Тринадцать лет пути - Булычев Кир - Страница 9

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая

– Тщеславие планеты хуже тщеславия отдельного человека, – произнес Варгези.

Павлыш вспомнил, что Варгези это уже говорил недавно. Но тогда слова звучали иначе.

– Назовем мечту тщеславием, ничего от этого не изменится, – сказал капитан. – Но есть миллионы и миллионы людей, которые ждут.

– А мы? – вдруг сказала Гражина. – Мы же тоже ждем. Мы, может, ждем больше, чем другие.

– Правильно, – сказал капитан-2. – Я, например, очень жду. В значительной степени «Антей» определил не только мою профессию, но и мою жизнь. Поэтому сам я – за второй вариант.

– Двадцать шесть лет, – сказал Варгези.

«А он, наверное, доживет, – подумал Павлыш. – Ему и сорока нет. Представить смешно: нас снимут с корабля – и не будет ни одного молодого. Даже Гражина. И я. Все немолодые».

И вот тогда Павлыш понял, что все, что здесь творится, касается его. В первую очередь его. Это он проведет здесь всю свою жизнь, а двадцать шесть лет – это вся жизнь.

– Вы все знаете, – продолжал капитан-2, что работы по усовершенствованию гравитационной связи продолжаются. Я надеюсь, что наша робинзонада продлится куда меньше тринадцати лет.

– А если предел связи окончателен? – донеслись чьи-то слова.

– У нас хватает энергии на один разворот. Мы все же долетим и вернемся.

– Корабль стар, – тихо произнес Варгези. – Это – развалина. Мы не знаем, что будет с ним дальше.

– Двигатели и корпус рассчитаны на двести лет. Вы же знаете. Правда, придется экономить. Все. От питания до мелочей.

И вдруг заплакала Армине.

– Мы должны решить это все вместе, – сказал капитан-2. – А это сразу не решишь.

Все разошлись, почти не разговаривая.

Павлыш даже понимал, почему. Если бы решение было менее важным, если бы это была не собственная жизнь, люди, наверное, задержались бы в кают-компании, спорили, обсуждали.

А тут все на какое-то время стали друг другу чужими.

И расходились тихо.

И Павлыш понял, что он не хочет подходить к Гражине и не хочет слышать Армине, которая плакала тихо, отвернувшись к стене. Ей бы уйти к себе в каюту.

Павлыш пошел по коридору. Совершенно один.

Он шел долго.

Потом оказался в пустой оранжерее. Это было ненамеренно. Просто его подсознание вспомнило о вчерашнем путешествии.

Сейчас оранжерея показалась еще более жалкой.

Кошка, застигнутая Павлышом у двери, сиганула в сухие кусты, послышался треск ветвей. Павлыш поскользнулся на лишайнике, выросшем между гряд. Потом сел на грядку. Как будто был на Земле и вышел в огород, в маленький огород, который пестовала его бабушка в Скнятино, под Кимрами.

Павлыш не думал о том, что ждет его. Это было еще слишком невероятно. Он думал о том, чего не успел сделать на Земле и что отложил до своего возвращения. Симона – она окончила институт три года назад – звала на подводную станцию на Гавайях. Он очень хотел туда слетать. Потом ему стало жалко бабушку. Потому что он ее не увидит. А если увидит Симону, то она будет старой. С Жеребиловым они строили катер. Давно строили, третий год. Жеребилов сказал перед отлетом: «Шпангоуты я за год одолею, а обшивка на твоей совести». А почему он не отдал книгу Володину? Догадается Володин взять ее? Она на второй полке у самой двери. Там же кассеты старого диксиленда. У бабушки в деревне он посадил три яблони. Эти яблони тоже будут старыми. Бабушка стала слаба, яблони могут вымерзнуть, если наступят сильные морозы… Все это были ничего не решающие мысли.

И Павлыш понял, что он думает обо всем этом так, словно уже решил лететь дальше на «Антее». Потому что примеривается к потерям.

И примиряется с потерями.

