След ребячьих сандалий - Крапивин Владислав Петрович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая
На сей раз Город не стал лукавить и водить по хитрым улицам. Наоборот, сделал подарок! Невесть из каких пространств в тесную тьму переулка, позванивая и горя желтыми окошками, вкатил трамвайный вагон-одиночка! И остановился, высветив над собою белую табличку остановки…
Откуда? Каким образом? Здесь и рельсов-то быть не могло! Но оказалось, что они есть, блестят впереди вагона в свете фар.
Я прыгнул на площадку. В вагоне было пусто, лишь на передней скамейке мирно дремал подвыпивший мужичок. Трамвай сразу тронулся. Я оторвал в кассе билет, сел у окна и прижался к стеклу, стараясь разглядеть смутные контуры побежавшего назад Города. Но ничего не было видно, только по-прежнему пахло тополиной кожурой.
Вагон ехал долго, темнела непроницаемость. Я начал опять тревожиться. А что это за трамвай, куда привезет? Подумалось даже: а есть ли кто-нибудь за непрозрачным стеклом водительской кабины? Ведь из динамика не доносилось ни звука, ни шороха. И такой ли уж безобидный тот пьяненький дядька? Но в ответ на мои тревоги потянулись за окошком огоньки, показались контуры знакомого завода… Мой Город исчез, но он сделал, что хотел, и в моей душе опять запели скрипки.
В центре мне тоже повезло. «Последний, случайный» троллейбус подкатил к остановке «Проспект Ленина» будто по заказу…
Правда, последствия моего ночного приключения были уже лишены всякой мистики и фантастики. При следующей встрече я сказал даме своего сердца, что нет смысла и дальше разоряться на такси и совершать поздно вечером во тьме дальние путешествия. Гораздо разумнее расставить все точки над «i» и поселиться в конце концов под одной крышей, скрепив наши отношения законным браком, ибо все равно к этому оно идет… После недолгих традиционных оханий и замираний предложение было благосклонно принято.
Свадьба, правда, состоялась не сразу, а в августе. И этот эпизод моей биографии уже совсем не имеет отношения к фантастике. Разве что самое косвенное: будущий знаменитый специалист по фантастической литературе Виталий Бугров решил почему-то в разгар веселья выпрыгнуть из окна (высокого, хотя и на первом этаже) и вывихнул ногу, пришлось вызывать неотложку.
Впрочем, данный случай не сильно омрачил торжество. Оно происходило на квартире у моей старшей сестры (она жила тогда еще не в Москве, а на окраине Свердловска). Затянулось торжество до ночи, несколько раз выплескивалось из дома на заросший широкий двор и шумом своим потрясало поселок Уктус, ибо редакция «Уральского следопыта», в которой я в ту пору работал, умела справлять всякие праздники…
А во дворе тихонько плакал мой преданный друг и адъютант третьеклассник Алька (в будущем – знаменосец и капитан «Каравеллы»). Мне сказали про его слезы, и я выскочил на крыльцо.
– Алька, ты что?
– Да… ты вот… теперь поженился и с нами больше не будешь…
Я поклялся Альке, что «буду», и выполнял эту клятву по меньшей мере еще тридцать лет…
– Не реви, Алёныш, мы еще знаешь сколько всяких дел напридумываем! Скоро начнем снимать кино про трех мушкетеров, вот этим аппаратом! – я кивнул на маленькую кинокамеру в руках у младшего брата, который «наматывал» на восьмимиллиметровую пленку свадебные сюжеты. – Я тебе уже и роль приготовил!
Раскачались со съемкой «Мушкетеров» мы только через год. А растянулась она аж до весны шестьдесят шестого года – это был наш первый игровой фильм, опыта никакого.
От романа Дюма в фильме осталось очень мало – только имена героев да сцена дуэли, где мушкетеры и д’Артаньян, поссорившись и подружившись, лихо отделали превосходящих по численности гвардейцев кардинала. Все остальное был плод коллективной фантазии. Например, д’Артаньян охотился не за подвесками, а за аппаратом под названием «фильмоскопф», который подарили семилетнему королю немецкие послы. Фантазия же породила и образ юного герцога де Гиза – этакого представителя дворцовой оппозиции, которой настраивал маленького короля против зловредного кардинала и коварной тетушки-королевы. В конце концов герцог добился своего: король закинул жестяную корону в кусты и ушел в мушкетеры. Но это случилось в финале. А до того была масса приключений. И масса всяких сложностей, без которых не обходится ни большее, ни малое кино.
Однажды в марте снимали сцену знакомства д’Артаньяна (приехавшего в Париж верхом на березовой палке с лошадиной головой из картона) с Атосом, Арамисом и Портосом. Действие происходило в таверне на окраине французской столицы. Таверна была оборудована в нашей первой после свадьбы двухкомнатной квартирке. В одной комнате свершалось чудо кинематографа, в другой текла обычная жизнь молодого семейства. Случалось, что две эти сферы сталкивались и переплетались – порой довольно драматически. То моя супруга зацепит ногой провод-удлинитель, протянутый через обе комнаты, и летят на пол штативы с осветителями (а в них лампы-пятисотваттки). То выясняется, что в доме «ни крошки хлеба, всё съела ваша голливудская компания, а мне идти в магазин некогда, надо укладывать ребенка». То мой полугодовалый наследник Павлушка, умело лавируя между ногами актеров и операторов, ползком просачивается на съемочную площадку и возникает перед объективом в самый напряженный момент (да они все напряженные).
Компания мушкетеров, сидя за столом с бутылками (еще до появления юного гасконца) изображала хмельное веселье и, чтобы приблизить сюжет к современности, горланила популярную в те году песню:
Алька в этом эпизоде не снимался, но на всякий случай был в полном обличии де Гиза. Костюм впечатлял пышностью и соответствием эпохе, только обувь соорудить не успели, и герцог щеголял в кожаных сандаликах фабрики «Уралобувь». Решили, что зрители не разглядят. Сейчас Алька помогал ворочать рефлекторы-осветители и заведовал реквизитом. А еще – бдил, чтобы мое дитя вновь не проникло в «таверну».
Но дитя обмануло бдительность и проникло. И мало того, пустило лужу рядом с ботфортами Арамиса, который, размахивая бумажной шляпой с плюмажем из лисьего хвоста, вдохновенно дирижировал песней:
– Стоп… – скорбно прервал я творческий процесс. – Алька, иди за тряпкой.
И Алька привычно пошел, не миновав при этом мокрое пространство. Влажные следы отпечатались сухой половице. Вернувшись, де Гиз бросил тряпку в лужу и укоризненно сказал Павлушке:
– Что же это такое, а?
– Пыльные тропинки и следы, – язвительно ответил за неразумного малыша Арамис. Тогда-то Алька и срифмовал со вздохом:
Это разрядило обстановку, и мы с новой силой принялись «изводить кинопленку»…
А сейчас, вспомнив тот Алькин экспромт, я подумал, что он вполне может стать эпиграфом к этим воспоминаниям, ибо в одинаковой степени отражает космическую тему и жизнерадостный взгляд на трудности, присущий ребятам из «Каравеллы» и их молодому тогда командору…
Я ловлю себя на желании здесь и закончить сей «мемуар» – композиционно это вполне оправдано. Но несколько выше я обмолвился, что моих знакомств с Городом наяву было два. Надо коснуться и второго эпизода.
Если говорить точно, то самого Города там не было. Было лишь ощущение пространства, в котором Город мог существовать. Возможно, это были его окрестности.
Речь опять идет о Кубе. Одурев от трех недель шумной жизни в гостеприимной Гаване, наша небольшая делегация в сопровождении нескольких кубинских литераторов отправилась в путешествие по провинции. Мы долго ехали по извилистым дорогам среди тропической зелени, над которой возвышались отвесные горы. Это были удивительные горы. Их словно слепили из сталактитов и сталагмитов небывалой величины. Исполинские сосульки, каменные столбы поднебесной высоты, замершие базальтовые каскады переплетались и окутывали великанские сахарные головы. Горы назывались Лос Органос (иногда ударение делалось на «О», иногда на «га»). Действительно, эти каменные громады были похожи на какие-то космические органы – вот-вот зазвучат неведомой ранее мелодией нездешних пространств…
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая
