Пленники небес - Берк Джеймс Ли - Страница 27
- Предыдущая
- 27/59
- Следующая
Странная была ночь. Звезды на темном небе напоминали горящие угольки. Ветра не было, и листья деревьев казались отлитыми из меди. Вода залива была гладкая и неподвижная, как стекло. Когда взошла луна, легкие облачка на темном небе превратились в длинные серебристые перья.
Я принял холодный душ и прилег на кровать рядом с Энни. Она провела пальцами по моей груди. Она лежала близко-близко, и я чувствовал ее дыхание.
— Ничего, Дейв, переживем и это. В семейной жизни всякое бывает. Не стоит расстраиваться.
— Ты права.
— Может быть, я была эгоисткой, хотела, чтобы было так, как хочется мне.
— Ты это о чем?
— Я просто думала, что с твоим прошлым покончено, что ты сможешь взять и вычеркнуть из своей жизни пятнадцать лет службы в полиции Нового Орлеана. Но ведь так не бывает.
— Я сам принял решение уйти со службы. Ты тут ни при чем.
— Ты написал заявление об уходе, вот и все. Но ты не смог уйти.
Я молча уставился в темноту. На наших телах играли лунные блики.
— Может быть, тебе стоит вернуться? — спросила Энни.
— Не стоит.
— Потому что ты думаешь, что одна я на станции не управлюсь?
— Потому что полиция — выгребная яма.
— Говори что хочешь — я-то знаю, что ты чувствуешь на самом деле.
— Я всегда искренне восхищался своим первым напарником. Это был честный, мужественный и добрый парень. Однажды случилась автокатастрофа, и маленькой девочке отрезало руку осколками лобового стекла. Так он кинулся в ближайший бар, набрал льда в полу плаща и завернул в него руку девочки, и потом ее благополучно пришили на место. Но перед тем, как уйти в отставку, он изменился.
— И как же он изменился?
— В худшую сторону. Стал брать взятки, обирать проституток, а однажды застрелил чернокожего подростка.
— У тебя такой возмущенный голос. Ты сейчас взорвешься.
— Я не возмущаюсь. Я констатирую факты. Ты варишься в этом, начинаешь говорить и думать как преступники, потом совершаешь поступок, на который, тебе казалось, ты не способен, — и тогда ты понимаешь: все, я скатился. Это тяжелый момент.
— Но ты-то не такой и никогда таким не станешь. — Она положила руку мне на грудь.
— Потому что нашел в себе силы уйти оттуда.
— Это ты так думаешь. В душе ты так и остался полицейским. — Она положила на меня свою ногу и провела ладонью по моей груди и животу. — Тут одному офицеру не помешает капелька женского внимания.
— Завтра я схожу к монахиням и запишу Алафэр в детский сад.
— Неплохая идея, шкипер.
— А потом мы все вместе сходим в бассейн и где-нибудь в Сент-Мартинвилле поужинаем.
— Как скажете, офицер. — Она крепче прижалась ко мне. — Какие еще будут планы?
— Завтра вечером в парке будет бейсбольный матч. Давайте устроим себе маленький праздник.
— Разрешите вас здесь потрогать? О-о, а я-то думала, офицер такой правильный, на него женские чары не действуют. Мой пупсик, оказывается, неплохой актер.
Она поцеловала меня в щеку, потом в губы, уселась на меня верхом и, смеясь, заглянула в глаза. Ее милое лицо, загорелое тело и пышная белая грудь в лунном свете казались серебристыми. Она приподнялась, помогая мне войти в нее, ее рот округлился; я принялся целовать ее волосы, шею, грудь, гладить ее плечи, спину и упругие бедра. Наконец-то вся усталость и напряжение трудного дня, спрятанные в моем теле, как спрятан солнечный свет в бутылке виски, покинули его, растворились в ритме ее дыхания, в ласке рук и во всей ее любви, огромной, неумолимой и всепоглощающей, как море.
Сны уводили меня в тысячи мест. Порой мне грезилось, как мы с отцом рыбачим с пироги; рано-рано — еще не растаял предрассветный туман — я забрасываю спиннинг рядом с поваленным стволом кипариса, и вот уже трепыхается на поверхности воды золотисто-зеленый большеротый окунь. В ту ночь мне приснились военные вертолеты; они летели низко-низко над пологом джунглей и реками цвета кофе с молоком. Во сне они летели беззвучно и были похожи на огромных стрекоз на фоне лавандового неба. Когда они подлетели ближе, я увидел стрелка, высунувшегося из кабины и пускавшего очередь за очередью вниз, по деревьям. Поток воздуха, поднимаемый лопастями, пригибал верхушки деревьев, пули вздыбливали воду в реках, стучали по крышам брошенных рыбацких деревень, вспахивали жидкую грязь придорожных канав, взрыхляли рисовые поля. Я видел лицо стрелка — оно казалось испуганным и постоянно дергалось от отдачи автомата. Мне был виден только один его глаз — сощуренный, слезящийся от бездымного пороха, в нем словно в зеркале отражались горящие деревни, жители которых попрятались под землю, как мыши, опустошенные земли и туша водяного буйвола, лежащая и гниющая на жаре. Его руки покраснели и распухли, палец намертво вцепился в спусковой крючок, во все стороны летели стреляные гильзы. Стрелять-то, собственно, было уже не в кого, но он не переставал жать на курок. Он до конца жизни ни на миг не забудет этот уголок земли, который разорил собственными руками, который стал его наркотиком, его карой. Тишина в этом сне была хуже крика.
Я проснулся от раскатов грома, звука подъезжавшей машины и резкого кваканья лягушки-быка на пруду. Меня никогда не интересовало толкование сновидений, мне достаточно было проснуться и понять, что это был всего лишь сон. Во мне еще теплилась надежда, что когда-нибудь подобные сны прекратятся. Помнится, я где-то читал, что Оди Мерфи — самый прославленный американский солдат времен Второй мировой — всегда ложился спать, положив под подушку пистолет 45-го калибра. Наверняка это был славный малый и храбрый воин, но он так и не смог до конца избавиться от воспоминаний о пережитом, они настигали его во сне. Древние греки молились Морфею, чтобы отогнать мстительных фурий. Я просто-напросто просыпался, успокаивался и ждал, когда снова смогу заснуть.
Но слишком много звуков и воспоминаний наполняли ту ночь, и я не смог прибегнуть к своей обычной тактике. Я напялил шлепанцы, прошел на кухню, налил себе стакан молока и, не одеваясь, медленно побрел к пруду. Утки спали, сбившись в кучу в зарослях камыша, вода в пруду напоминала опрокинутое зеркало, в котором отражался небосвод. Я уселся на скамейку близ покосившегося старого сарая и стал глядеть на пастбище и маленькую плантацию сахарного тростника на соседском участке. К одной из стен сарая была прибита ржавая вывеска «Хадакол», по меньшей мере тридцатипятилетней давности.
Производство этого напитка было организовано неким сенатором, и он славился не только содержанием такого количества алкоголя и витаминов, что мертвого поднимет, но и тем, что, собрав определенное количество упаковок, можно было выиграть билеты на шоу, в котором участвовали Джек Демпси, Руди Уолли и канадский великан шести футов росту. Да, как мало надо было человеку для счастья во времена моего далекого детства.
Внезапно с юга сверкнула молния, налетевший порыв ветра взлохматил гладь пруда и зашелестел листвой деревьев в моем саду. Коров уже давно согнали с пастбища, запахло дождем и серой, и я почувствовал, что давление резко упало. Я допил молоко, привалился к стенке сарая и закрыл глаза. Вдыхая свежий, омытый дождем воздух, я понял, что моей бессоннице конец, вот сейчас я вернусь в свою спальню, лягу рядом с женой и крепко просплю до рассвета.
Но, открыв глаза, я увидел, как два темных силуэта, которые незамеченными пробрались сквозь сад, быстро метнулись к крыльцу. Я мгновенно вскочил на ноги, отогнав мысль, что все еще сплю; у меня внутри все оборвалось. Подобное ощущение мне довелось испытать во Вьетнаме, когда противопехотная мина взорвалась прямо у меня под ногами. Я бросился бежать к дому, услышал, как они пытаются взломать дверь, но еще раньше я с ужасом понял, что самым страшным моим кошмарам суждено сбыться в эту ночь и пробуждение не спасет меня. Я споткнулся, скинул шлепанцы и побежал босиком; земля была жесткой, берег усыпан щепками и ржавыми гвоздями, упавшими с просевшей крыши сарая, но я продолжал бежать к дому, крича: «Я здесь! Это я!»
- Предыдущая
- 27/59
- Следующая
