Кенигсмарк - Бенуа Пьер - Страница 7
- Предыдущая
- 7/47
- Следующая
— Вы рассуждаете правильно. Но можно ли знать, что ожидает вас, когда вы очутитесь в самом центре этих тёмных дел. Вы можете, сами того не подозревая, оказаться замешанным в цепь интриг, вы даже не знаете, чего, собственно, от вас там ждут. Я скажу вам, что я чувствую в глубине души. Вам, например, предлагают десять тысяч марок, не так ли? Я не могу не находить эту сумму чрезмерной. Ваш друг Бувале, окончивший Нормальную Школу, приват-доцент, получал у Саксонского короля всего только восемь тысяч.
Я ясно видел, что у старого профессора были определённые мотивы, заставлявшие его говорить со мной таким образом, и что боязнь скомпрометировать себя не позволяет ему быть откровеннее. Впрочем, я думаю, всё равно это было бы бесполезно: любопытство моё было задето, во мне пробудилась жажда приключений. И я решительно сказал ему:
— Благодарю вас, дорогой учитель, за сделанные мне предостережения, но принятое мною решение неизменно. Я сделаю всё возможное, чтобы держаться в стороне, я не буду выходить из рамок моей должности, и я уверен, что мне удастся избежать опасностей. Разрешите мне только высказать одну просьбу к вам.
— Говорите.
— Если мне что-нибудь там покажется подозрительным, позвольте вам об этом написать; я попрошу у вас совета, и тогда будет достаточно времени…
— Берегитесь! Не делайте этого, мой бедный друг! — воскликнул он. — Не забывайте, что там вы будете окружены шпионами. Никогда, никогда не пишите таких писем, которых не должен был бы читать великий герцог; можете быть уверены, что если у него явится желание с ними познакомиться, он не попросит у вас позволения. Как только вы очутитесь в Лаутенбурге, вы будете изолированы от всего мира. Я знаю герцогский дворец. Несмотря на всю его роскошь, он больше похож на крепость, чем на дворец.
— Но ведь там всегда будет Марсе.
Тьерри улыбнулся, и улыбка эта напомнила мне слова Рибейра: «сообразительностью он не блещет».
— Итак, я вижу, что ваше решение твёрдо. Впрочем, быть может, мои опасения действительно преувеличены. Наконец, вы молоды и одиноки, у вас есть и находчивость, и сила воли. Может быть, я не прав, когда журю вас за вашу жажду приключений, на этот счёт я пленник моих учёных привычек: тихая жизнь, библиотека. Кстати, в Лаутенбурге к вашим услугам будет одна из лучших библиотек в мире. Коллекция великого герцога славится. Там есть рукописи Эразма и большая часть рукописей Лютера. Поезжайте, мой дорогой мальчик. Но не забудьте прийти ко мне после свидания с Марсе. Может быть, я смогу дать вам кое-какие практические советы, как вам лучше держаться в роли преподавателя.
На квартире меня ожидала пневматичка, запечатанная изящной лилово-красной печатью: Марсе уведомлял меня, что он рад будет видеть меня у себя сегодня в три часа.
Я отправился на улицу Альфонса де Невилля, где жил французский посланник при Лаутенбургском дворе; по дороге я припоминал все подробности моей беседы с профессором Тьерри. Да, он несомненно знает больше, чем он решился мне сказать, думал я. «Не делаю ли я, в самом деле, большой глупости? Э! Да что! Увидим! Было бы ещё глупее упустить двадцати пяти лет от роду случай зарабатывать 12 тысяч франков в год и влачить в Париже жалкое существование, без всяких видов на будущее». И даже теперь, после всего того, что я пережил, мнение моё на этот счёт остаётся без перемены.
Когда меня ввели к полномочному министру, графу де Марсе, он находился в обществе симпатичной дамы лет сорока, которая делала ему маникюр.
Граф Матье де Марсе по внешности, выражению лица и представительности производил впечатление римского сенатора; при этом сдержанность, полная дипломатической недоговоренности и таинственности. Человек с такой внешностью может позволить себе роскошь иметь совершенно пустую голову.
— Не нахожу слов для извинений за бесцеремонность, с которой я позволяю себе принять вас в такой обстановке, господин Виньерт, — произнёс он самым галантным тоном. — Но время, особенно здесь, в Париже, — вы сами знаете, что за драгоценная для всех вещь время. Подумайте, как я должен экономить его здесь, в Париже, где я провожу всего-навсего две недели в году.
