Оранжевый портрет с крапинками - Крапивин Владислав Петрович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/34
- Следующая
– Генетическая?
– Ага! Как у Аэлиты! Помнишь, она на Марсе сны видела про голубое небо и про земные облака? Потому что ее предки были с Земли. А я, может, наоборот… Конечно, про Аэлиту – это придумано, а со мной по-настоящему. Наверно, с моими предками это все было, а мне вспоминается… Разве так не бывает?
– Ох, Фаддейка… – вздохнула Юля, но уже не насмешливо, а удивленно. И даже чуточку испуганно: за него почему-то испугалась.
А он быстро повернулся, свесил с подоконника ноги, уперся ладонями в косяки и посмотрел Юле в лицо. Темновато так посмотрел, без искорки. И спросил медленно:
– А если это не с предками было, а со мной? А?
– Да ну тебя, – сказала Юля, по спине ее прошел холодок, как тогда, от песни…
А Фаддейка вдруг улыбнулся, постукал пятками по гулкой стене и проговорил уже слегка дурашливо:
– Спорим, что я по правде был на Марсе.
– Не буду я спорить. Если был – расскажи…
– "Расскажи"… Это трудно.
Юля прогнала непонятную зябкую боязливость и, подыгрывая Фаддейке, попросила:
– А ты начни по порядку. Как ты попал туда первый раз?
– Первый раз? Это странно получилось… В общем, я попал туда с марса.
– С Марса на Марс?!
– Ну да… Не с планеты же! Марс – это марсовая площадка на корабле. На мачте. Не знаешь, что ли? А еще жених – моряк на паруснике…
– Фаддей! Я правда за ухо…
– Сама просила – расскажи!
– Не про жениха ведь! Ты сам-то на корабле как оказался?
– Это когда я был юнгой у Беллинсгаузена на шлюпе "Восток".
– Тьфу… – в сердцах сказала Юля.
Фаддейка глянул удивленно. Потом сказал покладисто:
– Ну ладно, не верь. Мы ведь сейчас не про это… Считай, что я так играл… В общем, это было в Атлантическом океане, ночью, когда еще шли в тропиках… Тепло там и темно, и звезды большущие. Я забрался на марсовую площадку, чтобы… ну, короче говоря, так захотелось…
– Как на колокольню, – тихо и уже совсем серьезно подсказала Юля.
– Да! А там… ну, на высоте всегда как-то по-особенному, не то что внизу. И я стал глядеть на звезды, и Марс тоже увидел. Я долго смотрел… А он… Понимаешь, он начал приближаться, только не сразу, сперва незаметно. А потом все быстрее. И превратился в шар, будто красная луна… Знаешь, почему так вышло?
– Почему, Фаддейка?
Он опять поколотил пятками по стенке. Вздохнул:
– Я думаю, потому, что он – Марс, и площадка – тоже марс. Вот они и притягивают друг друга, ведь все родное друг к другу тянется.
– По-моему, это ты к нему тянулся.
– Ну, наверно… раз я марсианин… Потом от него по волнам дорожка побежала, светлая такая, как от луны, только оранжевая. Даже не по волнам, а будто по воздуху, прямо к марсовой площадке. И я уже сам не знаю, как на этой дорожке оказался и бегу по ней… Она твердая такая и звонкая, будто медными листиками посыпана… Сперва мне было хорошо, весело, ничуть не страшно. А потом как-то сразу – холод, небо такое… как паста в фиолетовом фломастере. И красные пески. И камни…
– А дальше?
– Потом много всего случилось… Там и хорошее было, но много печального. Вот ты, наверно, опять скажешь, что я придумываю. А если бы я придумывал, я бы уж что-нибудь повеселее сочинил, побольше интересных приключений и поменьше грустного…
– А что там грустного?
– Много. Потому что планета в то время уже совсем гибла от предательства.
– А кто ее предал?
– Сами люди, ее жители… Потому что воевали, воевали… Если война, это ведь всегда предательство для планеты.
– А почему они воевали?
– Ну, ты задаешь вопросики! Почему люди воюют? Ты у них спроси… Для этого и на Марс не надо летать… Хорошо еще, что там нет урановой руды и они до бомбы не додумались. Да и вообще до всякой взрывчатки не додумались, только луки и всякие метательные машины. Как у нас в древности… Но все равно знаешь сколько народу погибло! Почти вся планета опустела. И стены разрушились. И песок стал засыпать леса и озера… Юль…
– Что?
