Дети синего фламинго - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/36
• Следующая

Прокурор посмотрел на меня и сказал:

– Обыщите осужденного.

Стражники отобрали у меня кинжал, ключ, обшарили карманы, где лежали копеечные монетки.

Прокурор подвинул к себе лист бумаги и взял авторучку.

Палач переступил с ноги на ногу.

– Минуту, – сказал ему прокурор. – Я должен составить список изъятых вещей.

Он стал писать, и ручка скрипела. Это было слышно, потому что стояла тишина. Я безнадежно оглянулся.

Эшафот окружали слуги Ящера в плоских медных касках. Двурогие наконечники копий торчали, как растопыренные пальцы.

За стражниками стояли молчаливые горожане. У всех были неподвижные лица. Будто из пластилина! Они ничего не выражали, эти лица. Была кругом тысяча людей – и словно не было никого.

“Да что же это такое!” – вдруг ахнул я про себя.

Что же это? Как мог я, Женька Ушаков с улицы Красных Летчиков, оказаться здесь, в этой жуткой стране, на этом нелепом помосте, среди чудовищных, равнодушных людей?

Ужас рухнул на меня, как обвалившаяся стена. Я хотел рвануться, отчаянно крикнуть! И в этот миг прокурор бесцветным голосом спросил:

– У вас есть последнее желание?

Последнее желание?

– Да… – сказал я с надеждой. – Да! Я хочу домой!

Он досадливо качнул головой и разъяснил:

– Нет, это нельзя. Желание не должно мешать исполнению приговора.

Значит, это все же по правде? Значит, это случится?

Страх опять накрыл меня, как тяжелая волна. Но я переглотнул и остался стоять прямо. Теперь я знаю почему: под страхом во мне начинал разгораться уголек злости. Тогда я сам этого не понимал, но сейчас знаю: злой огонек помог мне устоять.

Прокурор нетерпеливо постукивал по столу крючковатыми желтыми пальцами. На столе перед ним лежало мое имущество.

– Тогда… – сказал я и переглотнул. – Тогда верните мне мои вещи.

Прокурор приподнял безволосые бугорки бровей.

– Зачем они вам?

– Не ваше дело!

На меня нахлынула злая обида: убить хотят да еще и поотбирали все! Сейчас эти мысли кажутся смешными, но тогда мне было не до рассуждений.

Прокурор пожал плечами:

– Ну… пожалуйста.

Длинной ладонью он подвинул все мои вещи на край стола.

Я взял кинжал, погладил его и, как раньше, сунул за продернутую в пояс резинку. После этого медленно пересчитал монетки. По одной опустил их в карман. Я не торопился: куда мне было спешить?

Спрятав копейки, я взял ключ. Мне опять показалось, что в него попал мусор. Я машинально поднял ключ к губам и дунул. Нет, он был чистый внутри: звонкий короткий свист рванулся из медной трубки. Тогда я свистнул еще раз, сильнее – сам не знаю зачем.

Прокурор, стражники и палач смотрели на меня удивленно и выжидающе.

Я медленно надел шнурок на шею. Прокурор нерешительно взглянул на палача и тихо, одними губами спросил:

– Не помешает?

Палач слегка поморщился и отрицательно качнул головой.

Прокурор повернулся ко мне:

– Ну? Вы готовы?

Он кивнул стражникам. Двое шагнули и взяли меня за руки.

Что? Уже?.. Гады!!

Я рванулся. Я так рванулся, что правый стражник не удержал мою руку! Я выхватил Толькин кинжал. Ну и пусть деревянный! Острой щепкой тоже можно ранить врага! Лучше биться до конца, чем погибать беспомощно и покорно!

А может, тогда я про это и не думал. Просто отчаянье и ярость бросили меня в бой, как удар сорвавшейся пружины. Левого стражника я ударил клинком по руке пониже кольчужного рукава. Вернее, хотел ударить, но промахнулся. Деревянное лезвие попало в закрытый кольчугой бок.

Сосновый клинок не сломался, не скользнул в сторону. Он прошил стальные кольца и вошел почти по рукоятку.

Мой враг хрипло закричал.

Я рванул кинжал. Клинок был красный, и с него капало. И он был по-боевому тяжелый.

Значит, есть на свете сказки!

Нет, об этой гневной радости невозможно рассказать. Только что я был беспомощный, жалкий, и вдруг в ладони надежное оружие! Я сразу ощутил волшебную силу кинжала, поверил в чудо… Ведь это же Толик… это он меня спасает!..

Ну, держитесь, скоты!

Раненый враг пятился, прижимая к боку растопыренную пятерню. Больше не сунется. Я повернулся к другому. Тот, не отрывая глаз от кинжала, перекосил рот, шагнул назад, сорвался с края эшафота и загремел по ступеням. Третий суетливо дергал из ножен саблю, но она, видать, совсем заржавела. Я бросился к этому вояке, но он не стал дожидаться и сам прыгнул вниз.

А прокурор? О, господин прокурор, где вы научились так ловко нырять под стол?

Отчаянно дыша, я повернулся к палачу. Он смотрел на меня вытаращенными глазами и держал перед собой поднятый меч. Двумя руками.

Меч палача – это инструмент для убийства, а не оружие. Драться им нельзя. Да и палач – не солдат, он привык рубить беззащитных. Правда, с перепугу он попытался ударить меня, но, конечно, промазал, и тяжелое лезвие глубоко врезалось в доски. А я сделал длинный выпад. Я достал врага лишь самым кончиком, но он тонко завопил, вскинул руки и спиной назад полетел с площадки.

Я остался наверху один. Быстро оглянулся.

И сразу вспомнил, что это лишь секундная передышка.

Выставив двупалые зазубренные копья, с четырех сторон лезла по ступеням стража. Почему-то вспомнилось совсем не к месту, как меня маленького бабушка шутя пугала “козой”: выставляла растопыренные пальцы, и я визжал от веселья и страха перед щекоткой…

В толпе что-то перепуганно верещал Крикунчик Чарли.

Копья приближались.

“Все”, – подумал я. Но честное слово, в этот миг я не боялся. Бой так бой! Надо половчее нырнуть под копья, чтобы оказаться в самой гуще врагов…

Я уже примерился для прыжка… и в этот миг большая серая тень прошла над площадью. Колыхнулся воздух. Мне показалось, что я услышал общий испуганный вздох, и стало тихо-тихо.

Закрыв громадными перьями солнце, на перекладину эшафота села голубая птица.

Моя Птица!

Стража обалдело замерла на ступенях.

Птица не сворачивала крылья и, оглянувшись, смотрела на меня выжидающе и тревожно.

Я понял. Я рывком вытер кинжал о плюшевую скатерть, сунул за пояс, прыгнул к Птице и ухватил ее за ноги.

– Лети, Птица!

И она рванулась в небо.

Птицы не могут взлетать прямо по вертикали. Моя Птица ринулась вверх и вперед. И я крепко ударился о перекладину – сначала грудью, потом коленками. Твердое дерево сбило с колен старые болячки и кожу. Я почувствовал, как по моим ногам побежали тонкие струйки. Однако ветер тут же высушил их.

Птица несла меня в высоту. Мои пальцы плотно сжимали птичьи ноги повыше громадных полусогнутых когтей. Держаться было удобно, я не боялся, что руки соскользнут. Скорость была большая, встречный воздух откидывал мое тело назад. Я словно лежал на упругой воздушной подушке. Мне даже показалось, что если отпущусь, то не упаду, а буду продолжать полет, медленно снижаясь в тугих потоках воздуха.

Но, конечно, я не собирался отпускаться! Мои ладони припаялись к бугристой коже, которая обтягивала твердые птичьи ноги.

Струи воздуха выжимали из глаз у меня слезы и тут же высушивали их. Ну, если по правде говорить, слезы были не только от ветра. Еще от радости и свободы. Я посмотрел вниз: что, взяли, гады? Но внизу уже не было площади, не было города. Подо мной расстилался лес. Он густой темно-зеленой шубой покрывал пологие холмы.

Из-за холмов мне навстречу двигались большие облака. Они похожи были на белых слонов, которые стадом вышли на синие поля. Синева неба, чистая и громадная, раскидывалась во все стороны, а за холмами она сливалась постепенно с какой-то темной, почти лиловой завесой. Эта завеса закрывала горизонт…

В первые минуты я совсем не боялся. Я был свободный, счастливый. Я был победитель! Земля с ее коварством, с ее опасностями была не страшна мне. Я посмотрел на эту землю – прямо вниз. На зеленой шкуре леса лежали темные заплаты – тени облаков. Они казались совсем небольшими. И я вдруг понял, как до них далеко, какая подо мной глубина и пустота.

• Предыдущая
• 15/36
• Следующая