Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/62
• Следующая

Нацеленное на них дуло пистолета расширилось до размеров мира — отшатнувшись назад, Женщина вжалась в грудь Франца. Биения их сердец смешались. Несвязные обрывки мыслей промелькнули в его голове — шансов не было, но что-то делать нужно было все равно.

Отшвырнув Женщину в сторону, Франц начал поднимать пистолет — но не успел: что-то сильно ударило ему в грудь, а потом в правое плечо. Его развернуло направо, а руку с пистолетом отбросило назад.

Он стал падать.

Третья пуля ударила в правое предплечье — и пистолет, вылетев из его пальцев, взвился высоко в воздух. Франц упал на пол. «Не стрелять!» — закричал кто-то.

На мгновение стало тихо.

А потом он услыхал Звук — будто кто-то нажал клавишу органа. Звук пошел крещендо, утопив в себе все остальное: крики людей, топот сапогов, неясное бормотание раций. Вдруг что-то оборвалось в горле Франца, и во рту стала появляться горячая вязкая жидкость.

Какие-то люди потащили его за ноги — так, что затылок волочился по полу, — но было не больно. Неотрывно слушая Звук, он с интересом следил за потолком. Иногда люди заглядывали ему в лицо: опухшие разинутые рожи, увенчивающие черные или белые костюмы, или кто-то зеленоглазый — смутно знакомый, но почему-то с красной половиной лица. Но самый желанный и самый ненавистный, самый беспомощный и самый сильный, самый сероглазый — почему-то не появлялся.

В какой-то момент крики и суматоха стали пробиваться сквозь Звук, но затем утонули в нем опять, — и Франца бросили на странный желтый пол. Все, кроме зеленоглазого, куда-то делись, а желтый пол, заколебавшись под ними, зачем-то полетел.

И в этот самый миг Звук оборвался на высшей точке фортиссимо и умолк.

—  — Почему ты не застрелил ее?

Раскинув руки и ноги, Франц лежал на полу кабины едущего вверх Лифта. Рот его на три четверти заполняла кровь. При каждом вдохе неестественно острая боль пронизывала грудную клетку, остальных частей тела он не чувствовал.

—  — Я спрашиваю тебя, почему ты не застрелил эту гадину?

Таня стояла в противоположном углу. Правую сторону ее лица заливала кровь, вытекавшая из длинной раны на скуле — оттуда, где по ней чиркнула пуля.

Она шагнула вперед и наклонилась над Францем; лицо ее — от полученной раны — оставалось неподвижным, создавая странное впечатление бесстрастности.

—  — Скажи мне, почему ты пожалел ее? Я тебя ненавижу! Ты слышишь? Ненавижу! Ты знаешь, как она и ее подручный пытали меня? Что они сделали мне?

Кровь наполнила рот Франца почти доверху, но повернуть голову на бок и сплюнуть не было сил — еще немного, и он не сможет дышать. Он застонал.

Таня распрямилась, прижав кулаки к груди, а потом резким движением схватила себя за волосы.

—  — Господи! Что я говорю? — истерической скороговоркой выдохнула она, — Господи, Господи, Господи … — Она опустилась на пол и села так, чтобы положить голову Франца к себе на колени. — Ты прости меня, малыш! Простишь?… Малыш, ты не умирай, пожалуйста, а?…

Он хотел успокоить ее, но вместо слов утешения изо рта хлынул поток крови. В глазах начало темнеть, и, когда Лифт остановился, стало совсем темно. Франц услыхал гудение открывающихся дверей, потом чей-то голос, но разобрать слова было невозможно. -

За окном шел дождь.

Низкая пелена серых туч обложила небо до самого горизонта, соединяясь там с красно-желтой шубой осеннего леса. Сквозь отмытое дождем до кристальной прозрачности окно Франц видел мокрый асфальт больничного двора, разчерченное пространство пустой автомобильной стоянки, размокшие газоны и прямую, как стрела, дорогу, уходившую сквозь проем ворот в лес. Два клена у входа в соседний корпус пламенели всеми оттенками красного цвета, опавшие листья окаймляли их слегка перекрывавшимися кругами. Ни одного человека видно не было.

