Рыжее знамя упрямства - Крапивин Владислав Петрович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/80
• Следующая

У Корнеича запиликал мобильник. Начальник водной станции Степан Геннадьевич тревожился:

– Корнеич, где вас носит?

– Геныч, ты же видишь, какая простокваша! Зажги фонарь на клотике, выпилим на него.

– Давно зажег!.. Может, выйти к вам на катере?

– Ну да! И вмажешься в нас на полном ходу…

Потом Корнеич сказал рулевым:

– Смотрите внимательно. Как увидите огонь, держите на него…

Смотрели не только рулевые. Гребцы оглядывались: не пробьется ли сквозь темную кашу тумана зажженная высоко над рубкой, на верхушке мачты, яркая лампа?

Ксеня увидела первая:

– Ура… светит…

Заоглядывались снова. Светлая звездочка то меркла (будто замирала), то мерцала заметно, лучисто.

– Как фонарик у мальчика… – вдруг сказал Мастер и Маргарита.

– Ну что? Все видят фонарик? – спросил Корнеич.

– Все! – отозвался экипаж!

Скоро оказались у пирса…

Вот и вся история. Но осталось от нее у Словко чувство, будто негласно возникло особое общество – "Те, кто видят фонарик". Не только из ребят, ходивших тогда на шлюпке… Если кто-то нравился Словко, он думал про такого: "Видит фонарик…" И, судя по всему, не только у Словко было такое ощущение – недаром же Игорь включил историю с фонариком в сценарий…

Рыжик был, конечно же, из "тех, кто видит фонарик"…

Да, но где же карета?..

Тьфу! Ну, как избавиться от привычки по любому поводу рифмовать всякую белиберду!..

Словко никогда не считал, что у него есть поэтический талант. Он знал, что это просто способность к жонглированию словами. Велика ли хитрость срифмовать, например "ее величество" и "электричество" или "нас сжирает мошка" и «несгораемый шкаф»? Разве это поэзия? Поэзия это если вот…

Эти строчки сочинил когда-то Маршак. Для своего хорошего друга Тамары Григорьевны Габбе, которая придумала замечательную сказку "Город мастеров". Она была очень больна, и Маршак написал ей такие слова… Еще много лет назад кто-то из давних командиров "Эспады" (то ли Олег Московкин, то ли Александр Медведев) вывел эти строчки на стене отрядного штаба… С той поры случалось всякое: отряд менял названия, он то разрастался, то превращался в горстку друзей, переезжал из помещения в помещение или совсем терял крышу над головой, но там, где он был, обязательно были и эти слова – или прямо на штукатурке, или хотя бы на тетрадном листке, пришпиленном к оконному косяку. Потому что это было именно про «Эспаду». Как она в самые трудные дни «смотрела в прорезь синевы», не сворачивала с пути…

Это действительно стихи, от которых щемит сердце. А всякое стихоплетство… Нет, Словко давно понял, что поэтом он не станет, даже не будет и пытаться…

"А кем же я стану?" – снова толкнулась тревожная мысль. Та, которая иногда втыкалась в голову в самые неожиданные моменты, независимо ни от чего. И от которой делалось боязливо и неуютно.

В самом деле, кем он станет? Каким бы бесконечным ни было детство, оно же все равно пойдет. И тогда что? Про капитана дальнего плавания теперь уже не мечталось всерьез. Потому что парусников мало, а танкеры, лайнеры и сухогрузы Словко не интересовали. И кроме того… он ведь уже капитан. Пускай не на море, на озере, пускай на совсем крохотном судне, но… Корнеич однажды сказал: «Капитан – это не обязательно кругосветные рейсы и мачты под семьдесят метров. Это прежде всего состояние души, слияние человека и корабля». И Словко очень чутко уловил эту мысль. Струнками той самой души. Он в самом деле, когда шел под парусом, ощущал это слияние и свое… да, свое капитанство.

А что будет потом? Особенно, если учесть, что в морское училище едва ли возьмут из-за проблем со "средним ухом"…

Может быть, стать журналистом и, как Корнеич, по первому сигналу мчаться кому-то на выручку, оседлав ревущего двухколесного зверя? Или, подобно Каховскому, открывать всякие тайны древностей?.. Хорошо бы окунуться и в тайны космоса, но для астрономии надо знать математику (кстати, как и для штурманского дела), а когда у тебя по "ей, родимой" вечный, как вселенная, трояк, то куда уж… Когда был с отцом на заводе, в душе восторженно охнуло от громадности цехов и электронных премудростей нынешних станков. Но ведь и там надо разбираться в алгебре-арифметике, а если ее терпеть не можешь…

Столько интересного, а сказать себе точно, что "вот это – мое", не получается никак. И точит беспокойство…

Одно знал Словко. Никогда не станет он никаким "дилером", "маклером", "дистрибьютером", "президентом концерна" или "агентом по реализации недвижимости". Он был уверен, что эти люди на Земле бесполезны, как штиль в стартовой зоне… Хотя… ну да, есть бизнесмены их бывших эспадовцев, которые не раз отваливали отряду немало хорошего: то компьютер, то видеопроектор, то портативные рации для яхт. Для этих людей Словко в своем сознании делал некоторое исключение. Но сам он не выберет такую профессию никогда в жизни! Потому что все-таки в таком деле главное – прибыль. "Дивиденды"! А жить ради такой цели чудовищно неинтересно. Всем известна песенка из отрядного фильма "Митька с Острова сокровищ", снятого еще в конце семидесятых:

Может, чересчур прямолинейно, однако ведь и вправду не купишь…

…Но, й-ёлки-палки, где же эта чертова оловянная карета? Ведь была же в коробке, Словко точно помнит!.. Он в сердцах перевернул коробку вверх дном, вывалил на линолеум балкона все содержимое.

Ура!

…И вовсе не "ура"…

Карета заблестела тусклым оловом, но… она была без передних колес. Холера их знает, куда они девались! Может быть (Словко смутно припомнил это) они с Жеком пустили колесики для штурвалов на сосновых самодельных корабликах. Где теперь те кораблики… А задние колеса были большущие, размером со старый олимпийский рубль. С толстыми ободами и узорчатыми спицами. Может, и красивые, но уж никак не для Рыжкиного амулета.

Рыжик, может быть, и скажет спасибо (огорченным шепотом), но едва ли станет носить на груди эту штуку… Ведь ясно же: ему нужно, если не то самое, то хотя бы "в точности такое же" колесико…

Словко понуро собрал барахло в коробку. Ногой затолкал ее между бочкой и корзиной. "Вот идиот, кто дергал за язык обещать раньше времени? Надо было сперва проверить… Что теперь делать?"

Жек смотрел сквозь пространство. Глазами говорил: "Ты знаешь, что делать".

"Но это же полный бред! Это… все равно, что на шлюпке в открытом океане искать детский мячик, оброненный с борта две недели назад!"

"Зато потом не станешь маяться. Будешь знать: сделал все, что мог…"

"Безмозглый буёк", – сказал Словко. Не Жеку, себе. И понял, что надо идти в сарай, выкатывать велосипед.

• Предыдущая
• 30/80
• Следующая