Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/57
- Следующая
– Да… – выдохнул Федя. И, не умея как следует объяснить свое сочувствие к тому, кого предали древние иерусалимские дембили, пообещал шепотом: – Я буду за него заступаться.
– Ишь ты… – тихонько удивился кто-то. Но больше ни один человек не выразил своего отношения к столь необычному религиозному взгляду.
Сама процедура крещения Феде запомнилась неясно, все происходило словно в сдвинутом, фантастическом пространстве, где еле выступали из сумерек строгие лица в обрамлении золотистых кругов, искрилась риза бородатого священника и в космической высоте светились узкие окна. Помнил Федя тепло от живых трепещущих огоньков и еще – запах, похожий на тот, который в знойную пору наполняет разогретый еловый лес… Но в этой затуманенности ощущений проступило и осталось потом надолго чувство охватившей его доброты и защищенности…
Отец к известию о Федином крещении отнесся спокойно. Он был вообще спокойный и немногословный. Взъерошил Федину макушку, подержал на ладони его крестик, сказал вполголоса:
– Ладно, вырастешь – разберешься, что к чему. А пока помни – это не игрушка… – И пошел пить крепкий чай на кухне и думать о своих заботах. Высокий, сутулый, всегда занятый делами своей лаборатории тугоплавких соединений.
– Ты хоть в школу-то с крестиком не ходи. А то в пионеры не примут, – заволновалась мама.
Но Федя ходил в школу с крестиком. Потому что иначе – нечестно. Получилось бы, что боится… Впрочем, ничего особенного не случилось. Крестик под рубашкой не видать, а на шнурок не обращали внимания: многие мальчишки так носят на шее квартирные ключи… Потом на физкультуре, когда занимались в открытых майках и шортиках, крестик увидели, но особого впечатления это не произвело. Петька Суровцев сказал:
– Чё, сам крестился или заставили?
Федя только фыркнул: кто, мол, меня заставит?
Витька Шевчук заметил:
– У, медный… У нас дома серебряный есть, дедушкин…
И только глупый Эдька Шаховский заявил:
– Ха-ха! Монах в коротких штанах! – За что получил от учителя Георгия Максимовича обещание "отправиться из спортзала, открывши лбом дверь". Это, кстати, не понравилось Феде – Максимыч был похож на дембиля, часто раздавал пинки.
А в пионеры Федю приняли, как и всех. Тем более, что выяснилось: крестик не у него одного… Вожатая разъяснила, что "сверху есть указание: в пионерах могут быть кто угодно – и неверующие, и верующие, и какие хочешь, потому что организация теперь добровольная и совсем не политическая". Галстук повязали прямо поверх черного шнурка, который выглядывал из-под белого ворота. И Федя был, конечно, доволен. И все же остался у него какой-то досадливый осадок. Потому что обещание "бороться за добро и справедливость" давали хором, и было в этом что-то от толпы… А потом сделалось все равно. Потому что оказалось, что главная задача пионера – хорошо учиться, а галстук надо носить, чтобы не записали замечание в дневник.
Верил Федя в Бога по-настоящему? Пожалуй, да. После многих размышлений он пришел к выводу, что есть какая-то Великая Сила, которая правит Вселенной. Без этого трудно было бы объяснить многие загадки – и во всем мире, и в самом себе… А кроме того, так хотелось иногда защиты от бед и угроз. Защиты, которой от людей не всегда допросишься…
Но в церкви после своего крещения Федя не был ни разу. И никогда не молился по-настоящему (да и не знал никаких молитв). Он прочитал в книжке "Новый Завет" четыре Евангелия и там узнал, что многочисленные молитвы вовсе ни к чему и что Бог знает твою просьбу еще до того, как ты обратился к нему с первым словом. И бывало, что в трудные минуты Федя сжимал крестик в горячем кулаке и мысленно говорил вместо длинных фраз просто: "Боже, помоги…" Но это случалось всего несколько раз. Обращаться к Богу по пустякам – это было бы попрошайничеством. На одной только Земле людей больше пяти миллиардов, а если во всем Космосе, то мыслящих существ и не счесть! И если каждый будет лезть к Богу со всякими своими мелочами… Другое дело, если уж отчаянно подопрет что-то такое, когда надеяться больше не на кого. А пока есть силы, человек должен делать свои дела в жизни сам. Ведь даже Иисус, который был и человек, и Бог, прошел свой путь на Земле до конца, хотя мог бы с помощью божественной силы мигом избавиться от всех страданий. Не стал избавляться, хотя всякие подонки издевались над ним как хотели. Потому что получилось бы, что он обманул людей. Нарушил бы свой собственный закон… Он ведь лучше всех людей на свете знал, что предательство – это та черная сила, которая может погубить весь мир…
Наверно, грамотные в религии люди нашли бы множество ошибок в Фединых рассуждениях. Но он про эти свои мысли никому не рассказывал, они были слишком его. И когда в школе прошлой осенью объявили, что открывается факультатив по истории религии и что про веру будет рассказывать настоящий священник, Федя не записался. Потому что кинулись туда многие, даже дурак Шаховский. Опять получилось, что "как все", толпой… Да к тому же не очень-то хотелось оставаться на седьмой урок. И после шести-то в голове гудеж. А на классных часах только и слышишь от ненаглядной Флоры Вениаминовны (по прозвищу Хлорвиниловна): "Вы теперь семиклассники и должны с удвоенной сознательностью относиться к учебному процессу…"
Как будто виноваты, что семиклассники! Из-за дурацких пертурбаций в школьной программе пересадили бывших пятиклассников в седьмой, не спросивши их, а они, значит, теперь должны отдуваться… Вот и со Степкой похожая история. Ходит несчастный пацаненок в детский сад, но уже объявлен первоклассником (какая-то особая там группа!) и в школе пойдет сразу же во второй…
Да, у Степки в его шесть лет жизнь тоже была не розовая. Мало того, что еще до рождения остался без отца, мало того, что каждый день сперва в ясельной, а потом в детсадовской галдящей толпе, так еще его умной маме Ксене стукнуло в голову два года назад снова выйти замуж. За молодого, но уже представительного деятеля швейного кооператива "Золотая игла".
Неизвестно, много ли золота было в той игле, но в Ксениной и Степкиной жизни его, видать, не оказалось вовсе. Федя потом Степку спрашивал: "Обижал он тебя?" – "Да не-е… – вздыхал Степка. – Наоборот, подлизывался. Слюнявый такой… А с мамой ругались…" В общем, через полгода после свадьбы Федина мама объявила, что Ксения и Степка возвращаются домой. "Так что, Феденька, перебирайся опять в гостиную…"
Тут Федя взвыл. Прямо до слез. Это, выходит, покидать свою отдельную комнату и опять ютиться на диване в общей! А куда он денет все имущество, которое у них с Борисом накопилось за полгода? А где Борька будет ночевать, когда они вдвоем засидятся над макетом замка или моделями?
– Так что же теперь? На улицу Ксене со Степкой идти? – трагически-укоризненно вопросила мама.
– Пускай со своим разведенным Женечкой разменивают ихнюю квартиру! – Федя был уже искушен в житейских делах.
– Ксеня не хочет больше никакой нервотрепки…
– Ну да! Она не хочет, а я опять хуже кота бродячего…
– Как тебе не стыдно! Она твоя родная сестра!
– Ага! Она – родная, а я вам, значит, не родной, да? Она будет туда-сюда замуж выпрыгивать, а я…
– Вот подожди, придет отец!
Мама почему-то всегда пугала отцом. А он сроду Федю никак не воспитывал. Только скажет иногда: "А не посидеть ли тебе, голубчик, дома денька три за все твои прегрешения?" Пару раз было, что Федя и сидел. Подумаешь, кара какая! Другие папаши за каждую двойку полируют свои ремни о ненаглядных сыновей, а Федя сроду не знал, что это такое.
На сей раз отец выслушал бурные мамины жалобы и решил:
– Давай-ка, Федор, перетащим наши с мамой кровати в большую комнату. А Ксения въедет на наше место. И все дела…
– Да как же без гостиной! – всполошилась мама.
– А зачем она?
– Ты с ума сошел! А если гости придут?
– Ну и посидят на кроватях, еще мягче будет… Да и чем их кормить нынче, гостей-то? Ливерная колбаса и та по талонам.
– Во-первых, ливерная – без талонов! А во-вторых, вам же на заводе обещали спецпайки!
- Предыдущая
- 4/57
- Следующая
