Первый эйдос - Емец Дмитрий Александрович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/59
• Следующая

Чуткий Тухломоша встревожился. Он опасался искренности начальника Канцелярии больше, чем его раздражения. Сейчас Лигулу хочется быть откровенным, а через час он поймет, что неосторожно наболтал слишком много, и придет к выводу, что если нельзя убрать слова, то всегда можно убрать уши, которые услышали лишнее.

Тухломон быстро уставился на тех, кто слушал вместе с ним. Теперь они невольно оказались в одной лодке. Лицо Гервега было очень сообразительным. Где-то в глубине глазок тлела явная искра честолюбия. К тому же секретарь, как видно, считает себя умнее господина. А вот это уже неосторожно. Охранник с гладким лицом убийцы равнодушно жевал, не размыкая челюстей. Его лицо не выражало ничего, кроме стерильной инфантильности. Этот будет жить долго, если не попадет под маголодию светлых.

– В жертву? Буслаева? – переспросил Тухломон будто растерянно, но на деле предупреждая Лигула от дальнейшей откровенности.

Горбун насторожился. Красные прожилки в его глазах набухли.

– Гервег! – коротко приказал он.

Секретарь прекрасно понял, чего от него хотят. Он поморщился и без замаха ткнул Тухломона костлявым кулаком в нос. Комиссионер хрюкнул и на всякий случай упал на колени.

«Пронесло! – подумал он. – Если бьют сейчас, не убьют потом!»

– Я не спрашиваю твоего совета, что мне делать, кусок жидкой грязи! – прошипел Лигул.

– Да, повелитель!

Тухломон был так жалок, так дрожал, что Лигул смягчился.

– Я приказал найти тебя, чтобы поручить тебе девчонку. Да, она ничтожна, но все же она путается у нас под ногами. Кем может быть эта светлая, как не стражем-хранителем Буслаева? – нравоучительно заметил Лигул.

– Не знаю, – пискнул Тухломон и по кивку Лигула вновь схлопотал от Гервега в уже измятый нос.

– Это был риторический вопрос! На риторические вопросы не отвечают!.. – мягко попенял ему Лигул.

Тухломон поспешил изобразить на своем мягком лице благодарность за отеческий совет.

– Итак, девчонка! Нужно, чтобы она перестала влиять на его сердце и стала ему обузой. Сейчас она тянет его вверх, а надо, чтобы тянула вниз. Для этого девчонку нужно подчинить. Мы поработим Дафну, подчиним ее волю и желания. Она станет жиже жижи, грязнее грязи. Светлая не сможет больше оберегать его эйдос, и он попадет в дарх!..

– Конечно, в его собственный! – со странной, смущенной поспешностью добавил Гервег.

Тухломоша навострил ушки. Горбун быстро, с неудовольствием взглянул на секретаря. Так взглянул, что теперь уже Тухломону захотелось заехать секретарю в нос. Однако он не рискнул. Когда ты маленькое, слабенькое существо, вылепленное шут знает из чего, лучше не ссориться ни с кем.

– Стража света проще убить, чем покорить. Они охотнее умирают под пытками, чем переходят на сторону мрака. Конечно, это глупо, даже смешно, но эти глупцы упорствуют, – осторожно сказал Тухломон.

Лигул понимающе подмигнул.

– Ты бы, я думаю, не упорствовал, если б тебя поймал свет. Выдал бы всех, как миленький, в первые же пять минут, – проникновенно произнес он.

Комиссионер снова затрясся.

– Нет, похищать Дафну мы не будем. Есть способ бюджетнее, как говорят лопухоиды. Хорошая мавка из недавних оживленцев вполне может подействовать на ослабленного стража, если перед этим хлебнет сил у валькирии. Магия валькирии, растворенная в слюне мавки, снимет врожденную защиту стража света. Не так ли, друг мой?

Наученный горьким опытом, «друг» из осторожности промолчал, и напрасно. По знаку горбуна Гервег вновь ткнул его кулаком.

– Снова не угадал. Вопрос был хоть и риторический, но требующий поощрительной реакции. Ощутил разницу? – спросил горбун.

– Да, – поспешил квакнуть Тухломон и на всякий случай втянул голову в плечи, ожидая нового удара. Возможно, что и дождался бы, но Гервег брезгливо вытирал кулак от пластилина.