Нажав кнопку на небольшом пульте у изголовья, Франц опустил подспинную половину кровати и откинулся на подушку — рана в груди отозвалась тупой болью. Потом нащупал на одеяле книжку — четвертый том «Войны и мира» — и переложил на тумбочку: читать не хотелось. Он обвел глазами комнату: яркий свет, без единой соринки белый пол. На стене между входной дверью и встроенным стенным шкафом висел эстамп «Счастливого города параноиков» Дали, на противоположной стене — последняя танина картинка. Под «Городом параноиков» высилась металлическая этажерка, заставленная сверкающим медицинским оборудованием; четыре провода от нее тянулись к правой руке Франца, один — к розетке. Рядом с этажеркой стоял стул, слева у изголовья постели — тумбочка; и тот, и другая выкрашены успокаивающей глаз серой краской. Висевший на стене термометр показывал 22 градуса Цельсия, воздух был чуточку влажен и тепл, сух и прохладен. А прежде всего — чист. Стерилизованный уют … Франц посмотрел на часы — до прихода Тани оставалось два часа. Он закрыл — и тут же открыл глаза: заснуть ему сейчас явно не удастся.

Неслышно отворив дверь, вошла Вторая Медсестра. А-а, лекарства … Франц механически растянул черты лица в ответной улыбке, нажал на кнопку и привел себя в полусидячее положение. Господи, до чего же умиротворенный у нее вид … и какая жалость, что ни она, ни Первая не говорят ни на одном из западно-европейских языков. (Франц пытался объясниться с ними даже по-португальски — при помощи разговорника, взятого Таней из городской библиотеки.) Он запил таблетки водой и поставил полупустой стакан на тумбочку; Медсестра вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь. В следующий раз она появится без десяти восемь: измерит Францу температуру и пульс, проверит показания неведомых приборов на стойке у стены и запишет их в журнал. А ровно в восемь придет Доктор: пошутит с Медсестрой, ободряюще похлопает Франца по плечу и, огласив инструкции, уйдет. После его ухода Медсестра будет некоторое время сосредоточенно записывать инструкции в журнал, потом принесет на подносе ужин и пятнадцать минут спустя заберет грязную посуду. В последний раз она появится ровно в десять: скормит Францу третью за день порцию таблеток и погасит свет. Если ему понадобится что-нибудь ночью, то на вызов придет уже Первая Медсестра — которая и будет присматривать за ним в течение следующих двадцати четырех часов.

А все-таки: что это за язык, на котором они все тут разговаривают? Может быть, румынский?… И почему Медсестры так похожи друг на друга? (Поначалу не вполне пришедший в себя после операции Франц принимал их за одну и ту же женщину, работавшую двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Лишь дней через десять он заметил, что медсестры различаются возрастом: Первой было около двадцати пяти, Вторая — лет на пять постарше.)

А что это за таблетки, которые ему дают три раза в сутки?

Какие-то из них, видимо, являлись транквиллизаторами — ибо тупая боль от ран резко ослабевала в течение первых десяти минут после их приема, а часа через три-четыре снова начинала нарастать. Хуже всего Францу бывало под утро — когда эффект от таблеток, принятых вечером, ослабевал. Как правило, ночные усиления болей сопровождались головокружениями и искажениями видения: ему казалось, что предметы меняют очертания и цвета, в стенах открываются трещины, окно мутнеет, как от пыли. В таких случаях Франц жал кнопку звонка, и дежурная медсестра, уже зная, в чем дело, приносила часть утренней порции лекарств пораньше. Впрочем, рацион его состоял из таблеток, как минимум, трех разных сортов: маленьких белых, больших белых и розовых — так что, какие являются болеутоляющими, он не понимал. Недели три назад он потребовал у Доктора разъяснений и, не поняв ответной тирады, раздраженно отказался принимать ночную порцию таблеток. Дежурная медсестра не слишком настаивала, и не ожидавший легкой победы Франц немного испугался … делать, однако, было нечего. Он уснул — чтобы проснуться около трех часов ночи от острой боли в груди. Хуже того, физическая боль сопровождалась сильнейшими галлюцинациями: Францу даже почудились какие-то отвратительные запахи, абсолютно немыслимые в этом царстве гигиены и стерильности. И он сдался: вызвал дежурную медсестру и принял все те таблетки, от которых отказался пять часов тому назад. Франц пытался экспериментировать с лекарствами еще несколько раз: пил только белые таблетки, отказываясь от розовых, или, наоборот, принимал лишь розовые — но во всех случаях ему становилось хуже и, в конце концов, он эксперименты прекратил. Кстати сказать, Таня, покинувшая Госпиталь полтора месяца назад, до сих пор принимала какие-то лекарства и утверждала, что без них чувствует себя плохо. На рецепте, выписанном ее госпитальным Доктором, эти таблетки безобидно именовались «комплексом витаминов Q», но у Франца все равно оставались неясные сомнения.

• Предыдущая
• 41/62
• Следующая