Он высыпал предо мною ещё с полдюжины подобных банальностей, разглядывая себя в зеркале и украдкой рассматривая меня. Мне показалось, что этот первый экзамен, столь важный в глазах человека с таким умственным кругозором, не был для меня неблагоприятен. Но в то же время я понял, что едва ли я внушил ему выгодное мнение насчёт манеры университетских людей одеваться.
Опустив руку в тепловатую розовую жидкость, он решил приступить к делу.
— Я не позволил бы себе, господин Виньерт, пригласить вас для того, чтобы подвергнуть вас своего рода экзамену; впрочем, я, собственно говоря, даже не совсем компетентен в этом. Мне уже известно, что вы обладаете в достаточной мере всеми необходимыми научными знаниями. Что же касается гарантий, так сказать, моральных и интеллектуальных, то мне незачем проверять их самому, раз я уже получил их от рекомендовавшего вас нашего общего друга Рибейра.
Я поклонился; он тоже поклонился. От своей речи он, видимо, был в восторге.
— Вы, без сомнения, желаете знать, в чём будет состоять ваша роль в Лаутенбурге? О, это не так серьёзно! Для занятий науками у герцога Иоахима уже имеется учитель. Обучение его военному делу возложено на майора Кесселя. Вы же будете преподавать ему французский и историю, всеобщую историю, само собою разумеется. Есть, впрочем, ещё одна вещь, которой великий герцог особенно интересуется.
«Мы подходим к самому главному», — подумал я, вспоминая подозрения профессора Тьерри.
— Хорошо ли вы читаете стихи?
Как ни прост был этот безобидный вопрос, но я опешил.
— Как вам сказать? Признаться, мне трудно…
— А между тем это самое существенное. Великий герцог сказал мне, чтобы я на это обратил особое внимание, и вот по какой причине. Великая герцогиня Аврора безумно любит французскую поэзию. Возможно, что время от времени вас будут приглашать к ней. Она беспрестанно жалуется, что в этом отношении Лаутенбург даёт ей очень мало, и вот его высочество хочет сделать герцогине сюрприз. «Мой дорогой граф, — сказал он мне, — я знаю, что вы человек начитанный и обладаете хорошим вкусом; я на вас полагаюсь». Прошу извинения, что в этом вопросе я действительно вынужден просить вас предоставить мне возможность самому убедиться.
И, указав мне своей, всё ещё влажной, рукой на стеклянный шкаф с книгами, он прибавил:
— Там вы найдёте прекрасных поэтов. Выберите любого и прочтите первое попавшееся стихотворение.
Сказать по правде, там оказались только устаревшие авторы. Я взял первый попавшийся томик стихотворений Казимира Делавиня, и, хорошо ли, плохо ли, прочёл превосходную его поэму «Преддверие рая».
— Восхитительно, прелестно, — тоном знатока воскликнул Марсе. — Не правда ли, мадам Мазра?
Маникюрша издала нечто вроде клохтанья, долженствовавшего выразить экстаз, в который её привело стихотворение. Немало я видел в своей жизни курьёзных сцен, но более курьёзной — никогда.
— Всё идёт как нельзя лучше, — сказал Марсе и встал. — Мне нечего говорить вам о том, что там, в Лаутенбурге, к вам будут относиться с отменной предупредительностью. Великий герцог — сама изысканность. Великая герцогиня… — он поднял глаза к небу, — русская; что касается её красоты, то этим всё сказано. Принц Иоахим очень послушный юноша, но особенно живым умом не отличается. Впрочем, нельзя же и требовать от немца той живости ума, которой отличаемся мы, французы. Наконец, должен вам сказать, что все мужчины там, при дворе, очаровательны, а дамы восхитительны. Ездите вы верхом? — Я отрицательно покачал головой.
— Научитесь. Вы будете ездить с Кесселем. Это кавалерист высшей марки… Вы придёте ко мне завтракать в миссию. Там у меня имеется одна фривольная вещица работы Пуаре; вы её увидите по моём возвращении туда, дней через десять: ведь вы уедете раньше меня. Вы должны поспешить туда как можно скорее, вас ждут. Если вы уедете послезавтра в десять часов вечера, вы прибудете в Лаутенбург в воскресенье утром в девять часов.
- Предыдущая
- 7/47
- Следующая
