Остров - Казаков Дмитрий Львович - Страница 15

В испуге Веселина выбралась из-под него, начала одеваться. Когда завязывала пояс, с кровати донесся хриплый голос, так не похожий на прежний красивый баритон Ярослава:

– Ты уходишь?

– Нет! – девушка обернулась и обомлела: он улыбался. Ярослав улыбался! Отдавший Душу улыбался!

Удивление вырвалось дурацким вопросом:

– Что случилось?

– Да так, – Ярослав сел, ладонями провел по лицу, стирая пот. – Я все вспомнил, я вновь человек…

Голос его прервался, что-то темное проступило в глазах, и Отдавший Душу, теперь уже бывший, опустил голову.

– Это невозможно! – воскликнула Веселина, чувствуя, как безумной птицей бьется сердце. – Выходцы из Храма никогда не становятся людьми!

– Да, никогда, – Ярослав вздохнул. – Никто из Отдавших Душу не смог ее вернуть.

– Может быть, это из-за меня?

– Может быть, – Ярослав пригладил волосы. – Кто знает, может быть именно любовь делает человека – человеком?

– Ты расскажешь мне о себе? О том, кем был раньше?

– Расскажу, – и вновь тень набежала на лицо, столь бесстрастное и неподвижное ранее. – Только сначала схожу вниз, возьму что-нибудь поесть.

Он вернулся с окороком и пузатым кувшином. Комната наполнилась запахами мяса, пива, а когда Ярослав зажег свечу, то стало даже уютно. Рядом с ним Веселине казалось, что из щелей не так дует, а сидит она совсем не на жестком, неудобном стуле.

Он ел жадно, словно голодал неделю. Улыбался Веселине, когда ловил ее взгляд, и девушка вздрагивала: только взгляд отца, да и то в детстве, приносил столько радости.

Поев, Ярослав аккуратно убрал со стола и уселся, приняв позу, которую Веселина у него ранее никогда не видела: ногу на ногу, левый локоть на колено и голову на ладонь.

– Я вспомнил о себе все, – сказал задумчиво. – Но боюсь, тот человек, о котором я буду рассказывать, совсем чужой для тебя. Ты полюбила Ярослава, Отдавшего Душу, а жизни его – всего год. Тот же, кем я был ранее, не имеет к Ярославу никакого отношения. И он может тебе совсем не понравиться… Ты точно хочешь слушать?

– Хочу, – твердо ответила Веселина.

– Меня, эээ, его, зовут, точнее, звали Воймир. Родился он на севере, в небольшом городе на реке Сея, – Ярослав потряс головой, словно отгоняя назойливую муху. – Семья моя… его – одна из богатейших. Отец был городовым воеводой, дед – тоже. И его, Воймира, с детства приучали к оружию…

– А что привело тебя в Храм? – спросила Веселина нетерпеливо.

Ярослав (или Воймир?) помрачнел:

– Об этом я меньше всего хочу рассказывать… было много крови и много позора. Такой позор не смоешь ничем и Воймир бежал в Храм, из которого не вернулся…

– Но теперь-то он вернулся? Или нет? Или вас двое? – девушка закусила губу.

– Нет, он не вернулся, – твердо ответил Ярослав (все же Ярослав) и глаза его угрюмо сверкнули. – Вернулась лишь его память. А душа… Ее изменило пережитое в Храме. Пройденное там невозможно отторгнуть, и именно оно отделяет Воймира от Ярослава.

– А что было в Храме?

– Не буду описывать в подробностях обряд, что надо мной сотворили, он ужасен. После него осталась пустая оболочка, которой ведуны Храма дали имя, а потом научили убивать Иных. Остальное ты знаешь…

– И что теперь будет? – Веселина ощутила, как ее охватывает страх.

– Не знаю, – понурился Ярослав. – На Острове не выживет Ярослав, Отдавший Душу, который тем не менее, способен на чувства, нет на нем места и Воймиру, изгнаннику…

Стук в дверь прервал разговор:

– Господин Ярослав, – голос за дверью звучал угодливо. – Там к вам пришли…

– Хорошо, я сейчас спущусь, – ответил Отдавший Душу и смущенно улыбнулся. – Вот, похоже, и выход…

– О чем ты говоришь? – Веселина ощутила в словах мужчины обреченность. Волной накатила тревога.

– О том, что приехали очередные крестьяне, которых заел Иной. И я не могу им отказать.

– Ну и что с того? – кровь отлила от лица девушки.

– А то, что, обретя душу, я стал столь же подвластен чарам, как и любой другой человек, – Ярослав тоскливо вздохнул.

– Нет, так не должно быть! – горячо воскликнула Веселина. – Ты же хороший боец?

– Лучший мечник сам побежит навстречу Иному, отбросив оружие.

– И что? – Веселина сжала кулаки.

– А ничего, – с деланным равнодушием ответил Ярослав. – Эта тварь меня убьет, а ты будешь жить так же, как и раньше…

– Нет, я не хочу, – слезы заструились по щекам Веселины.

Ярослав встал, осторожно обнял ее, а она рыдала, прижавшись, словно ребенок.

– Ну, мне пора, – сказал он, ласково поглаживая ее волосы. – Люди ждут. И тебя, поди, заждались. Надеюсь, ты пришла не одна?

Веселина нашла силы кивнуть.

Дождь безжалостно лупил по земле, холодный дождь ранней весны. Плащ давно промок, струйки текли по спине скользкими змейками, заставляя Ярослава дергаться в ожидании укуса. Под ногами лошади чавкала жидкая грязь, а скалы по сторонам смотрелись неприветливо.

До пещеры, где ждала работа, оставалось немного, а возвращаться было некуда и незачем. Лицо Ярослава время от времени искажала горькая усмешка и тут же пропадала, словно пузыри на лужах.

Доехал до каменной осыпи и слез с коня, хотя чары Иного еще не начали действовать. Потрепал по холке, на миг прижался к теплому боку. Жеребец недоуменно покосился на хозяина.

Ярослав улыбнулся и шлепнул животное по крупу. Подтолкнул в том направлении, откуда приехал. Когда стук подков стих, он вздохнул и скинул капюшон.

Когда увидел пещеру, накатила волна страха; не чародейского, своего. Захотелось бросить все и уйти на север, в родные места. Может кто пригреет, может забыт там спесивый задира Воймир?

Ярослав вздохнул и отогнал глупые мысли. Никто его не ждет, а если Воймир и вернется, то изгнанника встретит только петля.

Мир казалось, умер, когда Ярослав оказался перед круглым отверстием в скале. Исчезли звуки, остался лишь шорох, что бывает от движения многих лап по камню.

Чувствуя, как накатывает страх, Ярослав постарался удержать меч. Но страх сменился безразличием и он равнодушно посмотрел на блестящую железяку, выпавшую из разжавшихся пальцев.

«Жизнь была хороша» – успел подумать бывший истребитель Иных, прежде, чем отвратительная тварь, напоминающая разросшуюся сороконожку, вонзила челюсти в его ногу. А затем начал действовать яд, и мир поблек, растворившись в океане всепоглощающей боли…