Колыбельная для брата - Крапивин Владислав Петрович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/36
• Следующая

– Бу-удешь, голубчик…

– Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.

– Ты опять лжешь, – утомленно произнесла Ева Петровна. – Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку и тебя бы никто не стал задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.

– Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошел.

– Из ложного принципа и глупого упрямства.

– Мне надо идти, – сказал Кирилл. – Серега, выпусти.

Серега Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошел к двери.

– Какой нахальный! – громким шепотом сказала Элька Мякишева.

Ева Петровна встала у порога.

– Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.

Кирилл остановился перед ней.

– Они для Антошки не писаны, – сказал он с ощущением полной и радостной правоты. – Разве есть правила, чтобы трехмесячного малыша морить голодом? Он, пожалуй, покажет правила… Разрешите, пожалуйста, пройти.

Ева Петровна хотела что-то сказать, открыла рот… и посторонилась.

Когда Кирилл был уже в коридоре, он услышал:

– За портфелем пусть явится отец.

Кирилл обернулся.

– Он бы и так пришел, если надо. Зачем портфель? Как выкуп, что ли?

– Вот именно! Для гарантии. Если я не дозвонюсь.

"Звони, звони", – сумрачно подумал Кирилл. Дома телефон не работал второй день: ремонтировали кабель, а на работе у отца недавно сменили номер.

Внизу, у самого выхода, Кирилл встретил Зою Алексеевну, которая учила его в младших классах. Он улыбнулся и приготовился сказать: "Здрасте, Зоя Алексеевна". И вдруг увидел, что она смотрит на него странно. Без обычной улыбки.

– Кирюша… Что с тобой случилось?

Она смотрела так, словно у нее что-то сильно болело. Или не у нее? Кирилл вдруг отчетливо вспомнил, как в третьем классе, в весеннем походе, она с таким же лицом бинтовала Петьке Чиркову разбитый локоть.

– Что, Зоя Алексеевна? – спросил он, уже догадываясь и все-таки не веря.

– Мне Анна Викторовна рассказала… Кирюша, неужели это правда?

Кирилл быстро глянул ей в доброе, почти старушечье лицо и сразу опустил глаза. Переглотнул. Оказывается, спокойствие в нем было очень хрупкое. Как тонюсенькая стеклянная стенка. Сейчас лопнет эта стенка – и вся горечь, вся обида, накопившаяся в классе, рванется слезами. Как вода из разбитого аквариума.

"Зеленый павиан Джимми…"

Он поднял опять глаза, не побоялся, хотя они были уже мокрыми. Пускай! Зоя Алексеевна видала и не такое.

А она… Она, видимо, поняла этот взгляд совсем не так.

– Кирюша! Как же ты мог? Ты хотя бы признался? Если это первый раз, тебя простят.

Это было уже слишком, и зеленый Джимми не мог тут помочь. Кирилл закусил губу.

– Я признаюсь, – сказал он с трудом. – Сейчас… Вот в чем… Зоя Алексеевна, мы вам все на свете доверяли. Мы вас так любили…

Она закивала, глядя на Кирилла добрыми глазами.

– И я вас… – произнес он сипло. – Лучше вас никого для меня в школе не было.

Она все кивала и, видимо, чего-то ждала. Но Кирилл молчал.

– Вот видишь, – проговорила Зоя Алексеевна. – Вот видишь, Кирюша. А теперь…

– А теперь вы меня предали, – тихо сказал Кирилл.

И побежал к двери.

Про зеленого павиана Кирилл узнал от Деда. А с Дедом он познакомился зимой. Кирилл точно помнил, когда это случилось: двенадцатого февраля в пятьдесят пять минут второго. Если бы всерьез отвечать на вопрос Евы Петровны о Кирилле, "когда это началось", можно было бы твердо назвать дату и час.

Падал мягкий снег, который щекочет лицо и тает на губах, оставляя запах лыжни и зимнего леса. Зима шла к концу, но было похоже на Новый год.

Кирилл сидел в сквере напротив булочной и ждал, когда кончится перерыв. Раньше магазин работал по воскресеньям без перерыва, а сегодня – пожалуйста: закрыто на обед! Ждать надо целых пятнадцать минут.

Кирилл не двигался. Ему пришло в голову провести опыт: узнать, сильно ли заснежит человека, если он просидит неподвижно четверть часа. Может быть, поверх шапки вырастет снежная папаха, на коленях – белые подушки, а на плечах пышный воротник? И прохожие будут думать, что вот сидит мальчишка, завороженный снежной королевой…

Но просидеть так все пятнадцать минут Кириллу не удалось. Неожиданно он услышал сухой звук – будто наступили на пустой – спичечный коробок. Осторожно, чтобы не стряхнуть снег, Кирилл повернул голову.

Курчавый парень лет двадцати надел на объектив "Зенита" крышку, сдул с аппарата снежинки и неторопливо застегнул футляр. Потом встретился с Кириллом глазами и улыбнулся.

Он не понравился Кириллу. Близко сидящие темные глаза были какими-то чересчур острыми, пестрая поролоновая куртка – крикливо модной, а улыбка показалась высокомерной. К тому же Кирилл не любил тех, кто ходит зимой с открытой головой, считал это пижонством. А фотограф был без шапки, и снег запутывался в его черной кудрявой шевелюре.

– Зачем вы меня сфотографировали? – спросил Кирилл негромко, но довольно придирчивым тоном.

Курчавый фотограф еще раз улыбнулся и объяснил:

– Ты хорошо вписываешься в пейзаж. Кругом снег, и ты тоже заснеженный. Завороженный, будто в сказке.

Это показалось Кириллу совсем обидным: парень словно без спросу прочитал его мысли. Кирилл сказал:

– Значит, я деталь пейзажа… Вроде пенька или коряги…

– Да вовсе нет! – энергично запротестовал фотограф. – Пенек, он – мертвый. А человек оживляет пейзаж, смысл придает.

С этими словами парень подтащил к скамейке большую, нагруженную чем-то тяжелым сумку, смахнул снег и сел рядом с Кириллом. Не вплотную, но достаточно близко. Снежная сказка кончилась. Это еще больше раздосадовало Кирилла.

– А зачем вам моя фотография? – хмуро спросил он.

– Ну, мало ли… В альбом вклею. Может быть, на стену повешу. Буду смотреть…

– А что тут такого интересного? Смотреть…

– Каждый человек интересен, – серьезно сказал фотограф, – потому что каждый – представитель человечества.

"Представитель человечества" – это звучало солидно. Будь Кирилл помладше, он бы начал таять от удовольствия. И спросил бы: "Значит, я тоже представитель?" Но сейчас он на эту удочку не клюнул. Он сказал:

– Разве все представители человечества интересные? Бывают дураки всякие, бывают жулики и бандиты. И просто… нахальные.

– Такие, кто без спросу фотографирует, – серьезно откликнулся курчавый незнакомец. – Ну, я же не знал, что ты так… болезненно отнесешься. Что же теперь мне делать? Пленку засветить?

– Ладно, не надо, – небрежно сказал Кирилл и посмотрел на большие часы у входа в сквер. Было без двух минут два. Кирилл глянул на соседа. Вблизи тот выглядел старше и казался немного утомленным. Он достал сигарету, похлопал по карману, повернулся к Кириллу.

– Спичек нет, случайно?

Кириллу это опять не понравилось.

– Не курю, – ответил он. – Понимаете, бросил недавно. Печень, склероз и все такое…

Парень хмыкнул себе под нос. Объяснил:

– Я ведь сказал "случайно". Может, на сдачу дали…

Кирилл опять посмотрел на часы. Было ровно два, но магазин не открывался.

– "На сдачу", – буркнул Кирилл. – Где дадут сдачу, если закрыто?

Фотограф кивнул:

– Я тоже жду…

За стеклянной дверью магазина замаячила белая фигура, и дверь приоткрылась. Парень встал, сунул смятую сигарету в карман, подхватил свою громадную сумку с двумя длинными ручками и, перегнувшись на один бок, зашагал к булочной. Он заметно прихрамывал.

Кирилл подождал несколько секунд и пошел следом.

В магазине он сунул в авоську два батона и половинку украинского каравая, прихватил пирожок с повидлом, чтобы пожевать на ходу. Он почти забыл о курчавом незнакомце, но, когда вышел на улицу, увидел его снова.

• Предыдущая
• 5/36
• Следующая