Выбери любимый жанр

Путь Мури - Бояшов Илья Владимирович - Страница 27


Изменить размер шрифта:

27

Весной 1995 года, удивив экипаж попавшегося навстречу сторожевого корабля ВВС Малайзии своей окраской, Дик направился к Тасмании.

«Стоит ли мерить высоту взятых вершин? – пел той весной свою песню Стаут на всемирном сборе ветеранов-хиппи в Пондешери. – Пусть каждый определит себе, для чего и зачем он отправляется в странствие – неважно, придется ли при этом пересечь материк или преодолеть всего несколько метров… Кортес, Фуньегос, Марко Поло, я уже не говорю о Колумбе и Амундсене! Всеми ими двигала Ее Величество Цель! Они твердо знали, где остановятся! Конечно, честолюбие здесь играло не последнюю роль! Но почему бы нам не попестовать свое честолюбие – этот истинный двигатель наших мечтаний?»

«Вынашивать собственный маленький смысл или даже смыслик – значит уподобиться скряге, всю жизнь положившему на поиски жалкого горшочка с золотом, – писал Беланже той же весной в предисловии к своей книге. – Я категорически против подобного идиотизма!.. Тем более глупо болтаться по миру ради какой-то там шкурной цели или, что еще хуже, дурацкой известности… Paucaverba![20] В великом походе от пространства к пространству, от галактики к галактике обретем мы счастье свое!..»

Жюльетт Лорейн, двадцати одного года, гребчиха из Гавра, не читала мэтра. Она не слышала о Стауте. Она вознамерилась переплыть Атлантику на утлой лодчонке размером пять на полтора метра и упрямо принялась исполнять свой замысел. Из всех благ цивилизации Лорейн брала с собой лишь весьма ненадежную, как оказалось, рацию. Возможно, гребчихой двигало честолюбие, ибо, прознав об этой затее, парижские газетчики атаковали ее растерянного отца, директора одного из местных яхт-клубов, и без того ошалевшего от столь дурацкого решения дочери. Семья была категорически против, но газеты сделали свое дело – Жюльетт прославилась еще до рискованного мероприятия. Затем она схватилась за весла и отчалила из своего родного города в неизвестность, поставив концом добровольных мытарств Тринидад. Она твердо держала курс, лишь изредка выходя на связь. На расстоянии полутора тысяч миль от желаемой цели, к восторженному ужасу наблюдавших за путешествием, Жюльетт попала в почти что идеальный шторм. Ей пришлось накрепко привязать себя ремнями к банкам. Шторм, утопивший два рыболовных сейнера и здорово повредивший стотысячетонный танкер, не смог причинить никакого вреда щепке, болтающейся по огромным гребням и впадинам. Жюльетт Лорейн все это время принимала аспирин и леденцы и молилась о том, чтобы ее система опреснения воды не вышла из строя.

В то время когда Мури пересек мост через Вислу, гребчиха находилась уже в шестистах милях от берега. Но вслед за первым разразился еще один шторм. Подобно удару судьбы, он безжалостно отбросил лодку на триста миль назад в пустынную часть океана. Жюльетт плакала, и кровь отпечаталась на последней паре запасных весел. Но, несмотря на вспухшие ладони, девушка гребла и гребла. Под тропическим солнцем она высохла, кожа ее превратилась в пергамент. Однажды ночью рядом с лодкой раздался оглушительный всплеск, а затем и рев неведомого животного, возможно, всплывшего с самого дна, над которым плескалась четырехмильная водная толща. Как призналась впоследствии Жюльетт хватким американским репортерам, это была самая ужасная минута в ее жизни, ибо никогда прежде не приходилось ей слышать подобного утробного и горестного вопля. Рев был страдальческий, невыносимо долго тянущийся, неизбывный. Нечто ужасное выплакивало свою боль. Возможно, это был загнанный на дно морское Сатана. От подобного кошмара весь остаток своего плавания Лорейн почти не спала. Несколько раз ей казалось, что она сходит с ума, но мускулы независимо продолжали делать свое дело. Из-за шторма пришлось держать курс на Флориду, однако это не облегчило путешествия. Жара сделалась невыносимой. В воде искрилось жуткое тропическое солнце, отчего глаза француженки почти ослепли. Даже самые крошечные ссадинки разъедались солью. Ее преследовали барракуды, запасы провизии истощились. В конце мая 1995 года волны выбросили лодку на болотистый флоридский берег. Разумеется, за Жюльетт следили береговые службы. За два дня до окончания эпопеи ее видели с патрульного самолета – но лишь немногие смогли добраться до того места, где она, шатаясь, выбралась на зыбкую, ненадежную почву.

