Дама Тулуза - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/73
- Следующая
Пустыми, мертвыми глазами смотрит Симон – куда-то в сторону, мимо жены, мимо любимого брата.
Шесть лет он трудился, проливая кровь. Шесть лет битв, ненависти, предательств. Шесть лет…
Счастливая весть задыхается, погребаемая под пеплом усталости – не разгрести, не отвести руками! Радость выцветает, блекнет.
Шесть лет.
Как можно громче произносит дама Алиса:
– Возблагодарим же Господа!
– Аминь, – отзывается Гюи.
И Симон, чуть запоздав:
– Аминь.
Точно камень опускается на плечи симонова брата.
Вот уж в ком-ком, а в недоброжелателях и врагах граф Симон никогда недостатка не ведал. Вся жизнь, почитай, в том и проходит. То один, то другой берется за непосильную задачу – загнать в гроб Симона де Монфора.
Да только не выстроен еще такой гроб, куда удалось бы впихнуть Симона. Богат ростом Монфор, костью широк и обилен.
И вот, когда Симон разогнал по углам врагов своих – пускай, коли не прошла еще охота, в пустом воздухе зубами клацают! – выбрался нежданно один, допрежь союзник, а ныне, по неведомой прихоти, новый враг.
Выступил вперед и преградил пути Симону архиепископ Нарбоннский Арнаут, хрупкий с виду старик.
– Нарбонна остается свободной, – заявил он во всеуслышанье.
Симону тотчас же услужливо донесли: так, мол, и так, мессир граф, архиепископ Нарбоннский Арнаут говорит: «Нарбонна остается свободной».
Симон уточнил:
– «Свободной»? Под властью, что ли, мессира архиепископа?
– Видимо, так, мессир граф.
– Я ему покажу свободу, – зарычал Симон, не слишком, впрочем, ярясь: не испугался. – Будет ему полная свобода с оторванными яйцами…
И спешно собрался в Нарбонну.
Уже в седле сидел и сотня конников за спиной томилась ожиданием, когда подошел к Симону его брат Гюи.
И сказал Гюи де Монфор своему властительному брату:
– Возвращайтесь быстрей, мессир, ибо, сдается мне, сейчас не лучшее время, чтобы ехать в Нарбонну.
Подбирая поводья, отозвался Симон удивленно:
– Отчего же не время?
– Оттого, что лучше вам поспешить в Иль-де-Франс, к королю, и получить в ленное держание те земли, которые вы завоевали мечом.
За левым плечом Симона неподвижен знаменосец. Держит большое тяжелое знамя с золотым монфоровым львом, упирая в стремя толстое древко. Знамя висит, лев на знамени спит, завернувшись в широкие складки.
Симон говорит своему брату Гюи:
– Я лучше вашего знаю, что мне делать.
– Разумеется, – отзывается Гюи.
Покладистый младший брат графа Монфора.
Однако от брата не отходит и дороги ему не освобождает.
Симон говорит нетерпеливо:
– Что же, по-вашему, мне уехать сейчас в Иль-де-Франс, а вам оставить эту змею, архиепископа Арнаута?
Гюи молчит.
Симон слегка наклоняется к нему с седла.
– Брат.
Гюи поднимает лицо.
Симон повторяет:
– Брат, да вы, никак, боитесь, что в Нарбонне я убью архиепископа Арнаута?
Гюи говорит:
– Да.
– А что голой задницей на ежа сяду – этого не боитесь? – громко спрашивает Симон.
Знаменосец шумно фыркает. А Гюи отвечает Симону без улыбки:
– Нет, мессир, этого я не боюсь.
– Ну так посторонитесь! – кричит Симон, выпрямляясь в седле.
Гюи отходит, дает ему проехать.
Неторопливо шествует конь, унося Симона к открытым настежь воротам Нарбоннского замка – тем, что обращают выходящего спиной к Тулузе. Лев на знамени чуть шевелится, просыпаясь.
– Да поможет вам Бог, брат, – в спину уходящему говорит Гюи де Монфор.
Симон уже не слышит его.
А Нарбонна и не бунтовала вовсе – выжидала, наблюдала. Старик архиепископ бушевал вовсю. Метал молнии и громы.
Кричал с кафедры:
– Нарбонна остается свободной!
Город слушал.
– Свободной! – надрывался архиепископ Арнаут.
…прислушивался…
– А если только Симон де Монфор посмеет прийти сюда и захватить власть в Нарбонне, то я…
…обдумывал услышанное…
– Я отлучу его от Церкви! – гремел Арнаут.
Тут город понял, что старенький архиепископ спятил, и прислушиваться перестал. Ибо невозможно представить себе большей нелепицы, чем Симон де Монфор, отлученный от Церкви.
А архиепископ Арнаут продолжал бушевать и кричать, и ногами топать, да так громко, что его даже в Риме услыхали и пальцем оттуда пригрозили. Чтобы и сам не позорился, и святую нашу мать католическую Церковь полной дурой не выставлял.
А тут как раз подошел к Нарбонне Симон де Монфор и с ним сотня копейщиков да юноша-оруженосец, настороженный и грозный.
Симон вошел в Нарбонну.
(«…Отлучу! Не сметь!..»)
Прошел по улицам, вверх от ворот, к дворцу виконта Нарбоннского, к кафедральному собору, к центральной площади.
(«…Остается свободной!..»)
И дальше, дальше, по улицам, по улицам, и остановился как раз перед резиденцией епископа.
На пороге, дерзко глядя в лицо сурового графа, стоял старик архиепископ. Раздувался от ярости. Раскинул руки крестом, выпятил вперед чахлую грудь.
– Стой, богохульник!
Симон остановился, махнул двум сержантам. Те спешились, подбежали.
– Откройте мне двери, – велел Симон.
– Да, мессир, – отозвался один из сержантов; второй же просто кивнул.
Архиепископа аккуратненько взяли за локотки, подняли и унесли. Арнаут потешно болтал в воздухе ногами – вырваться норовил.
Симон без улыбки смотрел ему в спину. И юноша-оруженосец, слегка приоткрыв рот, провожал архиепископа глазами.
Коней отвели на архиепископские конюшни. Бессовестно обобрали хозяйских лошадей, засыпав овса графским. И направились в резиденцию, где бесславно сгинул мятежный архиепископ Арнаут.
Через час знамя Монфора развевалось над Нарбонной, а граф, его младший сын Гюи и десяток сержантов уничтожали архиепископское вино.
Нарбонна, не молвив худого слова, присягнула Монфору.
Это было хорошо.
Наконец наступает время покоя. Долгий день близится к завершению, разговор перетекает с одного поучительного предмета на другой.
Над Нарбонной тихо угасает день.
Зима в этом году была мягкая, да и она на исходе; земля полна ожидания лета – вот-вот наступит оно после бурного взрыва цветов. Здесь зацветает всё разом, чтобы быстро отцвести, освобождая место плодам.
Симон рассеянно передвигает на доске шахматные фигуры. Против него – меньшой сын, Гюи.
Немного внимания уделял прежде Симон этому своему сыну – скучноват казался, мал и неказист. В минувшем году сделал своим оруженосцем.
К удивлению отца, Гюи явно обыгрывает его. Впрочем, Симон подвыпил.
…И вот, разрушая очарование тихого предвесеннего вечера, в зал всовывается встревоженная сержантская морда: усы торчком, борода клочком.
– Мессир!
После такого «мессира» Симон обычно велит подать кольчугу и седлать коня. Граф отодвигает шахматы в сторону, недовольно глядит в туда, откуда вот-вот прольется дурная весть.
– Что еще?..
– Мессир, архиепископ Арнаут сбежал!
– Очень хорошо, что сбежал! – рявкает Симон. – Неплохо бы ему сбежать куда-нибудь подальше от Нарбонны!
– Арнаут укрылся в часовне, – сообщает сержант.
– Да и хрен с ним, – говорит Симон.
– Он отлучил вас от Церкви, – выпаливает сержант и выжидательно втыкается взором в грозного графа: как?.. Что теперь скажет Монфор?..
Опрокинув доску с шахматными фигурками, Симон разражается хохотом.
Он хохочет так, что слезы выступают у него на глазах. Скоро вслед за ним смеются все, даже неулыбчивый Гюи, младший сын.
– Ох, – выговаривает, наконец, Симон, отирая лицо широкой ладонью. – Ну, потешил. Не думал, что так насмешит. Отлучил?.. Что, правда – отлучил?
– Да, мессир. – Теперь сержант позволяет себе ухмыльнуться. – Произнес анафему. Запретил вам, мессир, входить в Божьи храмы, получать разрешение от грехов, естественно. Интердикт. – Последнее слово дается сержанту не без труда. – Запрещено также служить в ваших владениях торжественные мессы, звонить в колокола и…
- Предыдущая
- 16/73
- Следующая