Синий треугольник - Крапивин Владислав Петрович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/33
- Следующая
Я дипломатично промолчал. Потому что не помнил. То есть, я представлял, где Кольцовская, но не помнил, где там дом Альберта. Кажется, я даже и не бывал у него никогда…
Ерошка вел меня старыми переулками. У заборов было много одуванчиков. Некоторые еще желтели, но большинство стояло с пушистыми головками. Ерошка сорвал один, дунул. Быстро глянул на меня. Я одобрительно улыбнулся. Над заборами белела новая колокольня с блестящим крестом и желто-медными, еще не потускневшими колоколами. Я понял, что недавно ее вновь построили над Никольской церковью, которая во времена моего детства была просто домом с куполообразной крышей (в нем находилась контора „Заготзерно“). Мы миновали овражек с деревянными лесенками на заросших полынью и белоцветом берегах. По дну овражка журчал среди осоки мелкий ручей. Я перешел его по камушкам, а Ерошка просто так – отчего кеды его набухли и теперь пузырчато чавкали.
– Зачем ноги-то промочил, – сказал я тоном ворчливого дядюшки.
– Подумаешь. Высохнут…
– А почему ты ходишь без шнурков? Неловко же, хлюпают…
– А они и со шнурками хлюпают. Потому что лёпы…
– Что-что? – я даже слегка испугался.
– Ну, лёпы, – хихикнул он. Как у Травяного Зайца.
– Ты откуда знаешь про Зайца?
Он быстро глянул на меня сбоку и снизу вверх. Серо-зелеными хитрыми глазами.
– А что такого? Многие знают про Травяного и Песчаного Зайца…. Только мало кто видел.
– А ты… видел?
Ерошка опять непонятно хихикнул и оглянулся. Словно хотел проверить: нет ли Зайца в ближних травяных зарослях.
„Ерошка, ты кто?“ – чуть не сказал я. Но тут мы из прохода между глухими заборами вывернули на Кольцовскую. Улица была такая же заросшая, как ближние переулки. Знакомая. Она вела от маленькой площади с водонапорной башней к рынку. По ней я бегал со своей улицы Грибоедова в школу.
Мы прошли под тополями к могучим кривым воротам, которые благодаря обветшавшему орнаменту на створках и жестяным верхушкам-теремкам на столбах вполне могли считаться памятником деревянного зодчества. Ерошка щуплым плечом нажал скрипучую калитку.
Мы оказались в обширном дворе с густой кленовой порослью. Сквозь нее, у кирпичной стены первого этажа, торчали два крылечка с деревянными столбами и косыми навесами. Ерошка подошел к дощатой двери. На ней висел старинного вида замок – из тех, что называют амбарными. Ерошка из-под ворота фуфайки вытащил ключ на длинном шнурке. Поковырял им в скважине. Шепотом сказал „вот скотина“. Оглянулся.
– Заело… Попробуйте повернуть, у меня силы мало…
Я попробовал. Никакого результата.
– А знаешь… знаете, что! – Ерошка непонятно оживился. – Давайте, бросим ваш чемодан в сарайчик! И сразу пойдем. Все равно в доме делать нечего!
Вот тебе на! Я надеялся малость передохнуть. Думал, что, может быть, чаем угостят. И хорошо бы принять душ… Хотя какой душ в этой постройке девятнадцатого века? Дом явно из купеческой эпохи. Кирпичный низ, деревянный верх с карнизами и наличниками из резных узоров и завитков. Все это изрядно покосившееся и поломанное.
Странно, что Альберт обитает в таком непрестижном жилище. При встрече он показался мне преуспевающим бизнесменом.
Ерошка выжидательно топтался рядом.
– Ну… давай. – покорился я обстоятельствам. – А не сопрут чемодан из сарая?
Он, кажется, слегка обиделся:
– Здесь такого сроду не бывало!
На двери утонувшего в зарослях сарайчика был такой же замок, что и на крыльце. Но он послушался Ерошку сразу. В прорезанном тонкими лучами полумраке пахло березовыми дровами. Кто-то копошился в дальнем углу. Ерошка пристроил чемодан у поленницы. Мы опять вышли на солнце.
Было очень тихо на дворе. И пусто. Лишь бродили в траве две пыльные, помеченные чернильным крапом курицы. Да еще прошел от крыльца к забору серо-полосатый большой кот.
– Кис-кис! – обрадованно сказал ему Ерошка. Но кот дернул кончиком хвоста и пропал в кленовой зелени. Ерошка смущенно посмотрел на меня.
„Ну а что дальше?“ – подумалось мне.
А он сказал:
– Идем, да?