Он вспомнил, что ему как-то попался фантастический роман. Из тех старых романов, которые появились еще до отлета «Антея». Там люди жили на космическом корабле поколение за поколением, рождались, умирали на борту и даже забывали постепенно, куда и зачем они летят. А если у них с Гражиной будут дети, то те вырастут к возвращению на Землю и совершенно не будут представлять себе жизнь на Земле. Да и они сами тоже не будут это представлять. Возвращение со звезд в мир, который ушел далеко вперед и забыл о тебе. К другому поколению. Ископаемый герой В. Павлыш! Где ему место? В заповеднике?

Так когда-то люди осваивали Землю.

Уходили в море полинезийские рыбаки, их несло штормом. Или течение. Многие погибали. Но одна пирога из тысячи добиралась до нового атолла или даже архипелага. Люди выходили на берег, строили дома, и только в легендах оставалась память о других землях.

И потом этот остров открывал капитан Кук. Хотя полинезийцы не знали, что их открывают. Может быть, это закон распространения человечества, который еще не сформулирован наукой?

А что, если мы никогда не вернемся на Землю?

Связь так и не восстановится, и почему-то – мало ли почему – «Антей» останется у Альфы Лебедя. Он же старый корабль…

Вдруг Павлышу показалось, что в оранжерее холодно и неуютно.

Кошка сидела неподалеку, смотрела на него, склонив голову. Может, вспоминала о том, что люди кормят кошек?

– Ничего у меня нет, – сказал Павлыш вслух.

Кошка метнулась серой тенью к кустам и исчезла.

Павлыш пошел прочь.

Ему вдруг захотелось, чтобы рядом были какие-то люди, нормальные люди, которые знают больше тебя.

И он пошел к кабинам.

Там были уже все.

Витийствовал Варгези. Павлышу было ясно, что он – главная оппозиция на корабле.

– Гуси спасли Рим, – говорил Варгези, глядя на Павлыша пронзительными черными глазами. – Но никто не задумывается об их дальнейшей судьбе. А ведь гуси попали в суп. В спасенном же Риме. Так что на их судьбе факт спасения Рима никак не отразился. Представляете, что говорили их потомки: наш дедушка спас Рим, а потом его съели.

Варгези сделал вид, что улыбается, но улыбки не получилось.

– Мы не гуси, – возразил Павлыш.

– Пришло молодое поколение, готовое к подвигам, – съязвил Варгези.

– Формально Варгези прав. Но дело не в том, гуси мы или нет, – сказал Станцо. – Главная ошибка нашего доктора заключается в том, что домашние гуси функционально предназначены, чтобы их съели. Спасение Рима – для них случайность.

– Я все равно в принципе возражаю против героизации, – сказал Варгези. – Чего только человек не натворил в состоянии аффекта. Муций Сцевола даже отрубил себе руку. В тот момент он не представлял себе ни болевых ощущений, на которые он обречен, ни того, как он обойдется без руки.

– Так можно опошлить что угодно, – не выдержал Павлыш.

– Слава, не перебивайте старших, – сказал Варгези. – Я понимаю, что мои слова вызывают в вас гнев. Но научитесь слушать правду, и вообще научитесь слушать. Мы покоряем космос, а уважать окружающих так и не научились.

– Меня все это касается больше, чем вас. – Павлышом овладело упрямство.

– Любопытно, почему же больше?

– Вы уже все прожили, – сказал Павлыш. – А я только начинаю.

– Вы что же, думаете, что мне надоела жизнь?

– Нет, не надоела, но вы многое уже видели. Вам будет что вспоминать. А мне мало что можно вспомнить.

– Аргумент неожиданный, – сказал Станцо, – но очень весомый.

– Значит, вы за то, чтобы повернуть обратно? – спросил Варгези.

– Не надейтесь, я вам не союзник, – отрезал Павлыш. – Если все решат, я согласен лететь дальше.

– Почему, юнга?

– Потому что не верю в то, что подвигов не бывает.

– Значит, вам хочется славы? Хоть через тринадцать лет, но славы? И вы не уверены, что вам удастся ее нажить без помощи аварии, которая приключилась с нами?

– Я не думал о подвиге, – сказал Павлыш убежденно. – Но мне будет стыдно. Мы вернемся, и нас спросят: как же вы испугались? И все будут говорить: «На вашем месте мы бы полетели дальше».

– Такая опасность есть, – произнес Джонсон. – В воображении каждый полетит дальше.

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая