Красное на красном - Камша Вера Викторовна - Страница 21

Ричард молчал. Он слишком хорошо знал ответы, чтобы произнести их вслух. Лгать и порочить имя отца, братьев Эпинэ, Кэвэндиша он тоже не мог.

– Так, – пропел Арамона, – отменно! Унар Ричард рос в лесу и ничего не знает. Выйдите сюда и станьте перед товарищами. Сейчас мы вас научим. Господа унары, кто ответит на мои вопросы?

Желающих хватало. Северин, Эстебан, Константин, Франсуа, Альберто, Анатоль… «Навозники» проклятые!

– Унар Эстебан! – поощрил капитан своего любимчика.

Эстебан изящно поднялся и пошел к кафедре. Он не торопился, не заискивал, а словно бы делал одолжение всем – Дику, ментору, капитану.

– Итак, унар Эстебан, что вы можете сказать о последнем бунте?

– Его поднял герцог Эгмонт Окделл, – едва заметно скосив глаза в сторону Дика, сообщил «навозник», – и несколько его вассалов. Затем к мятежникам примкнули граф Гвидо Килеан-ур-Ломбах, граф Кэвэндиш, сын и наследник герцога Эпинэ и четверо его внуков. Их целью было убить Его Величество, истребить августейшее семейство и защитников короны, в угоду Агарисским еретикам уничтожить олларианскую церковь и ввести в Талиг чужеземные войска. После этого мятежники хотели разделить Талиг на несколько государств, расплатиться за военную помощь приграничными землями, разоружить армию, а флот передать в распоряжение Гайифы и ее сателлитов.

– Унар Ричард, вы поняли, что сказал унар Эстебан?

Собрав все силы, Дик кивнул. Он и вправду все понял и все запомнил. Когда-нибудь он спросит и за эту ложь.

– Унар Альберто, кто стоял за мятежниками?

– За мятежниками, господин капитан, – безмятежно произнес со своего места кэналлиец, – стояло несколько сил. Их поддерживал и подстрекал Эсперадор и эсператистские ордена, о чем свидетельствует то, что уцелевшие вожаки бежали в Агарис. Мятеж был на руку ряду сопредельным Талигу государствам, имеющим к нам территориальные претензии. В первую очередь речь идет о Гаунау, Дриксен и Кадане. Свои цели преследовала и Гайифа, оспаривающая у Талига первенство в Золотых землях и потерпевшая неудачу в продвижении на морисский восток.

Не имея возможности победить нас военным путем, эти силы сделали ставку на внутреннюю смуту. Известно, что в Гаунау и Кадане были собраны армии, оплаченные гайифийским золотом. Предполагалось, что они вторгнутся в Талиг и соединятся с войском мятежников, но решение герцога Алвы оставить Северную и Западную армию на границах и во главе Восточной через топи Ренквахи выйти мятежникам в тыл, сорвало замысел врагов Талига. Они были вынуждены распустить наемников и отречься от своих связей с мятежниками. Окделл и его сторонники остались одни против лучшего полководца Золотых земель и были разбиты…

– Унар Ричард, вы слушаете объяснения своих товарищей?

– Слушаю, господин Арамона.

Сколько можно об этом слушать? Святой Алан, сколько?! «Лучший полководец»… Преступник, убийца, предатель, которому по милости Леворукого все удается. Только безумец мог сунуться в Ренкваху весной, в пору дождей. Все книги по землеописанию кричат о непроходимости этих болот, но что для Ворона книги?! Он пошел и прошел. И погубил отца и Талиг… К вящей радости «навозников», удержавшихся у власти.

– …и в честном поединке убил Эгмонта Окделла, – пискнул сменивший Альберто Анатоль.

Они это называют честным поединком! Ворон – первая шпага Талига, а отец после торской кампании сильно хромал…

– Унар Ричард, вы все поняли?

– Да, господин Арамона.

– Повторите, – приказал капитан, смерив Ричарда нехорошим взглядом.

Кулаки Дика сжались, мир сузился до размеров волосатой Арамоновой пасти. Здравый смысл, предупреждения, честное слово – все летело в тартарары. Дик знал, что сейчас ударит капитана, и будь, что будет!

Дикий грохот заставил всех вздрогнуть. Стоявший рядом с кафедрой бюст величайшего поэта и мыслителя древности Иссэрциала рухнул с обрубка колонны, на которой покоился несколько веков, и разлетелся на множество осколков. В воздухе повисло облако пыли, магистр Шабли закашлялся, глотая широко раскрытым ртом воздух и судорожно цепляясь за полированное дерево. Дик, бывший к кафедре ближе других, едва успел его подхватить.

– Унар… Ричард, – прохрипел Шабли. – Пыль… Проводите меня на воздух…

Норберт уже стоял на подоконнике, остервенело тряся разбухшую за зиму раму. Та не выдержала богатырского напора барона из Торки и поддалась – в комнату хлынул влажный, холодный воздух. Дикон дотащил вцепившегося в него ментора до окна и огляделся в поисках чего-нибудь теплого.

– Благодарю вас, унар, – тихо сказал Жерар, – все в порядке.

Вечером пришедшие в трапезную унары увидели привешенные к оставшемуся с давних времен потолочному крюку Арамоновы панталоны вместе с рингравами. Чем-то набитые, они важно и медленно кружились на Арамоновой же золотой цепи, продернутой сквозь разрезы. К той стороне, которую простолюдины именуют задом, было прилажено подобие свинячьего хвостика, украшенного пышным алым бантом. Зрелище было потрясающим. Двадцать один человек, как по команде, задрали головы, не в силах оторваться от проявившей самовольство части туалета своего капитана.

– Разрубленный Змей, – благоговейно прошептал Валентин, – кто же это?

– Это есть большой здорово, – выдохнул Йоганн, – та-та, я хотел жать руку, вешавшую этот хроссе потекс![67]

Норберт резко оборвал братца, и Ричард, немного освоивший язык торских бергеров, понял – умный близнец почитает за благо не знать, кто надругался над капитанскими панталонами. Шутка вышла отменной, но ее конец мог оказаться далеко не столь веселым. Ричард не сомневался, что это выходка Паоло. В этом никто не сомневался. Унары растерянно глядели друг на друга – до них начало доходить, что их приятель заигрался. Анатоль, глянув вверх, испуганно шепнул:

– Это не я!

– И не я, – прогудел Карл.

– Еще бы, – скривился Северин, – ты и на стул-то не влезешь, куда уж на потолок. Тут орудовал отменный гимнаст.

– И, похоже, не один, – заметил Эстебан, – любопытно, что предпримет господин капитан?

– Наденет другие панталоны, – пожал плечами Альберто, – полагаю, они у него имеются.

Кэналлиец не ошибся – ворвавшийся минуту спустя в трапезную капитан был вполне одет. Как и положено свинье, он и не подумал взглянуть вверх, а взбесившейся бочкой, подкатившись к примолкшим унарам, проревел:

– У меня завелся вор! Сегодня после обеда он меня обокрал! Здесь! Но я выведу его на чистую воду! Кража орденской цепи – это измена! Никто отсюда не выйдет, слышите вы! Никто! Я лично обыщу ваши комнаты… Я знаю, кто тут ненавидит меня и короля. Дурная кровь! Я поймаю вора, не будь я капитан Арамона!

Суза-Муза мог быть горд – удивительное капитаново долготерпение лопнуло с громким треском. Арнольд топал ногами, брызгал слюной и вопил, как резаный, изрыгая заковыристые угрозы и проклятия. Краснорожий беснующийся толстяк прямо-таки просился на вывеску лекаря, пробавляющегося кровопусканиями, или торговца пиявками, но застывшим в строю «жеребятам» было не до смеха. Арамону можно было сколь угодно презирать, но сейчас он был не только смешон, но и страшен.

Все понимали, что на этот раз начальник просто так не уймется, тем более, отец Герман куда-то запропастился, а в отсутствие олларианца Арамона всегда расцветал пышным цветом.

Наоравшись вволю и несколько осипнув, Арамона в последний раз пригрозил виновнику Занхой[68] и иссяк. Стало тихо и мертво, всеобщему оцепенению не поддались лишь огонь в камине, часы с маятником и Арамоновы штаны, продолжавшие неторопливое кружение над головой ничего не подозревающего хозяина. Капитан шумно дышал, свирепо вращал налитыми кровью глазами и только что не рыл ногами каменный пол. Наконец он решился и ткнул пальцем в сторону несчастного Луитджи:

– Вы! Отвечайте, что вам известно о краже?