Путь, исполненный отваги - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/78
- Следующая
Молоко у его мамаши исчезло еще на прошлой неделе, и теперь близнецы вовсю налегали на детские смеси. Ввиду того, что их папа оказался крупным ученым, детский рацион был гораздо богаче, нежели у основной массы младенцев. Всякие заграничные кормежки с добавлением орехов, карамели, меда и прочих вкусностей заставляли мальчугана радоваться и благодарить судьбу. Он ел много, охотно и с огоньком, что весьма пугало его мамашу. Забавный парадокс: ум его требовал мяса, острой приправы и рюмки коньяку, а тело пускало слюну при виде творожной массы, что ежедневно приносилась Мариной с расположенной неподалеку молочной кухни.
Сестра же, напротив, жрать совсем не хотела. Вечно придуривалась и выплевывала на слюнявчик содержимое ложки. Ввиду плохого аппетита она подросла совсем немного и в весе прибавила лишь до шести с половиной килограммов. Ростислав же вырос почти на пятнадцать сантиметров и весил девять семьсот.
Марина была весьма озабочена, и по ее настоянию муж свозил ребенка к ведущему педиатру Минска. Эскулап, старенький чуваш по русской фамилии Петров-ака, долго слушал младенца стетоскопом, рассматривал глаза, половые органы, залезал в ушки блестящими металлическими воронками, проверял рефлексы.
– Э-э, сколько, вы говорите, нашему герою? Полгодика? Блестящий результат, я бы сказал, блестящий! А вот девочке вашей стоит уделять больше внимания. Как бы ранней стадии дистрофизма не случилось. А парень хорош, просто великолепен!
«Неплохой привес!» – шутил отец и часто брал Ростика с собой в кабинет, где малыш, полулежа в специальном шезлонге, наблюдал, как кандидат наук Алексей Каманин делает выписки из книг, чертит на ватмане модели молекул и атомов, просто читает зарубежные журналы, которые достает из специального сейфа.
Заканчивался одна тысяча семьдесят четвертый год – это Ростик знал точно, поскольку видел собственное метрическое свидетельство – пару раз отец шутя тыкал им в нос первенцу. По телевизору – «Горизонту» – часто показывали нынешнего генсека Брежнева, целующегося взасос со всяким отребьем: будь то лидер Ангольской черножопой партии, или вождь индейского племени Вантуз, борющегося в загнивающей Америке за свои права.
Как узнал он еще из телевизора, в прошлом году закончился военный конфликт между Израилем, Сирией и Египтом. Израиль выиграл благодаря тому, что не в силах отказаться от ежедневного шестикратного намаза, арабы превратили заварушку в идиотизм. Израильтяне забирали их без единого выстрела во время этого самого намаза. Так по крайней мере объясняли хитро прищуренные политические обозреватели.
Узнал он и о Второй мировой войне. Хотя и очень удивился, что русские так хитро отошли до самой Москвы, а потом уже гнали врага аж до самого Берлина. Совсем он удивился, вспомнив, как к ним в институт по обмену опытом приезжали два немецких профессора, и им велели показывать все без утайки. Сопоставляя и анализируя, профессор понял, что правду о Великой Отечественной войне партия старательно зашпаклевала, как и все то, что оной войне предшествовало.
Оглядываясь из своего шезлонга на тысячи книг, что стояли в книжных шкафах, он жаждал лишь одного: поскорее вырасти, чтобы эти книги прочитать. Отрасль физики, в которой его отец считался корифеем, была очень молодой. Настолько молодой, что профессор физико-математических наук не знал, с какого боку подступиться ко всем этим электронам, позитронам, нейтронам, нейтрино и мегавольтам на нуклон.
Обо всех эти терминах он услышал от отца, бормочущего их, словно иезуит-латинянин молитвы из катехизиса, принадлежащего лично Марку Аврелию.
– Что мы знаем о термоядерной реакции, Ростислав! – обращался Каманин к единственному слушателю. – Практически ни хрена! Термоядерная реакция – это процесс превращения водорода в гелий под действием чрезвычайно высоких температур. Понимаешь?
Ростик кивнул. Приняв реакцию ребенка на свой речитатив как должное, Алексей в волнении зашагал по комнате.
– Пример типичной термоядерной реакции – наше Солнце. Понимаешь?
Малыш снова кивнул.
– И вот, Родина требует, чтобы мы создали термоядерную бомбу. Мало нам одного солнца!
Ростислав насупился. Проклятая Родина! Ненасытная Родина! Она снова что-то требует! Не дает людям жить спокойно. И как все обезличено! Родина требует! Партия требует! Фронт требует! И никто конкретно! Взять бы этого бровастого красавчика, что так лихо целуется с себе подобными и гавкает с трибуны, и спросить: «Кто конкретно требует? Кому нужны эти сраные ракеты, стоимость одной из которых равняется зарплате за год всех рабочих Минского тракторного завода? Батька вон тоже член партии, но не видно, чтобы нужны ему были эти ракеты!»
«А армия в пять миллионов человек, чтобы защищать Родину? А двадцать миллиардов рублей на оборону? Отец говорит, что был в позапрошлом году в Швеции. Там жить хорошо. И армия – шестьдесят семь тысяч человек. Как в семьсот третьем году дали под задницу Карлу Двенадцатому, так с тех пор никаких войн. И ракеты им на хрен не нужны! В тридцать седьмом говенно было и теперь, насколько я могу кумекать, не лучше».
Ребенок внимательно слушал отца, время от времени неосознанно кивая головой либо крутя. Уловив, что сын ведет себя так неожиданно разумно, Алексей внезапно заткнулся.
– Слушай, Ростик, мне кажется, или ты и впрямь меня понимаешь? – дитя неосторожно кивнуло.
– И ты разбираешься в ядерной физике? – качание головой. Отец поскреб заросший недельной щетиной подбородок.
– Тогда в чем ты разбираешься? – Ростислав молча открыл беззубый рот и выжидательно посмотрел на отца.
– Понял, – хмыкнул тот, – а как насчет математики? – Бешеное кивание и качание в шезлонге.
– На каком уровне? Школьном? – качание.
– Институтском? – качание.
– Но неужели? – кивание.
Алексей подхватился с кресла и принялся шагами мерить комнату. Лоб его покрылся испариной, и он полез в карман за носовым платком. Ростислав молча следил за всем этим. Наконец, Каманин остановился перед шезлонгом.
– Ребенок! Ты кто, признавайся! На шпиона американского не похож вроде... – Лицо Ростислава перекосила гримаса. Он сделал попытку пожать маленькими плечами, но...
– Ты хочешь сказать, что обычный маленький засранец, только с мозгами доцента? – Гримаса стала чуть брезгливее.
– Что? Профессорскими? – со всей надменностью, которую только могло изобразить простодушное детское личико, малыш кивнул.
Алексей перетащил свое кресло к шезлонгу, сел в него и уставился на чудо-сына.
– Хорошо. Тогда объясни мне, как мозг профессора математики очутился в теле моего новорожденного сына? – Малыш опять попробовал пожать плечами.
– Ты что, таким родился? – грустный кивок.
Отец выдохнул с шумом воздух.
– Тогда тебе я не особенно завидую. Маме говорить будем? – Ребенок в ужасе закатил глаза.
– Понял, – повторил отец, – мама и так не в восторге от твоего прогрессирующего развития, а тут и вовсе с катушек съехать может. Что же нам делать, а?
Минуты полторы он тщательно морщил лоб, но поскольку прагматичная его натура всегда брала верх над желаниями, то он лишь фыркнул и спросил:
– А может, пойдем в парке погуляем?
Ростислав кивнул. В Парке Горького он гулять любил. Особенно ему нравилось, когда отец брал его на руки и гулял вдоль набережной. Одетая в бетон Свислочь чем-то напоминала Яузу, на берегах которой он провел свое предыдущее детство. Как давно было сие, господа!
Родился Афанасий Поликарпович Переплут ажио в далеком тысяча восемьсот девяносто третьем году – почти век тому назад. Родился в семье интеллигентов. Отец – врач, доктор медицины, ученик самого профессора Пирогова – хирурга с мировым именем. Мать часто выезжала в Петербург читать лекции по психологии в Пажеском корпусе. Имела несколько работ по гуманитарным дисциплинам, сделавшим ее имя известным в некоторых европейских странах.
Сам Афанасий Поликарпович окончил в пятнадцатом году ни много ни мало Парижский университет, так называемую Сорбонну, получив диплом магистра физико-математических наук. Его без вопросов приняли в аспирантуру при Московском университете, а через год – в тысяча девятьсот шестнадцатом он защитил уже кандидатский минимум.
- Предыдущая
- 7/78
- Следующая
