Атлантида - Бенуа Пьер - Страница 40
- Предыдущая
- 40/49
- Следующая
Было около девяти часов вечера, и розовые светильники, горевшие в нишах, почти все уже потухли. От времени до времени нам еще попадались тут и там фонари, пламя которых, вспыхнув и затрещав, исчезало во тьме. Какой лабиринт! Я понял, что один я никогда не нашел бы дороги.
Мне оставалось только следовать за гепардом.
Сначала он рвался и метался, как бешеный, но затем мало-помалу приспособился к своей роли буксира. Он бежал, низко пригибаясь к земле и фыркая от удовольствия.
Ничто так не походит друг на друга, как один темный коридор на другой. Меня взяло сомнение. А что, если я попаду в зал, где играют в баккара? Но я был несправедлив к Царю Хираму. Славный зверь, давно лишенный общества любимого существа, вел меня туда, куда мне хотелось.
Вдруг, на одном из поворотов, расстилавшийся перед нами густой мрак сразу поредел. Блеснул, в виде розетки, зеленовато-красный, очень бледный свет.
Одновременно, гепард остановился с глухим мяуканьем перед дверью, на которой выделялся замеченный мною светлый круг.
Я узнал вход в комнату, куда меня ввел, на другой день после моего прибытия, белый туарег, и где на меня, когда я приближался к Антинее, бросился Царь Хирам.
— Теперь наши отношения куда лучше, — прошептал я, лаская зверя, из боязни, как бы он не издал нескромного ворчания.
Я сделал попытку открыть дверь. Почти на одном уровне с землею находилось другое, точно такое же зеленоватокрасное окошечко круглой формы.
Я нащупал простую щеколду и открыл дверь, укоротив в то же время шнур Царя Хирама, чтобы вернее держать в руках зверя, начинавшего сильно нервничать.
Громадный зал, в котором я впервые увидел Антинею, был окутан мглой. Но сад, куда он выходил, ярко светился в бледных лучах луны, сиявшей на черном небе, отяжелевшем от близкой, но не разразившейся грозы. Озеро блестело, как огромный кусок олова.
Я сел на подушку, крепко зажав между ногами ворчавшего от нетерпения гепарда, и погрузился в размышление.
Я думал не о своей цели. Нет, — этот вопрос был у меня решен уже давно. Я думал о средствах, о том, как достигнуть этой цели.
Через несколько минут мне почудился чей-то далекий говор, глухой гул голосов.
Царь Хирам заворчал громче и начал метаться. Я отпустил слегка веревку, и зверь пошел вперед, обнюхивая темные стены, из-за которых, казалось, доносился шум.
Я последовал за гепардом, стараясь натыкаться как можно меньше на разбросанные повсюду подушки. Мои глаза, привыкнув к мраку, ясно различали пирамиду ковров, среди которых я увидел в первый раз Антинею.
Вдруг я споткнулся. Царь Хирам остановился. Я почувствовал, что наступил ему на хвост. Славный зверь, — он не издал ни звука!
Идя ощупью вдоль стены, я обнаружил вторую дверь.
Тихо-тихо, как и первую, я осторожно ее приоткрыл. Гепард слабо зарычал.
— Царь Хирам, — прошептал я, — молчи!
И я охватил руками могучую шею животного.
Я ощутил на своей коже прикосновение его влажного и теплого языка. Он тяжело дышал, трепеща от неизъяснимого удовольствия.
Перед нами открылся новый зал, центральная часть которого была освещена. Посредине, сидя на корточках, шесть человек играли в кости, попивая кофе из крохотных медных чашек с длинными ручками.
То были белые туареги.
Спускавшийся с потолка фонарь бросал на них круг яркого света. Все, что было вне этого круга, тонуло в непроницаемой тьме.
Черные лица, медные чашки, белые бурнусы, игра света и теней, — все это производило впечатление странного офорта.
Туареги играли в сосредоточенном молчании, выкликая хриплыми голосами свои ставки.
Тогда, все так же тихо, совсем тихо, я отвязал шнурок, сдерживавший порывы нетерпеливого зверя.
— Ступай, сын мой!
Он рванулся вперед с пронзительным визгом.
И вот, случилось то, что я предвидел.
Одним прыжком Царь Хирам очутился среди белых туарегов, посеяв среди этого караула величайшее смятение.
