Владетельница ливанского замка - Бенуа Пьер - Страница 1

• 1/47
• Следующая

Судно вышло из гавани. Оно медленно двигается в лиловатом сумраке моря. Над старым Бейрутским молом я различил сначала остроконечные верхушки мачт, потом две черные трубы. Вот оно уже в открытом море. Через полчаса оно скроется из виду.

Я узнаю судно. Это «Сфинкс», — пароход, который высадил меня здесь три года тому назад, когда жизнь открывалась передо мной такая чистая и прекрасная.

С террасы, на которой я совершаю мою ежедневную прогулку, виден почти весь город. Мой взгляд скользит машинально налево и ищет среди зелени, окружающей американский госпиталь, скромную виллу, где эта бедняжка перестала наконец вспоминать меня…

Но мысль моя недолго останавливается на этом бесцветном воспоминании. Ливан, Ливан, твои обнаженные ущелья, лишенные с виду всякой таинственности, таят в себе больше мрака и ужаса, чем это можно себе представить! Мне надо напрячь зрение, чтобы увидеть не самый замок, а скалу, с которой можно его разглядеть. Замок, владетельница которого обратила меня в то, что я сейчас представляю из себя, — в существо, над которым власть ее была так сильна, что отняла у меня даже способность стыдиться своего состояния.

Пусть никто не заблуждается относительно значения слез, которые я проливаю. Это слезы сожаления, — отнюдь не слезы раскаяния. Я отворачиваюсь, чтобы больничный служитель не видел, как эти слезы стекают по моей щеке, падают на рукав куртки, — на то самое место, где каким-то чудом сохранились еще три чудные золотые нашивки.

А «Сфинкс», где «Сфинкс»? О, какой он уже маленький… Дорогое мне судно скрылось как-то незаметно у меня из глаз. Только дым его указывает мне, что оно идет к северу, находится на высоте впадения реки Адонис. Через два дня оно будет уже в Александрии, через восемь — в Марселе… Марсель! Вокзал, от которого отходит поезд в мой маленький городок, мой маленький городок, которого я больше никогда не увижу… Но нет! Я ни о чем не сожалею.

Пароходный ли дым еще не рассеялся, или туман сползает в сумраке по лиловатым склонам Ливана? Не знаю. Еще одну минуту попытаюсь вглядеться и отдать себе отчет… Потом все будет кончено.

Служитель делает знак: пора возвращаться. Я повинуюсь.

Апрельское утро было ясное и веселое. Солнце играло на море. Легкий туман клубился среди гор, а на вершине, свободной от облаков, сияли на солнце трогательные, красные с белым, деревушки маронитов.

Ветерок проносился среди пальмовых деревьев, колыхая их ветви, темная зелень которых еще не успела потускнеть от летней пыли. Завтрак, на который я был приглашен к полковнику Эннкену, был назначен в час. Из скромности я не хотел приходить раньше, так как знал, что дома только одна мадемуазель Эннкен. Не зная, как убить оставшиеся два часа, я накупил газет на улице Почты и расположился с ними на авеню де Франсе, на террасе Курзала. После долгого пребывания в госпитале воздух и свет опьяняли меня. Я едва держался на ногах. Тысячи золотых пылинок танцевали у меня перед глазами.

В этот утренний час в кафе было только два посетителя: молодой франт, которому чистили ботинки, причем он все время вертел голову то направо, то налево, следя за тем, достаточно ли хорошо производится эта операция, и в глубине залы, спиной ко мне, на высоком табурете у стойки бара — английский офицер.

Я пробовал читать, но безуспешно. Французские газеты, доходившие сюда только через две недели, не интересовали меня. Я полузакрыл глаза и отдался окружающему меня оцепенению.

Но вскоре меня заставили очнуться звуки голоса. Он все повышался. Это англичанин сердился на бармена. Молодой франт уже исчез.

— О, это положительно смешно! Ведь я же тебе говорю, что это для меня, только для меня.

— Невозможно, г-н майор!

— Невозможно! Почему невозможно?

— Хозяин не хочет.

— Осел твой хозяин, проклятый осел! Я сам с ним поговорю. Где он?

— Он еще не пришел.

— А, он еще не пришел!..

