Пленники небес - Берк Джеймс Ли - Страница 35
- Предыдущая
- 35/59
- Следующая
Меня всегда удивляли методы, при помощи которых наше правительство пыталось держать под контролем противозаконную деятельность служителей церкви. Обвинители клеймили их «наивными мечтателями», которые покинули монастыри и оставили кафедры проповедника для того лишь, чтобы очутиться среди извращенцев и дегенератов в местах не столь отдаленных. Тем не менее большинству осужденных священников ничто не мешало проповедовать свою веру за решеткой.
Однако имена Джонни Дартеза и Виктора Ромеро ничего не говорили лафайетским священникам. Единственное, что они говорили о Меланконе, — то, что это был «достойный уважения человек, просто у него были необычные друзья, иногда помогавшие ему при переправке нелегальных иммигрантов из Гватемалы и Сальвадора».
— Ромеро... ну, такой низенький, с черными курчавыми волосами, еще в берете ходит, — сказал я.
Один из священников задумчиво почесал лоб.
— Вы видели его?
— Ну, берета на нем не было, а так вроде сходится. С месяц назад я видел его вместе с отцом Меланконом. Он еще рассказал, что родился в Новом Орлеане, но у него есть родственники в Гватемале.
— Вы знаете, где он сейчас?
— К сожалению, нет.
— Если этот парень объявится, позвоните Майносу Дотриву из Управления по борьбе с наркотиками или мне домой. — Я нацарапал координаты на клочке бумаги и вручил ему.
— Этот человек попал в беду?
— Боюсь, что да. Когда-то он продавал наркотики, а сейчас подался в информаторы Департамента по делам иммиграции и натурализации. Уж не знаю, что хуже.
В Нью-Иберия я поехал через мост Бро, чтобы зайти пообедать в кафе «У мулата». Там я заказал жареных крабов, салат из креветок, рагу, французский батон и чай со льдом. Теперь в это заведение ходили в основном люди семейные, и о временах моей юности, когда здесь были ночной клуб и игорный дом, напоминали лишь полированная площадка для танцев да барная стойка красного дерева. За последние двадцать пять лет Южная Луизиана очень изменилась, по большей части к лучшему. Не стало законов об обязательном изолированном проживании чернокожих, подростки больше не собирались субботними вечерами «лупить ниггеров», никаких тебе горящих крестов Ку-клукс-клана и разжигателей расовой ненависти вроде судьи Линдера Переса. Вместе с тем в прошлом осталось и нечто хорошее — дух мирного, почти доисторического сосуществования культур. Конечно, и в нынешние времена полно гадостей вроде наркотиков, чего раньше фактически не было, но ставки на бега теперь не принимают, и игровые автоматы с рядами вишенок, слив и золотых колокольчиков исчезли, уступив место видеоиграм, все меньше становится бильярдных и недорогих баров, где рабочий люд может раскинуть картишки, а кафешки, где играет живая музыка и нет разницы, кто ты — мулат или негр, теперь наводняют туристы с кассетными магнитофонами, которые едут сюда записать «этно». Давным-давно закрылись знаменитые на всю округу бордели — заведение Маргарет в Опеллусас и отель «Колонна» в Лафайете, а заведения на Рейлроуд-авеню в Нью-Иберия позакрывались.
Можно, конечно, обвинять во всем местные власти и Ротари-клуб. Но стоит ли? По-моему, причина проста — мы просто стали представителями респектабельного среднего класса.
Однако один живой анахронизм безвозвратно ушедшей эпохи у нас остался: Бубба Рок. Да-да, мальчик, который за доллар был готов проглотить лампочку, за два — снять тебе прачку-китаянку, а швырнуть кошку под колеса проезжающего автомобиля и вовсе за так. Бубба Рок сумел приспособиться к нынешним временам. Подозреваю, что кто-то из преступного мира Нового Орлеана, к чьей помощи ему, безусловно, приходится обращаться, когда он обделывает свои темные делишки, порой сильно портит ему жизнь, а то и откровенно вставляет палки в колеса, но тем не менее этот человек ухватился за торговлю наркотиками и девочками так же крепко, как дворняга впивается зубами в баранью котлету.
Однако он ли подослал ко мне наемных убийц? Сдается мне, что придется изрядно попотеть, прежде чем я докопаюсь до истины. Бубба не из тех, кто оставляет следы.
В тот день меня приняли на работу в участок. Мне выдали удостоверение с фотографией и золотую звезду в футляре мягкой кожи, а также кипу машинописных листов: налоговые и прочие льготы, полагающиеся мне на моей новой должности, — их я выбросил не читая. Также мне полагался револьвер тридцать восьмого калибра с потертым вороненым стволом и тремя зарубками на рукоятке. В восемь часов утра следующего дня я должен был явиться на работу.
Я забрал Алафэр у сестры, и мы отправились в парк кататься на качелях и есть мороженое. Когда личико ее не было омрачено страшными воспоминаниями, а в глазах не стоял немой вопрос, Алафэр была прелестной малюткой, щечки ее раскраснелись от восторга, она с радостным визгом проносилась мимо меня в тени деревьев и вновь возвращалась, болтая в воздухе загорелыми ногами.
Вернувшись домой, мы поужинали бутербродами с сомятиной, затем я съездил к одной пожилой мулатке, которую знал с детства, и нанял ее присматривать за девочкой; потом собрал чемодан.
На следующее утро я поднялся очень рано, струи дождя шуршали в листве деревьев и гулко стучали по крыше. Алафэр и няня еще спали. Я закрыл дверь нашей с Энни спальни на засов, закрыл окна, задернул занавески и навесил на дверь тяжелый замок.
Спросите, зачем?
Не знаю. Может, оттого, что смывать кровь тех, кого мы любим, — святотатство, а может, все эти могильные плиты — лишь рудименты примитивного сознания; так первобытные люди верили, что, закопав мертвых в землю, смогут забыть их. У меня мелькнула мысль, что, наверное, лучшим памятником всем погибшим насильственной смертью станут воспоминания об их мучениях.
Я зарядил тридцать восьмой пятью патронами и сунул в чемодан. Пройдя в кухню, выпил чашку кофе с молоком, разобрал собственный пистолет сорок пятого калибра, заново смазал и прочистил его, снова собрал и зарядил по полной. Зарядил я и запасную обойму, методично орудуя большим пальцем. Патроны были закругленной формы и очень тяжелые и легли в обойму с характерным сухим щелчком. Такие способны были пробить в дубовой двери отверстие размером с крокетный мяч, выпустить все внутренности из автомобильного сиденья, а раны от них не способен вылечить ни один врач.
Страшно, правда? Вообще-то, оружие затем и придумали, чтобы убивать. Вот одна из причин, почему я редко прибегал к оружию, в отличие от тех, с кем боролся. Вот и теперь я знал, что при удобном случае они не преминут это сделать.
Я набрал номер шерифа. Его не было на месте. Я попросил передать, что уезжаю в Новый Орлеан и через пару дней зайду к нему в кабинет. Я мельком взглянул на Алафэр — малышка спала под вентилятором, засунув пальчик в рот, застегнул чемодан и накинул на голову плащ и направился по мокрой и грязной дороге к своему грузовичку.
Когда я приехал в Новый Орлеан, было ровно одиннадцать; из-за туч начало потихоньку проглядывать солнце. Я припарковал грузовик и направился на кладбище Св. Людовика № 1, на полях моей шляпы застыли капельки дождя. Я бродил меж длинных рядов выкрашенных белой краской кирпичных склепов; некоторые из них основательно просели, так что невозможно было прочесть полустертые надписи на растрескавшихся мраморных плитах. Везде стояли стеклянные кувшины и жестянки с давно увядшими цветами. Многие из погребенных здесь умерли во время вспышек желтой лихорадки, которые в XIX столетии были обычным явлением. Тогда многочисленных покойников складывали штабелями, как бревна, сбрызгивали раствором извести и закапывали; причем в роли могильщиков выступали закованные в цепи арестанты, которым предварительно разрешалось пить сколько угодно спиртного. Некоторые склепы были разграблены кладбищенскими ворами, и повсюду валялись полусгнившее тряпье, куски дерева и истлевшие кости. В дождливые и холодные ночи склепы служили пристанищем для пьянчуг, которые забирались внутрь и спали в позе эмбриона в обнимку с бутылью дрянного вина.
- Предыдущая
- 35/59
- Следующая
