Первый эйдос - Емец Дмитрий Александрович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/59
• Следующая

Мефодий прошел мимо него и уронил сердце к ногам Прасковьи, смотревшей на него с любопытством. Тяжелое сердце глухо шлепнулось о камни, сократилось в последний раз и затихло. «Просто шмат сырого мяса!» – подумал Меф.

– Это тебе, держи! – сказал Буслаев и устало повернулся, собираясь уйти.

– Обожди! Ты забыл получить награду! – неожиданно услышал он голос горбуна.

Меф безразлично махнул рукой. Он не обернулся бы, не прозвучи в голосе Лигула злорадство. С неожиданной резвостью горбун вскочил, схватил сердце яроса и рассек его кинжалом. Кинжал на что-то наткнулся, и Меф услышал неприятный звук.

– А вот и твой дарх, который ты так любезно пытался подарить Прасковье! – горбун довольно осклабился, что-то поддевая зазубриной.

Блеснула залитая кровью сосулька. Спираль гипнотически двигалась, вкручивалась в мозг, подчиняла. Мефодий опустился на колени. Не потому, что пожелал этого – голова вдруг закружилась, и он понял, что иначе упадет. Мир перед глазами смазался в тусклую акварель. Горбун шагнул к нему, поднимая руки. По щеке Мефа скользнула цепь. Ледяная тяжесть легла ему на шею.

Меф не мог оторвать от дарха взгляда. Медленно и мучительно вращаясь, сосулька, казалось, пыталась вкрутиться ему в грудь и извлечь из нее нечто, надежно укрытое.

По губам Лигула скользнула понимающая улыбочка. Он, казалось, отлично знал, что происходит.

– Год назад я попросил егерей выследить крупного яроса и пустить ему в сердце стрелу, использовав выбранный для тебя дарх как наконечник. Дарху полезно напитаться кровью низшего даймониума. Да и даймониуму это не доставляло особых мук. Эти твари исключительно живучи.

Меф слышал его слова, но не понимал их. Боль растворяла смысл. Он пытался рывком встать, но всякий раз падал на колени, понимая, как жалок сейчас. Его самой большой мечтой было сохранить равновесие. От Прасковьи полыхнуло короткой волной участия. Меф попытался повернуть к ней лицо, но все смазывалось. Дарх продолжал вращаться. Мефу смутно мерещилось, что его конец пытается изогнуться, как щупальце.

Кто-то подхватил Мефодия под локоть и рывком поставил на ноги.

– Разве ты не видишь: он не готов это принять! – услышал Меф гневный голос Арея.

Горбун лицемерно заморгал.

– Тебе известны правила, мечник. Дарх нельзя сдать обратно. Теперь хочешь ты того или нет, Буслаев, но твой дарх должен получить первый эйдос или он заберет твой.

На улице Ирка внезапно поймала себя на том, что собирает всех собак. Первыми к ней приблудились два больших кудлатых пса, похожих между собой, как близкие родственники, только один из них был белый с черными пятнами, а другой цвета грязного песка. Про себя Ирка назвала их «братики». Метров через триста приблудился третий пес – широкогрудый, мощный, с короткой шерстью. В нем ощущался замес породистого ротвейлера с простой и здоровой дворняжной кровью.

«Ты будешь Качок», – решила Ирка.

Спустя две минуты к ним присоединилась молодая, длиннолапая собака. Она была поджарая, с виду сильная, но неуверенная и пугливая, с поджатым хвостом и опущенной головой. Ирка недолго думая назвала ее «Мошкин». Братики и Качок обнюхали Мошкина и великодушно разрешили ему присоединиться к стае. При этом Качок грозно щелкнул зубами: знай, мол, место! Братики же остались равнодушны.

После Мошкина подошли еще двое. Один из них – огромный как медведь, медлительный пес, определенно изготовленный на базе ньюфаундленда. Он был в ошейнике, с ухоженной и чистой шерстью. При этом, куда подевался его хозяин, так и осталось неизвестным. Ирка не мудрствуя так и назвала его – «Медведь». С чувством собственного достоинства Медведь мельком обнюхал Мошкина и, не обращая внимания на остальных, занял место впереди своры. Качок хотел возмутиться и покачать права, но передумал и только на всякий случай показал зубы.

