Остров - Казаков Дмитрий Львович - Страница 8

С бьющимся сердцем переступила порог.

Ярослав лежал, глядя в потолок, лицо его было отрешено и спокойно, но уже лишено той призрачной бледности, которая так напугала Веселину два дня назад. Синяк стал просто желтым пятном.

Ярослав повернул голову, и Веселина увидела глаза, серые, ясные и чистые, как зимнее небо. Девушка никогда не видела такой чистоты в людских взорах, загаженных жадностью, злостью или похотью. Мороз прошел по спине, и она напомнила себе, что на кровати лежит не человек, а монстр, бездушный урод, который только и умеет, что убивать.

Ярослав лежал, рассматривая трещины в потолке и вспоминал перипетии последнего боя. Искал собственные промахи и ошибки, что привели к ранениям и, как следствие, к поражению ядом. Искал и не находил. Он все делал правильно, просто уж слишком необычен оказался Иной, неизвестно откуда взявшийся на горном перевале.

От размышлений Отдавшего Душу отвлек легкий шорох открывающейся двери. По донесшемуся запаху фиалок Ярослав еще до того, как повернул голову, определил, что вошла женщина.

Совсем молодая девушка смотрела на него очень странно. В глазах ее были страх и тревога, как раз то, что Отдавшие Душу привыкли видеть во взглядах, на них обращенных. Но на этот раз и страх и тревога были какими-то неправильными. В чем заключена неправильность, Ярослав не мог определить и оттого, наверное, возникло странное ощущение – легкое жжение в груди.

Сердце на мгновение дернулось и вновь застучало ровно.

Девушка неторопливо приблизилась. Статная, с густыми черными волосами, она выглядела очень красивой. Ярослав непроизвольно отметил правильность черт, гладкость кожи. Глаза у девушки были голубые, с легкой серебристой дымкой, словно источающее жар небо в летний полдень.

Глядя в эти глаза, он вновь испытал странное ощущение, словно трещина прошла от переносицы до затылка. Показалось, что из старого черепа собирается вылупиться новый. Если бы Отдавший Душу умел удивляться, он бы удивился, а так лишь наморщил лоб в бесплодной попытке понять, что происходит.

Отчаянная работа мысли не осталась, судя по всему, незамеченной девушкой. Она спросила:

– Почему вы морщитесь? Вам нехорошо?

– Все хорошо, – ответил Ярослав и неожиданно подумал. «Она, наверное, хорошо поет». Слишком уж глубок и музыкален оказался ее голос.

– Меня зовут Веселина, – сказала девушка, садясь. – Я дочь хозяина дома.

Отдавший Душу чуть склонил голову:

– Меня зовут Ярослав. Приношу вам благодарность за уход и лечение.

– Не стоит меня благодарить, – ответила девушка, чуть поморщившись. – Все сделал Белич. Нам с отцом оставалось лишь помогать ему.

Они помолчали. Из-за окна слышалась брань. Там, похоже, столкнулись телеги.

– Вы не боитесь меня? – спросил Ярослав, глядя прямо в глаза Веселине. – Почему?

– Не боюсь? – девушка залилась румянцем. – Не знаю! Скорее все же боюсь! А почему вы спрашиваете?

– Потому что мне интересно, – ответил Отдавший Душу спокойно. – Вы ведете себя со мной не так, как другие.

– А как другие? – быстро спросила девушка.

– Ненавидят, – Ярослав пожал плечами. – И боятся. Причем одновременно.

– И вы можете говорить об этом спокойно? – щеки Веселины просто пылали, глаза сверкали.

– Могу, – озадаченно моргнул Ярослав. – Как и обо всем. А как я должен об этом говорить?

– Ну, – девушка замялась. – Подобное отношение должно вас возмущать, обижать, задевать, наконец!

– Я не понимаю, – Ярослав пошевелился, кровать под ним скрипнула. – Почему – должно? Пусть люди относятся ко мне как угодно, пускай я для них ничем не отличаюсь от Иных, которых убиваю, мне-то что с того? Мне от этого ни плохо, ни хорошо. И еще – я, конечно, понимаю, что значат слова «обида», «возмущение», но я не знаю, что это. Вы забыли, я – не человек.

– А как это? – Веселина прикусила губу. – Не чувствовать? Не обижаться, не сердиться, не радоваться?

– Я не могу ответить, – Ярослав почесал подбородок, на котором за дни лежания пробилась густая рыжая щетина. – Мне не с чем сравнивать. Я не знаю, что значит – «обижаться», «негодовать». У меня нет души, которая, как полагают ведуны, и содержит в себе возможность переживать.

– И поэтому вы не человек? Но у вас же две руки, две ноги, и все остальное…, – на этом месте девушка замялась, густо покраснев. Ярослав проследил за ее взглядом, что был направлен куда-то ему ниже пояса и серьезно кивнул:

– Да, и все остальное – как у человека. Но не тело делает человека человеком, а способность переживать и помнить. Я встречал Иных, что сильно напоминали человека, но не станете же вы называть их людьми?

– Не знаю, – отозвалась Веселина. – Но неужели вы не подадите руки тонущему? Не ощутите к нему жалости? Не поделитесь коркой хлеба с голодающим?

– Сложный вопрос, – Ярослав наморщил лоб. – Поскольку я лишен чувств, могу ответить на него лишь с позиции рассудка. На помощь я пойду лишь в том случае, если это будет разумно и если меня об этом попросят.

– И только? – глаза девушки горели, словно маленькие, но очень яркие голубые звездочки. Ярослав неожиданно ощутил легкое головокружение, глядя в них. – А если не попросят, тогда пройдете мимо, спокойно наблюдая за гибелью человека?

– Да, – ответил Ярослав и ответ его сплелся со скрипом двери.

Она не успела возмутиться, как по ушам ударил резкий звук открываемой двери. В первом порыве Веселина хотела вскочить, словно ее застали за чем-то постыдным. Но сдержалась и нарочито медленно повернула голову.

На пороге стоял отец. Огромный, сильный, он смотрел на дочь спокойно, но с некоторым удивлением:

– А, вот ты где! – сказал он громко и вошел, сразу как будто заполнив всю комнату. Принес с собой запах лошадиного пота и свежевыделанных кож. – Развлекаешь раненого.

– Да, отец, мы беседовали с нашим гостем, – Веселина встала, скромно потупила глаза.

– А почему одна? – купец нахмурился. – Без Забавы?

– Прости отец, но Забава была занята и я не стала отрывать ее.

– Эх, – Путята вздохнул тяжело, погладил дочь по голове. – Словно маленькая! Ты уже невеста и быть наедине с мужчиной тебе не положено! Еще вздумаешь сюда придти – бери с собой Забаву.