Политика - Козлов Владимир Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/57
• Следующая

Напротив здания вокзала – кривобокая елка, украшенная лампочками, а на самом здании – светящиеся цифры «1990». Позавчера был Новый год, а сегодня я сижу в поезде. Я в первый раз путешествую один, без родителей.

Напротив меня сидит армянин. Он студент, едет на каникулы к себе в Ереван. Тоже через Москву. Его самолет в одиннадцать-тридцать. Мой – в одиннадцать-сорок пять, если, конечно, будут билеты – я не купил билет заранее.

– У нас там сейчас война, – говорит армянин. – Ты понимаешь?

– Что, обычная война?

– Ну да, обычная, можно сказать.

– А из-за чего?

– Из-за Карабаха.

– Ты боишься?

– Нет.

Армянин снимает пальто. Под ним у него черный костюм и белая рубашка. Я не знаю, зачем он так нарядился в поезд.

Проводница разносит чай, и мы пьем его, глядя в окно на свои тусклые отражения и мелькающие огни. Кроме нас, в купе никого, и через проход, на боковых местах тоже никто не сидит.

– Почему у тебя так рано каникулы? – спрашиваю я. – У вас же, студентов, каникулы обычно в конце января?

– Я на пятом курсе. Уже все сдано. Остался только диплом. А ты куда едешь?

– К брату. В Салехард, это на Севере.

– Знаю, где это. В каком ты классе?

– В девятом.

Мы расстилаем постели. Я нечаянно обрушиваю занавеску на окне и долго вожусь, прилаживая ее на место.

Иду в провонявший говном туалет. В раковине чей-то плевок с соплями. Когда выхожу, возле дверей ждет очереди девушка. Ей лет двадцать, под белой майкой выделяются соски немаленьких грудей. Вот если бы зайти с ней сейчас вместе в туалет…

Возвращаюсь к своей полке и ложусь спать.

Проводница будит весь вагон часа за полтора до прибытия. За окнами темно. Сонные люди в мятых шмотках с налипшими перьями и мусором встают в очередь в туалет.

Поезд прибыл, выходим. Нам с армянином по пути – на аэровокзал. Я предлагаю ехать на метро, он говорит:

– Давай на такси. Я тебя подвезу.

На стоянке очередь – человек сто, и мы идем в метро. Поездов нет. Ждем минут двадцать.

Наконец, поезд подходит, мы доезжаем до станции «Аэропорт», выходим, садимся на трамвай, чтобы проехать две остановки до аэровокзала. Контролер. Армянин протягивает ему три рубля – думает, хватит на штраф за двоих. Но это у нас штраф рубль, а в Москве – два, и контролер дает ему рубль сдачи, а я сую ему два своих.

На аэровокзале облом: билетов нет ни на сегодня, ни на завтра, только на пятое. Выхода нет, придется два дня и две ночи тусоваться в Москве, но я даже и рад. Покупаю билет, и мы идем с армянином в буфет.

Он берет только чай, я – чай и обрезки ветчины с консервированным горошком. Встаем у круглой стойки. Рядом бомж открывает крышку над батареей, вытаскивает оттуда носки, снимает ботинки и начинает натягивать носки на грязные ноги. Армянин морщится и торопливо допивает свой чай. Мы с ним прощаемся, и я выхожу из аэровокзала.

Я был в Москве несколько раз – тоже по дороге к брату, только с родителями. Мы ходили по магазинам, стояли в очередях, искали дефициты, а Москвы толком и не видели.

Еду на Красную площадь. Я там уже был несколько раз с родителями, когда ходили в ГУМ. Доезжаю до «Площади Свердлова», поднимаюсь по эскалатору, иду по длинному подземному переходу.

У мавзолея – очередь, на Красной площади – толпы туристов. Они фотографируются на фоне Спасской башни и стен Кремля.

Времени у меня целая куча, и я решаю обойти пешком вокруг Кремля. Мимо меня катят черные «Волги», в них сидят толстомордые бюрократы с портфелями. Такого их количества сразу я ни разу не видел.

Кремлевская стена гораздо длиннее, чем я себе представлял, и мне хочется повернуть назад, но я заставляю себя дойти до конца.

Сижу в столовой, жую котлету с макаронами. На столе – тошнотворно-розовое пятно пролитого кем-то борща. Ко мне подсаживается мужик в очках и с портфелем. Он ставит портфель на пол, в грязную лужу, оставшуюся от чьих-то ботинок, идет к раздаче и приносит два стакана чая.

Одним глотком выпивает первый стакан и поднимает на меня глаза.

– Вот скажи мне, куда мы катимся?

Я вижу, что он пьяный. От него плохо пахнет – не только водкой, но еще и гнилыми зубами и, может быть, какой-нибудь гадостью в желудке.

– Не знаю.

– А я тебе скажу. Страна катится в пропасть. Скоро всему наступят кранты. Три года назад я тоже думал – Горбачев, перестройка, будем жить лучше… Все это ерунда. Посмотри вокруг: страна разваливается, в магазинах пустота, а Горбачев все пиздит, пиздит… Только пиздеть умеет.

Мужик залпом выпивает второй чай, встает и уходит. Через грязное стекло я вижу, как он неуклюже и нетвердо бредет по тротуару, размахивая во все стороны портфелем.

Стемнело. Я сажусь в электричку и еду в Быково – ночевать. Я мог бы переночевать на вокзале, но мне хочется именно там, в аэропорту, из которого я послезавтра утром улетаю.

В вагоне ко мне подходит мордатый пацан, садится напротив, рядом со старым мужиком, читающим «Московский комсомолец». Пацан смотрит на меня и говорит:

– Привет. Сигареты есть?

– Нет.

– А куришь?

– Нет, не курю.

– И не куришь, и сигарет нет?

– Нет.

– Ну, пошли просто постоим в тамбуре, я покурю.

– Пошли.

Выходим в тамбур. Он достает пачку «Явы».

– Может, закуришь?

– Ну, давай.

Он дает мне сигарету и прикурить, закуривает сам.

– Ты вообще куда едешь?

– В Быково.

– В аэропорт?

– Да.

– А куда летишь?

– На север, к брату.

– Слушай, дай мне десять рублей.

– У меня нет.

– А сколько есть? Двадцать пять? Тогда дай мне двадцать пять, а я тебе пятнадцать.

Я молчу.

– Знаешь, откуда я? Из Люберец. Знаешь, что за город такой?

Конечно, я знаю. Читал в газетах про «люберов», которые ездят на разборки в Москву, бить неформалов. Люберцы на этой же линии электрички, что и Быково, только дальше.

– Ну, что? Давай, а то сам знаешь, что будет.

Электричка замедляет ход, подъезжая к станции, и пацан смотрит на перрон, как будто собирается выходить.

– Тебе же до Люберец.

– Нет, до Ждановской. Ну, быстрее.

Я сую руку в карман, вытаскиваю мятую десятку, но ему не отдаю, сжимаю в кулаке. Двери открываются. Пацан ждет. Я раздвигаю двери вагона и выхожу из тамбура. Если он не выйдет на этой станции, то мне капут. Но он выходит, поглядев на меня скорее удивленно, чем злобно.

• Предыдущая
• 23/57
• Следующая