Другим прыжком он исчез во мраке. Я смутно заметил темное отверстие второго прохода, находившегося на другой стороне зала, напротив коридора, у выхода из которого я остановился.
«Это там», — подумал я.
Между тем, среди озадаченной и раздраженной стражи царило неописуемое, но бесшумное волнение, сдерживаемое, — это чувствовалось, — близостью какого-то высшего существа. Ставки и стаканы для игральных костей скатились в одну сторону, а чашки — в другую.
Двое из туарегов, которых зверь сильно потрепал, потирали себе бока, глухо ругаясь.
Излишне говорить о том, что я воспользовался их беззвучным переполохом, чтобы проскользнуть в зал. Я стоял, плотно прижавшись к стене второго коридора, того самого, куда нырнул Царь Хирам.
В то же мгновенье в глубокой тишине раздался серебристый звон колокольчика. По беспокойным движениям туарегов я понял, что следовал по правильному пути.
Один из шести туземцев поднялся. Он прошел мимо меня, и я двинулся вслед за ним. Я был совершенно спокоен.
Все мои движения были рассчитаны точнейшим образом.
«Чем я рискую в моем положении? — сказал я самому себе. — Тем, что меня вежливо отведут назад».
Туарег поднял драпировку. Вслед за ним и я вошел в покои Антинеи.
Это была огромная комната, казавшаяся и темной и освещенной. В то время, как ее правая сторона, где находилась Антинея, сверкала ровным и ярко очерченным абажурами светом, левая оставалась во мраке.
Те, кому приходилось бывать в жилищах Туниса, знают, что такое гиньоль, — нечто вроде квадратной ниши в стене, в четырех футах от земли, со входом, который плотно закрывается ковром. Туда взбираются по небольшой деревянной лестнице. Такой гиньоль я инстинктивно угадал налево от себя и осторожно в него проник. Мое сердце громко билось в темноте. И все же я оставался спокойным, совершенно спокойным.
Из этого убежища я мог все видеть и слышать. Я находился в комнате Антинеи. Ничем особенным, кроме громадного роскошного ковра, она не отличалась. Потолок ее тонул во тьме, но несколько разноцветных фонарей бросали мягкий рассеянный свет на блестящие ткани и меха.
Антинея курила, лежа на львиной шкуре. Возле нее стоял маленький серебряный поднос, а на нем — большая чаша. Царь Хирам, свернувшись у ее ног, жадно лизал их своим языком.
Белый туарег, приложив одну руку к сердцу, а другую ко лбу, стоял, словно вкопанный, в почтительном ожидании.
Резким голосом и не глядя на него, Антинея произнесла:
— Почему вы впустили гепарда? Ведь я сказала, что хочу быть одна.
— Он насильно проскочил мимо нас, госпожа, — ответил виноватым тоном белый туарег.
— Значит, двери не были на запоре?
Туарег молчал.
— Должен я увести гепарда? — спросил он.
И его глаза, устремленные на Царя Хирама, который смотрел на него довольно недоброжелательно, ясно говорили, что ему хотелось получить отрицательный ответ.
— Оставь его, раз он уж здесь, — сказала Антинея.
Она лихорадочно постукивала своей маленькой нервной рукой по подносу.
— Что делает капитан? — спросила она.
— Он только что пообедал с аппетитом, — ответил туарег.
— Он ничего не говорил?
— Да, он сказал, что хотел бы повидаться со своим товарищем, другим офицером.
Антинея еще нервнее застучала по маленькому подносу.
— А больше он ничего не говорил?
— Нет, госпожа, — ответил страж.
Мертвенная бледность разлилась по лицу Антинеи.
— Приведи его сюда, — сказала она вдруг.
Туарег поклонился и вышел.
С чувством невыразимого страха и беспокойства слушал я этот разговор. Итак, Моранж, Моранж… Неужели это правда? Мои сомнения были неосновательны?.. Он хотел меня видеть и не мог.
Я не сводил глаз с Антинеи. Я видел перед собою уже не надменную и насмешливую царицу нашего первого свидания. Золотой уреус исчез с ее чела; на ней не было ни одного браслета, ни одного кольца. Вместо пышного наряда
— обыкновенная вышитая золотом туника. Ее черные, ничем не сдерживаемые волосы струились темными волнами по ее тонким плечам и голым рукам.
- Предыдущая
- 40/49
- Следующая