Последовавший поток английской ругани заставил меня обернуться.

— Майор Гобсон! — воскликнул я.

— Капитан Домэвр, черт побери! Рад встретиться, капитан. Так вы в Бейруте?

Англичанин слез с табурета и горячо пожал мне руки.

Мы встречались два года тому назад в Адене, когда мы сменяли в Киликии английские войска. Мой эскадрон пришел на смену тому, которым он командовал. В продолжение двух недель мы прожили бок о бок, я вынес от майора Гобсона впечатление человека воспитанного, прекрасного игрока в бридж, любителя выпить и вообще человека, который меньше всего ставил нам палки в колеса.

С ним было связано воспоминание о довольно трудном времени, и я ничего не имел против того, чтобы встретиться с ним в более мирной обстановке.

— У вас какие-то осложнения с барменом, майор?

— И вы думаете, капитан, что перед вами бармен? Это не бармен, это осел. Проклятый осел, как я уже имел честь…

— Он испортил вам коктейль?

— Если бы только это! Я бы отодрал его за уши — и конец! Дело гораздо важнее.

— Гораздо важнее?

— Г-н майор, — объяснил бармен с чувством оскорбленного достоинства, — хочет меня заставить выдать тайну состава одного из наших коктейлей.

Гобсон сделался красный, как кирпич.

— Не выдать мне, проклятый осел, а продать!.. Капитан, будьте свидетелем, что я никогда не встречал такого глупого малого. Я хочу знать состав этого коктейля, это вопрос решенный. Я плачу ему за этот рецепт стоимость трех коктейлей в день за все то время, что я пробуду в Бейруте, то есть еще около двух лет. Мне кажется, это вполне разумно. Я плачу, потому что не хочу быть вынужденным пить что-либо там, где мне не нравится, тогда как я могу со всеми удобствами сидеть у себя в кабинете, где у меня — как вы сами скоро убедитесь — прекрасные кожаные кресла, великолепный вид на Ливан, а на стенах — прелестнейшая коллекция луков и кастетов, какую только мог собрать солдат лорда Китченера.

— Повторяю вам еще раз, г-н майор, я не могу!

— Раз — нет! Два — нет! Три! Не хочешь? Отлично, я получу даром твой паршивый рецепт. Подай сейчас же два коктейля… Нет, не сюда, а на террасу, чтобы я больше не видел твоей физиономии. Идемте, капитан.

Мы сели за столик, за которым я перед тем сидел.

— Я хочу вам доказать, — заговорил Гобсон, — что я настаиваю на этом не из пустого ребячества. Бармен осел, я это Утверждаю. Но он артист своего дела, великий артист. Его коктейль «Метрополитен», рецепт которого я все-таки достану, прямо чудо! Да вот, судите сами.

Гарсон поставил перед нами два бокала с замороженным розовым напитком.

— Действительно, замечательно, — сказал я, — после трех таких бокалов…

— Можно беспрепятственно дойти до шести, если еще предварительно немного смочить дорожку виски. Я надеюсь, что вы завтра же сами в этом убедитесь у меня дома. И вы посмотрите мои замечательные кастеты.

— Что вы делаете? — удивленно спросил я. — Вы не пьете? Он вытащил из одного из своих раздутых карманов маленькую никелевую фляжку и собрался перелить в нее содержимое бокала.

— Я его предупреждал, — отвечал он, указывая на бармена, который глядел на него с внимательной покорностью. — Я предлагал заплатить, — он не захотел. Я сказал, что получу даром его рецепт. Прямо отсюда, где вы меня видите, я отправляюсь в американский университет. Я вызываю достопочтенного Иошуа Филльмора, знаменитого химика, капитан. Одним мановением руки он производит мне анализ этого знаменитого коктейля «Метрополитен». Анализ качественный, разумеется. А количественный я беру на себя. Да здравствует король Георг!.. Да, но, я вижу, вы выпили, а я нет. Гарсон, еще два «Метрополитена»!

— Но я все-таки буду впереди вас, — заметил я.

— Клянусь Юпитером, вы правы! Три «Метрополитена»! Ну, а теперь, когда серьезные дела покончены, позвольте спросить, как ваше здоровье?

• 1/47
• Следующая