Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая

Стасик вошел…

Дальше было опять похоже на сон.

У Катюшкиной кровати топтался мальчишка. Темноволосый, кудлатый, в пыльной белой майке, мятых зеленых трусиках, босой. С веселыми черными глазами. Откуда он тут?.. Но это удивление было не главным. Главное – Катюшка! Она стояла. Розовощекая, без всякого кашля и слез, держалась она за перильца кроватки и смотрела на Стасика, пускала пузыри. Потом старательно, как на зарядке, присела несколько раз.

– Э, да она сырость напустила, – деловито сказал мальчишка.

– Она… почему так… не болеет? – выдохнул Стасик.

– Потому что поправилась.

– Когда?

– Только что…

– А ты… кто?

– Я-то? – Кудлатый пацаненок удивился, но не по-настоящему, а с дурашливым весельем. – Не узнал, что ли? Яшка я!

Стасик мигал.

– Ну, Яшка я! Ты же сам хотел, чтобы я превратился!

В какой-то книжке про корабли Стасик прочитал, что в старину придумали прибор для измерения скорости судна. Дощечка-поплавок, тонкий тросик с узелками и катушка. Называется все это «лаг». Дощечку бросают в воду, судно плывет, катушка вертится, узелки на тросе проскакивают сквозь кулак матроса. Сколько узлов проскочит за полминуты, столько, значит, миль корабль проходит в час…

И вот теперь Стаськина память рванулась и начала разматываться, как тросик лага при фантастической скорости. Каждый узелок – толчок воспоминания. Ведь было же, было столько всего этой зимой и весной сорок восьмого года!

…Прежде всего была радость, что Белый шарик – вот он и никуда больше не денется. Он сам это твердо пообещал. Теперь они всегда были вместе. Днем Стасик держал Шарик в кармане, а ночью под подушкой. Всегда можно было разговаривать – даже на уроке, если не надо ничего решать или писать. А уж ночью тем более! Руку под подушку, одеяло на голову – и нет уже комнаты с прикрученным огоньком керосиновой лампы, со скрипучей кроваткой, в которой мама укачивает хнычущую Катюшку…

– Белый шарик!

– Вильсон!

Они договорились, что Стасик будет Вильсоном. Назло Бледному Чиче и всем врагам. Потому что крикнешь: «Вильсон!» – и эхо летит звонко, далеко, будто под звездным небом над океаном.

Они разговаривали про все на свете. Стасик рассказывал и печальное, и хорошее. Про свою жизнь, про кино «Золотой ключик» и «Мы из Кронштадта», про книжку «Ночь перед Рождеством» (теперь было не страшно). Про школу, про войну – то, что он о ней знал, про сказочность улицы Банный лог, про обрывы и станцию «Ръка» на берегу… Шарик о многом знал больше Стасика, но знание это было для него как-то… ну, будто написанное черными буквами на белом листе. А когда говорил Стасик, получалось как цветное кино – Шарик сам признался в этом другу Вильсону.

Иногда Стасик просил:

– А сейчас рассказывай ты.

– Про что?

– Ну, про Кристалл. И вообще… как там у вас.

Белый шарик добросовестно пытался объяснить, «как там у нас». Узнал Стасик о больших шарах-наставниках, о Всеобщей Сети, об импульсах, которые надо излучать и принимать. Об идее Всеобщего Резонанса, при котором наступит во всем Великом Кристалле полная радость и постоянное счастье.

– Если постоянное, это ведь может надоесть, – осторожно заметил Стасик.

– Ох, не знаю… Все равно до этого еще очень далеко. Даже бесконечно далеко. Всеобщая Сеть – она ведь хрупкая. Строишь, строишь, а черные покрывала рвут ее то там, то тут. И самому надо глядеть, чтобы под такое покрывало не угодить…

– А что за покрывало? Какое оно? – Стасика щекотал под одеялом жутковатый озноб.

– Да, в общем-то, ничего особенного… – В ответе Шарика скользнуло небрежное хвастовство. – Большие шары всё пугали: «Черное покрывало, черное покрывало! Не будешь слушаться, оно тебя…» А что оно такое, объяснить не могли. И сами дрожали, будто это нечистая сила какая-то… Ну, мне надоело, я начал собирать рассеянные импульсы информации, начал шарить по граням. По нашей и по соседней…

– Ты можешь понятнее-то рассказывать?

– Ага, ладно… В общем, я узнал. Есть в Кристалле черные шары. Про них мало кто знает, потому что они мертвые, ничего не излучают, а только все притягивают к себе, сильно-сильно. Создают вокруг себя гравитационное суперполе…

– Что?

– Силу притяжения такую, страшно громадную… Иногда ее накапливается столько, что уже просто некуда деваться. И вот при каком-нибудь сотрясении грани это поле отрывается от черного шара и начинает жить само по себе. Плавает внутри Кристалла… Но оно не привыкло к такой жизни, хочет, чтобы внутри него был какой-нибудь шар. И вот, если кто окажется на пути, оно его хвать – и окутало! И тогда этот шар превращается в черный, в мертвый…

Стасику стало неуютно. Ожил страх замкнутого помещения. Но Белый шарик сказал с новой порцией ребячьего самодовольства:

– Ни фига, я теперь знаю, как с ними расправляться. Недавно такой лоскут начал подъезжать к нашей пирамиде. Желтые близнецы причитают, как перепуганные тетушки. Красный шар говорит: «Все, друзья, кому-то из нас крышка. Отвлекайте его от малыша». От меня то есть… А я разозлился, собрал энергию аж из самого нутра да как шарахну по этому покрывалу рассекающим импульсом! Раз-два! Крест-накрест! Оно и расползлось на четыре части. И каждая часть вдруг начала таять, съеживаться… Ну, я тогда и понял! Если покрывало делается слишком маленьким, в нем не хватает внутреннего напряжения и оно распадается…

– Это было, когда ты два дня не отзывался?

– Ага… Потому что на рассекающие импульсы столько энергии уходит, что потом… Ну, как воздушный шарик, из которого воздух выпустили… Если я опять не буду отзываться, ты не беспокойся. Значит, просто силы восстанавливаю.

– А откуда ты их берешь?

– Силы-то? Из пространства. Только это долго…

– Но ведь оно пустое…

– Пространство? Кто тебе сказал!

И Белый шарик начал объяснять Вильсону, что такое разные пространства-грани, как они соединяются и пересекаются внутри Кристалла и сколько в них разных энергетических полей и всякого другого… Он это не раз объяснял. И лучше всего получалось по вечерам, на кухне, когда Стасик смотрел на светящееся окошечко керосинки. Шарик теплел в руке, оранжевый прямоугольник приближался, делался как экран в кинотеатре, желто-красные полотна и объемы переплетались в нем, выстраивались в сложные лестницы и пирамиды. Их прошивали нити разноцветных импульсов. А шепоток Белого шарика щекотал взмокшую от волнения Стаськину ладонь. И в эти минуты все хитрости многомерных пространств становились понятными Стасику… Потом, когда он отрывался от экрана, почти все забывалось. Но Стасик не огорчался. Главное, что Белый шарик есть на свете и почти всегда рядом. Такой вот маленький неунывающий сказочный друг.

И все-таки порой Стасика беспокойно царапало желание разгадки. Кто же он, Белый шарик? Что это за страна такая – Великий Кристалл? Где она? Шарик вроде бы и не скрывал ничего, но ответы были непонятные:

– Великий Кристалл? Ну, как объяснить-то? Везде он, все мы в Кристалле. Только грани разные… Я бы с формулами тебе легко мог растолковать, но вы же в школе еще не проходили такую математику…

И все-таки он хитрил, обходил что-то главное, этот Белый шарик. Недаром так смутился, когда все открылось.

Это случилось неожиданно, во время одной такой беседы на кухне. Как всегда, придвинулось, выросло перед глазами слюдяное окошечко керосинки. И вдруг среди оранжевых плоскостей и закрученных желтых лент мелькнула темно-синяя щель, разрослась в пространство, пересыпанное колючими искрами и светящимися горошинами, опоясанное лентой серебристой пыли. Только на миг! Словно сознание Белого шарика неосторожно приоткрыло дверь в комнату, где пряталась разгадка.

– Стой! – мысленно крикнул Стасик. – Подожди… Значит… Выходит, Великий Кристалл – это все Мировое пространство?

Белый шарик аж завертелся в ладони. Но ответил ворчливо, как про самое обыкновенное:

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая