников, тогда все комнаты двух этажей соединялись между собой. Потом дом разделили на четыре квартиры, кое-что в них перестроили, в каждую проделали свой вход со двора. Жильцов стало в пять раз больше, чем в купеческие времена. Давным-давно дом не ремонтировали, его карнизы с деревянным орнаментом перекосились, водосточные трубы с жестяным узором поржавели и обвисли. Но люди не жаловались. Им еще повезло! Ведь не у каждого в Турени была отдельная квартира, пускай даже такая ветхая…

А дом жаловался.

По ночам он кряхтел, постанывал и, наверно, вспоминал старину. Может быть, именно воспоминания о прежних временах и давно умерших людях пропитывали по ночам воздух слегка перекошенных комнат с обширными печами и стонущими дверьми.

Потом уже Симка понял: дом жил сам по себе, и его воспоминаниям не было дела до обмирающего от страха мальчонки, они его не замечали. Но Симка-то замечал всю эту «одушевленность» дома. И вещи замечали. И порой тоже становились странными.

Иногда по ночам сам по себе начинал брякать умывальник. Неожиданно громким и сбивчивым делался стук ходиков. Начинали шелестеть в темноте листы оставленной на столе раскрытой книги – словно по ним пробежал ветерок (или кто-то переворачивал страницы). При маме и Андрюшке Симка почти не обращал на это внимания. По крайней мере, не пугался. А когда один…

А потом жутковато повело себя зеркало.

Зеркало было старое, даже старинное. Мама говорила, что оно висело еще в большой казенной квартире ее отца, когда он служил начальником станции Галахово. Шириною оно было в полметра, а высотою как Симка. В облезлой деревянной раме с завитушками. Его расположили не в «общей» комнате, где спал Симка, а в маленькой, где устроились мама и Андрюшка. Повесили повыше пола и наклонно. Благодаря этому любой человек отражался в нем в полный рост. Симка, когда он оставался в доме один, порой вертелся перед зеркалом, чтобы разглядеть получше – что он за человек? Но так бывало днем, при ярком свете. А по вечерам глубина за мутноватым и с пятнышками стеклом делалась темной и непонятной. Заглядывать в нее не хотелось.

Но несколько дней назад Симка все-таки заглянул. Это Который Всегда Рядом подначил его. Когда очередной тягучий страх стал обволакивать Симку, Который хмыкнул:

• Предыдущая
• 13/72
• Следующая