Блистательные дикари - Бернелл Марк - Страница 3

• Предыдущая
• 3/86
• Следующая

Дженнифер представила себе, как на следуюищй день Андрэ – слишком усталый и сонный, не отвечая на вежливые вопросы обслуживающего персонала, – заберется в кресло «Боинга-747» в первом классе, чтобы лететь в Америку. Она же получит столь желанное успокоение, удовлетворив свое неистовое желание, и каждую секунду станет вспоминать, какими изощренными способами это достигалось.

Минуты ползли, как часы. Дженнифер налила себе еще чашечку чая и включила телевизор. Был первый день Уимблдона, и она наблюдала, как Штеффи Граф размазывала по центральному корту какую-то малоизвестную теннисистку. Голос комментатора что-то бормотал о ходе матча, хотя его постоянно заглушал шум, доносившийся с оживленной улицы.

Когда зазвонил телефон. Дженнифер потянулась через весь диван за трубкой.

– Говорит портье, мисс Росс.

Росс – девичья фамилия Дженнифер. Размышляя о своей связи с Андрэ, она неизменно восхищалась решением выбрать это имя, чтобы прописаться в гостинице.

– Слушаю вас.

– Здесь мистер Голдмен.

– Мистер Голдмен? – непроизвольно повторила она, пытаясь подавить смешок. – Пожалуйста, пусть он войдет.

Она повесила трубку и проскользнула в ванную. Там она легким движением нанесла капельки духов на запястья и шею и расправила воротник платья таким образом, чтобы посетитель мог созерцать декольте во всей его красе. Потом она открыла дверь.

И сразу же в дверной проем проникла жесткая, сильная рука, схватила женщину за шею и втолкнула ее в комнату. Прямо перед ее лицом оказалась пара мертвенных глаз, которые лишь усилили внезапный ужас женщины, после чего она почувствовала, как к ее горлу приник рот. Зубы в мгновение ока прокусили кожу и вонзились в плоть и сухожилия.

Дженнифер что было сил закричала:

– Нет! Нет! Господи, нет!

Впрочем, ни единому звуку не суждено было пробиться сквозь ладонь, заткнувшую ей рот. Женщина боролась изо всех сил, стараясь ослабить цепкую хватку и освободиться от ужасных зубов. Горячая кровь заливала тело. Нападавший высасывал все ее силы через рану на шее. С каждой секундой Дженнифер слабела, ее память стала затуманиваться, и постепенно все, что она когда-либо знала или помнила, изгладилось из ее сознания. Кровь стекала по шее, заливала грудь и воротник платья, которое она надела специально для Андрэ.

Ее покидали все ощущения и желания, воля к жизни и даже животные инстинкты. Боль – и та куда-то улетучилась. Ее сопротивление сменила всепоглощающая вялость. Она была пуста, словно высохшая раковина, когда почувствовала несколько ударов в грудь, нанесенных чем-то острым. Какой-то странный хруст при этом заполнил ее мозг, и это было последнее, что она услышала.

Несколькими мгновениями позже в комнату 114 влетел Андрэ Перлман. У молодого человека в запасе оказалась только доля секунды, чтобы увидеть место происшествия, после чего ему в горло впились чьи-то сильные пальцы и увлекли в комнату. Он попытался было закричать, но эти пальцы так сильно сжали ему горло, что из него вырвался только беспомощный хрип. Краем глаза ему удалось увидеть, во что превратилось тело Дженнифер. Стена была сплошь залита кровью, бившей из ее рассеченных артерий. Она лежала лицом вниз в багрового цвета луже, а на кровати было… Что было на кровати?

Жить Андрэ Перлману оставалось считанные секунды, и он не смог хорошенько рассмотреть это. Оно было багрового цвета, неопределенной формы и скользкое от крови… Оно напоминало…

Андрэ Перлман проследил глазами за тем, как кровь тугой струёй ударила по кофейному столику и по чайному подносу, не успев даже осознать, что это его собственная кровь. Он начал падать лицом вперед, а в это время нечто внутри него продолжало лопаться и извергаться наружу кровью, орошая все вокруг.

Минуту спустя и Дженнифер Колсен, и Андрэ Перлман лежали бок о бок в гостиничной комнате в луже крови. А некто третий соскользнул на пол, собираясь насладиться живительной алой жидкостью.

В 1915 году ей удалось один-единственный раз побывать в России, и Санкт-Петербург поразил ее до глубины души. В подарок она везла статуэтку из собрания редчайших находок, обнаруженных в древнейшем захоронении, затерянном среди террасированных полей забытой ныне столицы древних инков Куско.

– Я не знал, что вам довелось побывать в Перу.

– Да, я была там в… – тут Софья поправилась и твердо сказала: – …несколько лет назад.

Царь Николай пришел в восторг от подарка. Он крутил статуэтку в руках так и этак, не в силах оторвать взгляд от затейливого золотого Орнамента. Александра сидела справа от него, поигрывая ниткой висевших у нее на шее великолепных жемчугов. До прихода Софьи рядом с августейшей четой находились Татьяна, и Алексей, но стоило появиться красивой гостье, как их тут же увели в детскую.

Софья воочию увидела то, что давно было достоянием сплетен: царь с большим удовольствием занимался делами семьи, чем своей огромной империи. Он был настоящим семьянином. Частенько, когда Николай с Александрой обменивались шутками, выяснялось, что их истинный смысл был ведом только им двоим, – прочие же в этот царственный дуэт не допускались.

– Надеюсь, вы отобедаете с нами сегодня вечером? – спросил царь, поглядывая то на Софью, то на жену.

Софья, в свою очередь, посмотрела на Александру, которая улыбнулась ей в ответ, но промолчала.

Утром следующего дня Софья стояла у открытого окна и любовалась видом просыпающегося Петербурга. Ею владели удивительно противоречивые чувства: радость и отчаяние одновременно захлестнули ее сердце. Предыдущий вечер открыл ей массу ранее неизвестного: августейшее семейство оказалось для нее недосягаемым – настолько сильно этик двух человек связывали узы любви, кровного родства и этикета. Она ощущала сильнейшую зависть и жалость к себе – у царственной четы имелось все, о чем ей приходилось только мечтать, у нее же – после долгих и бесплодных поисков – на сердце осталась лишь пустота, да еше, пожалуй, тяжесть и боль.

Ветер становился все более прохладным и слегка покусывал ее кожу. Она подняла взгляд к небу и увидела, как в вышине смешивались багровые, жемчужные и грязно-серые облака. Она вытянула в открытое окно руку и некоторое время наблюдала, как в темноте под серебристыми каплями холодного дождя отсвечивает кожа.

Рейчел Кейтс внезапно проснулась. Хотя глаза у нее уже были открыты, она не сразу смогла разглядеть окружающее – веки слегка припухли от слез.

В спальне Рейчел были высокие потолки и высокие «французские» узорчатые двери с окошками, открывавшимися на балкон первого этажа. В душныe ночи она всегда держала их распахнутыми, и тогда даже самый легкий ветерок колыхал кремовые шторы. Но в эту ночь драпировки были словно высечены из камня. С улицы доносились приглушенные звуки ночного города, изнемогавшего от непривычной жары. За окном то и дело раздавались сирены полицейских машин, и голубоватый отсвет мигалок отражался на стенах, образуя на них призрачный узор. Временами на улице раздавался крик пьяного или надсадно визжали тормоза, что также мешало заснуть.

Обнаженная, она лежала на кровати и смотрела в потолок. На маленьком круглом столике рядом с кроватью стояла высокая ваза с белыми лилиями – их большие мерцающие в темноте головки грустно поникли на тонких стеблях. Ее платье лежало на полу, отсвечивая голубизной. Тяжелое золотое ожерелье она оставила на толстой мраморной плите, которая со всех сторон окружала ванну.

Ее взволновал сон. Он был столь ярок, столь очевиден, что его, казалось, можно было потрогать. В нем все было логичным и ясным от начала до конца. Это была самая настоящая «виртуальная реальность», но реальная не в меньшей степени, чем жизнь.

Она уселась на постели и смахнула слезы рукой. Как хороши были лилии в предрассветном сумраке! Утро только начиналось, но в лондонском воздухе уже ощущался горьковатый привкус жары. Этот город был явно не создан для такой погоды. Она вздохнула и сразу же ощутила печаль, лежавшую на сердце свинцовым грузом.

• Предыдущая
• 3/86
• Следующая