Выбери любимый жанр

Путь Мури - Бояшов Илья Владимирович - Страница 13


Изменить размер шрифта:

13

– Какие они все-таки неблагодарные канальи, эти коты! Как будто все в порядке вещей – мы лишь для того существуем, чтобы производить для них карбонад и почесывать за ухом. И все-таки интересно, куда он направил лыжи?

– Как «куда»? – рассмеялся напарник. – Сегодня празднество в Зонненберге! Праздник Первой колбаски! Чертов кот наверняка унюхал запах зонненбергских колбасок, а уж это славные колбаски!

– Вот канальи! – еще раз подтвердил истинную правду Вилли. – А ведь он сегодня набьет себе брюхо. Я слышал, коты готовы глотать до такого состояния, пока не упадут, и уж как раз тот случай, не объелся бы насмерть!

Полисмен не лукавил: праздник в том самом вымытом городишке разгулялся не на шутку. На площади возле ратуши были поставлены столы. Рядом на раскаленных до черноты противнях жарились знаменитые зонненбергские колбаски. Народу, несмотря на морозец, скопилось столько, что оказались заняты все скамьи.

Местные коты ленились замечать пришельца. Собаки, будучи в три раза объемнее тех проклятых сливовецких волкодавов, лениво позевывали: их вспученные животы являлись памятниками обжорству. Никто из двуногих тем более не удосуживался посмотреть на Мури. Площадь гудела. Выкатывались новые бочки, отворачивались краники, и под обычные изощрения острословов журчали настоящие пивные ручьи. Поднятый над городком гигантский рекламный шар, вытянутый в форме колбаски, оставался предметом одинаковых скабрезных шуток.

Под стать людям гоношились и стихиалии. Местные домовые, рассевшись на крышах, весело благословляли гулянку. Разнообразные духи порхали над ратушей, словно бабочки. Пивные струи продолжали топить снег, но людям было мало: мужчины все сильнее лупили по столам кулаками и кружками, пробуя на прочность однодневные творения плотников. Их толстушки-жены, в сторону которых залитые пивом глаза мужей давно уже отказывались смотреть, льнули к чужим кавалерам. Местные женщины – эти заранее сдавшиеся крепости – готовы были открыть ворота первому встречному-поперечному и благосклонно относились к сноровистым пальцам, невзначай забиравшимся под их шубы. А уж тому, что под шубами выделывали руки распалившихся мужчин, мог бы позавидовать сегодня любой щипач.

Мури не торопясь выбрал место возле зонненбергского бургомистра Мартина Пейтмайера и был многократно вознагражден за свой безошибочный выбор. Он тут же заглотил почти нетронутое куриное крылышко, а в придачу целую связку тонких сосисок. Немного погодя Мури беспощадно уничтожил подливку к ним, которую Мартин Пейтмайер, заметив нового едока, вылил со своей бургомистерской тарелки. Пришелец не отказался от грудинки, от хлеба, от провансальского соуса, от особо приготовляемых гренок и остатков уникальной, зарожденной еще в Средневековье фирменной «горной похлебки», приправленной сладким кетчупом. Мартин Пейтмайер, подобно любому чиновнику, спиной осязая, как придирчиво следят за его братанием с народом члены городского Совета – личные недоброжелатели Ганс Вольф с этим мерзавцем секретарем Маркесом Шульцем, – подтягивал припев откровенной народной песенки «От капусты и репы мне нехорошо», не забывая при этом раскачиваться. А колбаски по-прежнему плавали в жиру на противнях, словно в кипящем бассейне, злобно шипя и сопротивляясь уничтожению. Горожане поглощали их с неослабеваемым удовольствием.

Не все выдерживали марафона. Кое-кто сладко похрапывал, избрав подушкой отполированные доски. Но рядом с бургомистром толпа еще держалась, и он, поправляя геральдический шарф и время от времени отирая пену с усов, поглощал уже третью кружку. Мури также получал свое. Двигая острыми, словно ножи, лопатками, кот не обращал внимания на здешних мелких духов, которые потешались над его худобой. Впрочем, что еще можно было ожидать от беззаботных сосунков? Лишь дух ратуши, привычно уместившись на флюгере, с грустью разглядывал копошащихся внизу смертных. Этот вечный хранитель зонненбергского символа никогда не снисходил до подобных подтруниваний и насмешек. Он-то первым и заметил внизу Эльзу Миллер.

На площади появилась худая женщина. Ее безучастное к празднику лицо было закутано в темный платок. Почти невидимкой спешила она вдоль столов и скамей – снег даже не скрипел под ботинками. Спокойное, безмолвное и размеренное движение дамы сразу привлекло внимание жителей, окружавших бургомистра. Здесь все знали старую Эльзу. Снизошла тишина, и в этой тишине женщина отрешенно прошла мимо объевшихся котов, воспитанных собак и особенно суетных в этот день людей.

После того как Эльза скрылась за ратушей, кто-то из гуляк воскликнул так, как может воскликнуть лишь простодушный обыватель:

– Эльза и в праздник не снизойдет до нас, грешных! Опять поспешила в дом престарелых, а затем в костел Святой Терезы!

Другой голос был более честен в своей неприязни:

– Уже двадцать лет каждый день выкидывает один и тот же трюк… Нарочно не замечает соседей…

Прорвало и других:

– Ей не выпить и наперстка пива! Боится уронить лицо.

– Корчит из себя святую.

– И ведь не смотрит на нас. Всем показывает, какая она добродетельная!

– А все оттого, что не смогла найти себе парня в молодости, – оторвался от пивного священнодействия один толстяк. Он причмокивал, сочувствуя старой деве, но вынес все-таки свой приговор: – Ясно, из-за чего женщины сходят с ума и напяливают благочестие! Знаю я баб! Если не удалась мордашкой да фигурой – марширует к церкви, вяжет шапочки и печет пирожки бездомным: вон, опять понесла, не иначе!

И тогда в Мартине Пейтмайере, старом прожженном чиновнике, проснулся Бог и сотворил одно из чудес Своих, ненадолго превратив прохиндея в проповедника. Бургомистр резко встал, подтянул живот и обратился к насмешникам:

– Двадцать лет назад Эльза Миллер дала обет каждый день посещать одиноких стариков и молиться за все, без исключения, человечество. С тех пор каждый день вижу ее на улице! Несмотря на дождь или иное ненастье она держит путь в интернат, а затем в костел – в этом я сам свидетель. Кто из нас сможет задержать, а тем более поколебать ее?.. Поэтому, конечно, вы можете утверждать, что она сумасшедшая. Мало ли дурачков, которые расхаживают по нашим городам и изо дня в день совершают одни и те же вещи – регулируют движение или пытаются провожать до дома прохожих! Но если нам кажется, что ее желание кормить обездоленных и ежедневно молиться за всех собравшихся здесь жителей – всего лишь вывих ума, то чего же тогда все мы стоим?

Произнеся эту неожиданную речь, прекрасный в своем неожиданном порыве бургомистр Мартин Пейтмайер обвел слушающих его людей взглядом, в котором отразилась вся тайная и неизбывная мировая скорбь. И никто не посмел ему возразить.

– Нам ли, – продолжил бургомистр, – нам ли порицать того, кому дано иное.… Не завидовать ли ей, так легко скользящей мимо нас и двадцать лет уже проходящей сквозь время, должны мы самой черной завистью? Да поглядите только на ее лицо! Как только украдкой смотрю я на ее лицо, мне хочется плакать… Бессмыслицы полно в этом мире: как же не завидовать тем, кто знает, куда спешить! По крайней мере, притупим взоры, спрячем взгляды, прикусим свои языки. На худой конец, молча оглянемся ей вслед.

Все, включая равнодушных, выслушали речь бургомистра. Кто-то даже всхлипнул, словно встретился с собственной никчемностью. Но тишина простояла недолго. Суетность, напуганная спешащей Эльзой, вновь восторжествовала. На столы принялись подавать тарелки с кислой капустой. Зашипели колбаски, застучали кружки, засуетились кельнеры – и все покатилось как по маслу.

Наконец электрические гирлянды, осветив деревья и стены домов, возвестили о наступившем вечере. Прошипели, уткнувшись в снег, остатки фейерверка. К ужасу и восторгу ребятишек лопнул рекламный шар – и праздник благополучно завершился. Шатаясь от сытости, Мури свернул к первому попавшемуся крыльцу, от которого пахло старинной кладкой, принюхался и, повинуясь своему безошибочному чутью, уселся возле первой ступеньки. Перед его носом тут же искрой замельтешил крохотный дух, самодовольный, как все здешние стихиалии.

13
Перейти на страницу:
Мир литературы