Квартала через два стая выросла до двух десятков собак. Кто-то присоединялся, кто-то отставал, вспоминая о срочных делах, так что Ирка уже не пыталась придумывать им имена. Только отметила, что в стае появился и свой чудик – нелепая дворняжка с короткими лапами и неожиданно толстым туловищем, которое животом почти цепляло землю. Чудик жался сзади, и всякая новая собака считала своим долгом рявкнуть на него, упрочивая свою власть. Чудик был такой нелепый, что даже Мошкин приободрился и ощутил себя почти героем.

Если первое время Ирка еще сомневалась, что собак собирает именно она, то вскоре сомнения исчезли. Свора существовала автономно, сама по себе, но вместе с тем в тесной связке с Иркой. Псы бежали сзади, на почтительном удалении, не пытаясь приблизиться, но особо и не отставая. Иркино главенство признавалось по умолчанию. Куда бы она ни поворачивала, свора следовала за ней. Не след в след, порой отставая, чтобы погнаться за кошкой или облаять прохожих, но все же определенно признавая, что она главная.

«На охоту идут, а я у них вожаком!» – поняла Ирка.

Она была смущена. Шла, стараясь лишний раз не оглядываться, а выросшая свора за спиной грызлась, атаковала встречных псин и облаивала автомобили. Она уже ощущала свою силу. Это были уже не просто несколько отдельных собак, а стая, с которой невозможно не считаться. Собаки это прекрасно осознавали и нагло пользовались открывшимися возможностями.

Антигон выбрался из рюкзака и, наложив морок невидимости, чтобы не смущать прохожих, вскарабкался Ирке на плечи.

– Прекрасный вид! Высокогорный воздух!.. Ай! Могу я попросить придержать меня за ноги, мерзкая хозяйка?

– С какой стати?

– Если я буду падать – я вцеплюсь вам в волосы! – предупредил кикимор.

Ирка вняла его словам и взяла кикимора за ноги.

– Чего ко мне пристали эти собаки? – спросила она у Антигона.

– Вы волчица, хозяйка! Белая волчица! Обычно волки раздражают собак, но тут случай особый! Вы и волчица, и одновременно человек. Короче, повелительница! – сказал кикимор.

Голос у него стал почтительным. Так всегда бывало в случаях, когда разговор касался возможностей валькирии. Тут Антигон мгновенно отбрасывал всю свою дурь и становился преданным и занудливым, как старый слуга, который ощущает социальный статус хозяина острее, чем сам хозяин.

– Я о вас пектюсь? Пектюсь! Вот и нечего выступать, когда о вас пектятся! – произносил он с необычайной важностью.

Ирка начала уже привыкать, что у нее куча собак, когда ее стая без объявления войны внезапно атаковала мелкого белого пуделя, который в крайнем ужасе сразу завалился на спину, демонстрируя полную и бесповоротную покорность. Хозяйка пуделя вопила, но почему-то не на собак, а на Ирку, будто она специально, исключительно для нападения на ее пуделя, собирала псов по всему городу.

Ирке пришлось ускорить шаг и свернуть во дворы. Она была уже недалеко от дома Бабани. Наживать здесь врагов не имело смысла.

– Ты никогда не обращал внимания, что дети на улице в большинстве случаев замечают только детей, а собаки – собак? – спросила она у Антигона.

Кикимор важно подумал и высказался в смысле, что не обращает внимания на всякую ерунду. Он-де верный раб, только о госпоже и беспокоится и вообще при исполнении. Мог бы иногда хоть пинка получить от хозяйской щедрости, да разве дождешься? Вместо пыток тебя же еще и на плечах катают! Просто тьфу-ты-ну-ты, кобылица инфантильная, а не хозяйка! Не сегодня-завтра позволит прыгать у себя на голове и улюлюкать!

Это был уже перебор. Возмущенная такой наглостью, Ирка чуть присела, резко выпрямилась, отпустила ноги кикимора, и Антигон ласточкой улетел в кустарник. Ирка понадеялась, что, треснувшись о землю, он испытал глубокое нравственное удовлетворение.

Пять минут спустя валькирия-одиночка была уже у Бабани. Обычно она заходила к ней регулярно, раза два в неделю, и проверяла, устойчив ли морок и все ли хорошо у самой Бабани. Выбрасывала испортившуюся еду, мыла тарелки (чаще посудомойкой или, скорее, «посудомоем» становился Антигон), стирала пыль с монитора, меняла лежащую на кровати книгу, проверяла заклинание. При этом Ирка ловила себя на том, что старается появляться дома именно тогда, когда шанс застать там Бабаню минимален.

• Предыдущая
• 10/59
• Следующая