– М-м… а куда идем-то?
– Разве вы не хотели погулять по городу?
„А разве я тебе про это говорил?“ Впрочем, спорить я не стал. Только спросил:
– Ты что, собираешься сопровождать меня?
Он слегка удивился:
– А зачем же я т… вас встречал тогда? Или… вы не хотите?
– Да нет, отчего же. Пойдем. Вдвоем веселее… – Неловко было вот так сразу взять и отшить мальчишку. И, к тому же, где я его потом найду, когда вернусь за чемоданом?.. Но это были „внешние“ соображения. А глубоко внутри шевелилась догадка, что у моей встречи с Ерошкой есть какая-то сюжетная зацепка. Впрочем, в догадке этой не было беспокойства. Мной овладела беззаботность человека, который оставил все хлопоты и вырвался в долгожданный отпуск: теперь куда ни пойдешь, что ни сделаешь – все будет славно.
Ерошка откровенно обрадовался моему согласию. Подпрыгнул. Сырые кеды его опять чавкнули. Он их сбросил, поочередно дрыгнув ногами. Поднял, повертел у лица и… зашвырнул к забору, в лопухи.
– Босиком потопаешь? – с пониманием спросил я.
– А чего такого…
– Да ничего. Я тоже так любил когда-то… Гляди только ногу не наколи.
– Не-а… – Ерошка с удовольствием пошевелил босыми ступнями. Они были светлее загорелых щиколоток. На левой ступне маленький прямой мизинец слегка оттопыривался. Надо же, в точности как у меня в детстве. Соседская девчонка Лилька дразнила меня из-за этого Торчалкой. И говорила, что мизинец может отсохнуть. Мы иногда дрались, и мне доставалось чаще, чем ей…
Признаться, сейчас я с удовольствием сбросил бы полуботинки и носки, чтобы пошлепать босиком по теплым плитам и асфальту, побродить по щекочущей лебеде и подорожникам. Увы, где они, невозвратные времена? При этой мысли мне опять почудилась в лопухах хитрая физиономия Травяного Зайца, но лишь на миг…
6
Мы неторопливо двинулись по Кольцовской. За квартал от площади с башней-водокачкой она (если верить табличкам на воротах) стала почему-то называться „Сонная-Кольцевая“, но меня это ничуть не удивило. Все было „как надо“.
На площади, окруженной кирпичными магазинчиками, несколько мальчишек (в таких же, как у Ерошки пыльно-пестрых одежках) гоняли футбольный мяч. Он отлетел к нам, и Ерошка умело отпасовал его босой ногой. Весело покосился на меня: во как я умею. Надо сказать, в нем все меньше оставалось прежней деловитости и сдержанности. Сейчас это был просто беззаботный, в меру озорной пацаненок. И словно давно знакомый (а я ведь ничего не знал про него). Он весело скакал справа от меня и порой брался за рукав моей летней куртки с частыми клепками на светло-кофейной ткани.
„Английская“ прическа Ерошки изрядно растрепалась. Порой он спохватывался и приглаживал волосы помусоленной ладонью. Я наконец сказал:
– Оставь ты в покое свою лондонскую стрижку. Тебе этот фасон идет, как… шелковый бантик соломенному чучелу.
– Да? – живо отозвался он. Без обиды и с интересом. – А как надо?
– А вот так! – Я засмеялся и взлохматил ему голову.
Ерошка весело взвизгнул. Отскочил. Побежал назад, к башне-водокачке. Там, у лужи под изогнутой железной трубой, он присел и полюбовался своим отражением. Через плечо показал мне большой палец. Попрыгал посреди лужи – так, что на миг в брызгах зажглась радуга. Вернулся вприпрыжку. И на минуту стал стопроцентным взъерошенным Ерошкой. Но потом (когда думал, что я не вижу), опять пригладил волосы.
Мы зашагали живее, спустились от площади по извилистой гранитной лесенке на улицу, которую я не помнил. Прошли вдоль решетки сквера с гипсовыми физкультурниками (ну и древность!), свернули налево, и…
– Ерошка! Это же Ключевской спуск!
– Да! Ну и что?
– Н-ничего… Просто очень давно не был здесь…
– Тогда пойдем по нему до конца. А там и река недалеко…
Мы пошли. Я узнавал одноэтажные магазинчики, мастерские, аптеки. Так, словно лишь вчера промчался здесь на самокате с надувными шинами! А вот и фотомастерская старого Гольдштейна… Ого! В широченном стекле чернела дыра величиной с Ерошку! Мне даже почудилось, что в пробоине угадываются контуры мальчишечьей фигурки.
- Предыдущая
- 8/33
- Следующая