– А ты могла бы нажать кнопку?
– Какую кнопку?
– Будто не понимаешь.
– А при чем тут кнопка?.. Ты же сам сказал: там нет урановой руды.
– Юль, я ведь не про «там». Я про колокольню.
Юля смотрела встревоженно и вопросительно.
– Я тебе тогда не про все рассказал, как я на колокольне… Там ведь всякие мысли были. Даже дурацкие…
– Ну… какие? – осторожно спросила Юля.
Фаддейка неровно, толчками, сделал глубокий вдох, опять забросил ноги на подоконник и обнял колени. Сказал, уткнувшись в них носом:
– Вот ты представь хорошенько. Город весь спит, огоньков почти нету… И будто вся Земля спит. А я один не сплю, будто у ракетного пульта. И у меня приказ: через пять минут нажать кнопку. И вот уже совсем другая сделается Земля. Половины Земли вообще не будет, только огонь… Ты могла бы нажать?
– Фаддейка, ну ты чего это сегодня? – жалобно сказала Юля. – Зачем про такое?
Он тихо попросил:
– Ты не виляй, а скажи: смогла бы?
– Нет, конечно…
– А если бы тебе расстрел грозил за то, что приказ не выполнишь?
– Ну и… Нет, Фаддейка, все равно не смогла бы.
– По-моему, никто нормальный не смог бы… А ведь есть люди, которые могут. Даже без расстрела, а просто так.
– Это не люди, а психи.
– Я и говорю… Значит, все мы висим на ниточке из-за психов?
– Ну… не такая уж тонкая ниточка, – со старательной бодростью проговорила Юля.
– Юль, а ты согласилась бы умереть, если бы сказали: вот ты сейчас умрешь, а за это на Земле больше никогда не будет войны?
– Конечно, – искренне сказала Юля, хотя по спине опять прошел холодок.
– Я бы тоже. Даже и не испугался бы… Ну нет, испугался бы, но все равно… Юль…
– Фаддейка! Ты все-таки давай дорасскажи про Марс!
– Да что рассказывать. Ты все равно не веришь.
– Почему? Я верю… немножко. Интересно же.
Фаддейка повозился, устраиваясь в окне, как в раме картины. Хмуро усмехнулся:
– Там все таки проще, потому что без бомб. Но все равно обидно…
– Что обидно?
– Они там все такие… храбрые и гордые. Больше всего ненавидят предательство. А сами столько веков предавали всю планету…
– А сейчас? – осторожно спросила Юля. Она уже понимала, что эта сочиненная Фаддейкой сказка стала для него как самая настоящая правда.
Он сказал устало:
– Сейчас, наверно, нет. Они кончили воевать. Может, еще спасут Марс.
– А давно кончили?
– Откуда я знаю? Там другое время… Может, сто лет назад, а может, прошлой осенью…
Осень тянулась, как серая резина. Солнце не показывалось, и каждое утро было похоже на пасмурный вечер. Не случалось ничего плохого, но хорошего тоже не случалось, и все дни были одинаковы.
Одинаковые уроки, одинаковые разговоры, одинаковые телепередачи, одинаковые замечания в дневнике. И одинаковые мамины упреки крикливые, полные суровых обещаний, но торопливые и потому не страшные.
Во дворе было сумрачно и пусто, лишь одни и те же малыши деловито давили трехколесными велосипедами палые кленовые листья. Эти листья – желтые, как подсолнухи, – были единственными светлыми пятнами. Но их быстро затаптывали…
Самое унылое крылось в том, что все было известно заранее: что будет завтра, послезавтра, потом…
В праздники, а иногда и просто в выходные – если был «повод» – приходили одни и те же гости. Впрочем, иногда появлялся и новый – «интересный» – человек. Но и при новом человеке все шло по старому расписанию.
Нет, мама не требовала, чтобы сын шел спать или смотреть телевизор. Его сажали со всеми за стол, а телевизор выключали, чтобы это "современное бедствие" не мешало "общению".
Общение начиналось с тоста за хозяйку дома, скромного звяканья крошечными рюмками с коньяком ("а юным товарищам нальем газировочку…"). После глотка гости с минуту молча брякали вилками о тарелки с закуской, а мама глазами показывала ему, что нельзя взваливать на стол локти и ронять на скатерть салат.
- Предыдущая
- 20/34
- Следующая