Как несгибаемую и первую покорительницу Атлантики в лодке на веслах Жюльетт Лорейн приветствовала ООН. Было много приятного: интервью и съемки. Лорейн похудела на пятнадцать килограммов, ее щеки прилипли к челюстям, она страдала бессонницей и была даже помещена в военно-морской госпиталь США для тщательного обследования. За исключением болезни десен, все закончилось для нее вполне благополучно. Вопрос о том, что же все-таки заставило девицу прочертить курс от Гавра до Америки и оттолкнуться от достаточно спокойного берега ради многих недель почти непрекращающегося кошмара, задавался всеми подряд, но не имел достаточно обоснованного ответа.

«Браво, Джульетта! – ликовал Стаут, которого новость о рекорде застала на весьма серьезном астрологическом симпозиуме в Касабланке. – Macte! Macte![21] Viva[22] храбрая девочка! Кто, кто же еще рискнет на подобное?.. Magna et veritas, et praevalebit![23]»

«Обыкновенное балаганство, которое проповедуют господа „конечники“ и которое сводится лишь к мелким шажкам арлекинов вместо великанской поступи, – это ли не causus belli[24] против всех и всяческих болтунов, вообразивших, что достаточно просеменить несколько метров – и Путь закончен! – плевался Беланже. – Ответим этим пигмеям: хватит устраивать цирк. Ну действительно, не смешны ли ряженые клоуны, более всего на свете любующиеся собственным эго и устраивающие различные шоу? Для них важно разрядиться во всевозможные перья и повсюду трубить о себе. Жалкие фигляры! Ну что ж, пусть утыкаются в кусты жимолости у всяких там застав… А мы продолжаем свой марш!..»

Некий китаец Пэй Ю Линь, подобно Жюльетт, не читавший философа, протянул тонюсенький канат над одним из ущелий Янцзы. Расстояние до стремительно бьющей воды равнялось пятидесяти метрам. Не дожидаясь, когда соберутся толпы, канатоходец начал движение. Требовалось сделать шестьсот пятьдесят шагов. Пэй Ю Линь часто замедлял ход, пружиня над ревущей водой. Было семь часов утра, и народу собралось не так и много. Присутствующие боялись восторженными криками и подбадриванием навредить ему и тихо следили за сумасшедшим. Совершенно случайно на месте оказался репортер с камерой. Он отснял все, вплоть до того момента, когда, оступившись, человек с шестом, пролетев в течение трех-четырех секунд подобно метеору, скрылся в желтых водах великой реки – зеваки и ахнуть не успели.

Канатоходца отловили в трех километрах ниже по течению. Нисколько не смущаясь присутствием зрителей, полицейские вытащили Пэй Ю Линя из воды, поставили на ноги и, перед тем как увести его, хорошенько отлупили дубинками. По-своему они были правы – поход не был санкционирован местными властями и осуществлялся трюкачом на собственный страх и риск.

В приграничном литовском городке, до которого добрался Мури, с путешественниками обходились не менее радикально. Хмурые санитары забивали свезенных в загон со всего города бродячих животных. Совершенно нелепо попавшийся Мури метался в клетке вместе с все еще живыми кошками и собаками. Визг, лай и предсмертные хрипы возносились к небесам. Чтобы не отвлекаться на отчаянный вой, санитары затыкали уши ватой и основательно пили, но руки, привычные к ловле, не дрожали, и палки с железными набалдашниками делали свое дело. Правда, в этот раз бригаду забойщиков серьезно подкосил весенний грипп. Из шести человек осталось трое, и экзекуторы заметно устали. Однако санитары с привычным кряканьем и уханьем поднимали и опускали палки: ни один удар не оказывался напрасным. Уже убитые дворняги лежали у них под ногами. Счастье, что забойщики всю свою силу первым делом употребили на собак. Распаренные и потные, оставив за загородкой шапки, а затем и ватники и опрометчиво не закрыв за собой двери, служители приступили к добиванию оставшейся мелочи. Зрачки Мури встретились с запойными глазами одного из неандертальцев, который уже занес над ним дубину. Второй раз в жизни кот повторил свой безотказный трюк. В прыжке Мури превзошел самого себя, и когти его вонзились в человеческую морду. Палач выронил рабочий инструмент и зашатался, объятый невыносимой болью. Новой секунды хватило коту, чтобы, оттолкнувшись всеми лапами от головы, прыгнуть к дверям. И вновь он был свободен!

вернуться

20

Поменьше слов! (Лат.)

вернуться

21

Отлично! Прекрасно! (Лат.)

вернуться

22

Да здравствует (лат.).

вернуться

23

Нет ничего превыше истины, и она восторжествует! (Лат.)

вернуться

24

Повод к войне (лат.).

27
Перейти на страницу:
Мир литературы