Хронометр (Остров Святой Елены) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/67
- Следующая
Догонят… Может, лучше сдаться сразу, не мучиться? А что дальше? За обман да за разваленный штаб компания, конечно, разозлилась не на шутку, тут уж не игрой пахнет…
Олег и Мишка обогнали, встали на пути. Вот и все… Толик прижался лопатками к забору. Отбиваться руками и ногами или со спокойной гордостью покориться судьбе?
А до чего же обидно! Так лихо удрал, а теперь выходит – зря. Ох и будет ему сейчас!.. Толик вдавился в забор.
Что это?
Судьба изредка бывает милостива к беглецам. Широкая доска за спиной подалась внутрь. Ура!.. Толик развернулся, даванул плечом доску из последних сил и провалился в открывшуюся щель. Кувыркнулся в чертополохе, вскочил, подхватил пилотку. Повисшая на гвозде доска захлопнула в заборе лазейку – прямо перед весело-изумленными глазами Рафика.
Толик промчался через садовые джунгли, умоляя судьбу об одном: чтобы калитка, ведущая на Ямскую, не была заперта. И ему повезло опять – калитка распахнулась от удара ладонями.
Теперь можно было не так спешить. Пока вся погоня соберется вместе, пока они посоветуются, он уже ой-ей-ей где будет!.. Толик перешел на утомленную рысь. До родных мест еще далеко, надо беречь силы. Он уже миновал садовый забор и был на перекрестке. Он совсем успокоился, и…
Прямо на него выскочили Олег, Мишка и Витя!
Значит, они не побежали через сад, а кинулись в обход! Перехитрили…
Толик рванул назад. Ему вдруг стало страшно так, будто все по правде. Будто если попадется, то ему настоящий плен и расстрел!
Был теперь только один путь, одно спасенье. Еще немного… Вот…
Он грудью грянулся о калитку у знакомых ворот…
На крыльце Толик слегка отдышался, оглянулся. Те, кто догоняли его, заглядывали теперь во двор, но здесь была для них чужая территория, незнакомая и, может, опасная. Толик выдернул из-под ремня майку, вытер подолом лицо и постучал в дверь.
Курганов был дома – опять везенье! Он не удивился, увидев Толика. Просто обрадовался:
– Ох какой гость хороший! Молодец, что пришел, входи…
Был Курганов какой-то помолодевший, веселый. В очень белой рубашке с подвернутыми рукавами. Он взял Толика за плечи, ввел в комнату.
– Очень, очень я рад… А почему ты взмокший? Бежал, что ли? И вид у тебя такой… военно-полевой. Ты откуда?
– Я… так. Мы с ребятами в войну играли, – приврал Толик. – А потом я вот… решил зайти.
– Замечательно решил… – Курганов поспешно убрал со стола газеты, задвигал стулья. – Вот сейчас мы и чаек сразу сообразим. После жарких боев чаек полезен. А? Ты не спешишь?
– Да нет… – пробормотал Толик, представив, как топчутся у ворот преследователи.
– Прекрасно… А то мы так давно не виделись. Я… признаться, я думал: уже не обиделся ли ты? В последний раз я, кажется, был как-то не так… не очень гостеприимен… Да?
– Нет, что вы! Это я сам… Ну, сам такой лентяй, никак не собрался зайти. Да еще мама болела, да экзамены потом… – Толик согнулся и стал чесать под коленом рубчик.
– А с мамой что? – встревожился Курганов.
– Сейчас уже все в порядке!
Комната Курганова тоже казалась веселой и (если можно так сказать про комнату) помолодевшей. Наверно, потому, что впервые Талик видел ее днем. Солнце рвалось в окна. Марлевая занавеска парусом надувалась у открытой форточки. Шелестела на краю стола открытая книга. Шкуры на полу не было, пахло вымытыми половицами.
Хронометр стоял на подоконнике. Желтые винты, ручки и кольца разбрасывали лучистые блики. Стучал хронометр все так же – словно ронял на стекло медные дробинки. И в дробинках этих, казалось, тоже вспыхивают солнечные звездочки…
Карта на стене, рисунок с Нептуном, некрашеные доски полок – все было светлым, все отражало радостные лучи. Лишь черный камин выглядел сумрачно, он был не нужен лету. Толик пожалел камин и приласкал его глазами: не грусти. Глаза прошлись по чугунным завиткам от пола до узорчатого карниза, скользнули выше… И оттуда, со стены, глянул на Толика Крузенштерн.
Тот самый Крузенштерн с его, Толькиного, портрета.
– Ой, – шепотом сказал Толик. – Значит, повесили портрет…
– А как же! Сразу и повесил, как ты ушел тогда. Замечательный рисунок. И стихи прекрасные…
Толик застеснялся, подошел к камину, уперся ладонями в холодный чугун. Из каминной пасти дохнуло по ногам неприятным холодком. Толик зябко переступил и, задрав подбородок, уставился на рисунок. Перечитал свои строчки.
Нет, стихи сейчас не казались ему хорошими. Так себе… И рисунок был не такой уж удачный. И Крузенштерн смотрел с него не в синюю даль океана, а прямо на Толика. Укоризненно смотрел: “Что же ты не приходил столько времени?”
Чтобы оправдаться перед Крузенштерном и Кургановым, а заодно и перед собой немножко, Толик сказал:
– Я заходил в весенние каникулы, а у вас закрыто было… А потом я подумал: приду, а вы, наверно, работаете…
– Сейчас не работаю, отпуск…
– Да я не про эту работу. Я думал, что книгу пишете, – вздохнул Толик.
Арсений Викторович подошел к Толику со спины, положил ему на плечи свои ручищи.
– Видишь ли, с книгой я тоже… кажется, все.
Толик крутнулся у него под ладонями.
– Кончили? Правда?
Голубые глазки Курганова смущенно радовались. Он потрогал рубец у краешка рта, словно хотел придержать неловкую улыбку.
– Видишь ли… самому не верится. Столько лет. А теперь страшно даже… Но делать нечего – кончил.
– А когда напечатают?
– Ну… что ты, дорогой мой. До этого еще… Я и не показывал никому пока. Главное, что дописал… Пойдем-ка за стол.
В углу на табурете уже булькал новый электрочайник. Толик запоздало сдернул пилотку, снял ремень с фляжкой, положил на подоконник рядом с хронометром. Незаметно подмигнул хронометру. Придвинулся с табуреткой к столу.
– Вприкуску будешь?
– Ага… спасибо, вприкуску… Арсений Викторович, а чем кончается повесть?
– Ну, как тебе сказать… Кончается тем же днем, что и начинается. Крузенштерн уже в годах. Размышляет… Может, это и не очень интересно, не приключения, но, как бы это сказать… необходимо для смыслового завершения…
– Почему не интересно? Там все интересно!
– Да? Тогда… может быть, прочитать последнюю главку, а? Ты пей, а я прочитаю… если хочешь, разумеется. А?
– Ну, конечно же! – Толик зажал в зубах алмазно-твердый осколок рафинада, поставил на край стола локти, взял в ладони теплую кружку и прижался к ней щекой.
Арсений Викторович, оглядываясь, вытянул с полки папку.
…Читал Курганов минут десять. Толик слушал с ощущением, словно ничего не кончалось. Словно лишь вчера они сидели у горящего камина, а потом неожиданно наступило летнее утро и за ним очень быстро – день. А повесть будто и не прерывалась…
– Ну вот так, значит… – Курганов закрыл папку и глянул на Толика нерешительно и выжидательно.
– Хорошо, – сказал Толик, застеснявшись этого взгляда. – Правда, Арсений Викторович, хорошо. Немного печально, но наверно, так и надо, да?
– По-моему, да. Значит, ты это почувствовал?
– Ага… Эпилоги всегда немного грустные, – со знанием дела заметил Толик. – Это ведь эпилог?
– Видишь ли… это не совсем эпилог. Он будет дальше, отдельно. А это просто конец последней главы.
– А-а… – Толик почувствовал, будто его слегка обманули. Вернее, он сам сглупил. Арсений Викторович поспешно сказал:
– Впрочем, наверно, ты прав, это эпилог. А дальше – как бы отдельный еще рассказ, окончательное послесловие.
– А там про что? Можно почитать?
Курганов улыбнулся:
– Можно. Только это ведь самый конец. Может, уж лучше все по порядку, а? Своими глазами. Если, конечно, интересно…
– Ой, правда? – Толик даже чай расплескал. – А вы дадите? Все, что написали?
– Я вот что подумал… Может быть, твоя мама согласится перепечатать рукопись? Почерк у меня разборчивый… Мама бы перепечатала, а ты бы прочитал заодно. По печатному-то легче. И впечатление более правильное… А?
– Ну конечно! – Толик вскочил. – Она согласится!
- Предыдущая
- 32/67
- Следующая