– Умничка! Злоба мавки перейдет к Дафне. Конечно, она будет бороться, но на то и расчет. Там, где сталкиваются свет и мрак, добро и зло – всегда ураган, всегда трещины, всегда нравственные разломы. Нет, Мефу она помогать не сможет… – мечтательно произнес Лигул.

Тухломон торопливо закивал, избрав золотую середину между ответом и не-ответом.

– По счастливейшей случайности некто Чимоданов не так давно сглупил и оживил прекрасную мавку, которую светлые прикончили в позапрошлом году. Чудный маленький разложенец, тупой и жадный. Пока что слаб, но это временно. Ты, Тухломон, доставишь его к валькирии-одиночке. Убедишься, что мавка укусила ее, и переправишь к Дафне.

Тухломон испугался. Ему пришло вдруг на ум, что даже случайное прикосновение копья валькирии превратит его в ничто. Да и с Мефодием лучше не шутить. После истории с флейтой Тухломон старался попадаться ему на глаза как можно реже.

– Почему бы вам не послать стража? Я так жалок, так ничтожен! Уверен: любой настоящий герой справится с заданием лучше! Хотя бы этот храбрец, который испачкал о мою грязную голову свои новые сапожки! – залебезил Тухломон, обрушиваясь на колени так стремительно, будто ему подсекли ноги бензопилой.

Лигул нахмурился.

– Страж слишком заметен. Валькирия или Дафна могут что-то заподозрить. Другое дело комиссионер. Такой дряни везде полно… Убирайся! Как и где найти мавку, тебе сообщат!.. – сказал он и вновь уткнулся в тетрадь.

Зеркало погасло. Гервег открыл дверцу и вышвырнул Тухломона из микроавтобуса. Счесав об асфальт треть носа, комиссионер окончательно убедился, что аудиенция подошла к концу. Тухломон расшаркался, поцеловал микроавтобус в выхлопную трубу и заковылял искать местечко, где можно привести себя в порядок.

– Мы с тобой еще поговорим, мерзкий Гервег! Ты будешь висеть на волоске над огнедышащей пропастью Тартара и молить о пощаде, а у меня в руке чисто случайно окажутся ножнички! – бормотал комиссионер, один раз и навеки занося Гервега в список своих врагов.

Список был мысленный, но довольно пространный и содержал почти всех стражей, с которыми Тухломоша когда-либо имел дело.

Тем временем в беспредельной глубине Тартара Лигул стоял перед погасшим зеркалом. Теперь зеркало не отражало ничего, кроме его сути. Пористый, не лишенный благородства нос горбуна расширился, изменил форму и натянул кожу. Проступило подернутое шерстистым пушком рыльце – мнущееся, как у принюхивающегося к помоям кабанчика.

– 31 июля будет прекрасный летний день! День пройдет. Наступит вечер. Прекрасный летний вечер 31 июля… – произнес Лигул нечто совсем непонятное и засмеялся.

Смех его походил на бульканье воды в бутылке, которую пытаются промыть, заткнув горлышко пальцем.

Ни один москвич никогда не сознается, что бывает на Красной площади. Единственный способ доказать это – скрытая съемка, и то москвич будет утверждать, что это видеомонтаж. Почти с такой же убежденностью жители приморских городов клянутся, что уже сто лет не были на пляже, а в море окунались последний раз семь лет назад, спасая дальнюю родственницу, когда эта наивная чукотская девушка, засмотревшись на капитана дальнего плавания, сорвалась с причала. По этой же причине сапожник ходит без сапог, а столяр сидит на работе на ящиках. Это своего рода гордость – презирать то, что рядом и под рукой.

Из этого правила есть только одно исключение: стражи света и хранители. И тем и другим Эдем необходим как воздух. Никто из них никогда не скажет, что был в Эдеме сорок лет назад и то по просьбе племянника, крайне рассеянного типа, который, не покажи ему дорогу в Эдемский сад, наверняка заблудился бы и забрел в Тартар.

При этом стражи живут в Эдеме постоянно, хранители же, существуя по большей части в Прозрачных Сферах, относятся к Эдему трепетно, как влюбленные провинциалы, когда-то жившие (учившиеся, работавшие) здесь.

• Предыдущая
• 21/59
• Следующая