Юность под залог - Богданова Анна Владимировна - Страница 37
- Предыдущая
- 37/53
- Следующая
– Я больше не побеспокою тебя, – пообещал Марио, очнувшись, словно выйдя из оцепенения.
Аврора не знала, что сказать, – ни одна фраза не подходила. В такой сложной, напряженной ситуации люди обычно используют высокопарные, напыщенные слова. Например: «Но я другому отдана и буду век ему верна!» – замечательно, великолепно, но не теперь. Или: «Ты прекрасный человек, но я не могу связать с тобой судьбу» и т. д. и т. п. Слова казались Авроре красивыми пустыми коробками от дорогих вкусных конфет – не более того. Поэтому она решила... Нет, она даже решить-то ничего не успела – скорее это был естественный и единственно верный порыв. Она выскочила из-за стойки, метнулась к Марио и, обвив его шею, звонко поцеловала в щеку – так, как Арина целует ее перед сном.
– Аврора! Аврора! – задыхаясь от счастья, лепетал Марио. Он не отпускал ее, держа за талию необычайно нежно и в то же время твердо. Он принялся целовать ее лицо: глаза, брови, горбинку носа, то место, где иногда образовывалась нитевидная вмятинка на лбу. – Я люблю, люблю! Я никогда не думал, что так можно любить! От такой любви умереть можно! Я понял, понял только благодаря тебе, почему некоторые люди умирают от любви! – Он целовал ее длинную, прекрасную, молочно-мраморную шею, и тут Аврора почувствовала опасность: «Что ж будет-то? Что? Потом он станет целовать грудь, опустится еще ниже, уволочет меня в свой номер! Батюшки! Что я делаю-то?!» – Противные мысли кружились в ее голове, подобно самой голове, все ее существо выражало решительный протест, оно не желало отрываться от Марио, так всю жизнь бы и простояла она вот тут в его объятиях возле администраторской стойки.
Ноги Авроры подкосились, мозги вовсе перестали что-либо соображать и понимать, глаза застлал густой туман, когда Марио долго, будто живя последние минуты на этом свете, поцеловал ее в нежные, чувственные губы. Аврора находилась на грани полуобморочного состояния, и лишь одна далекая, неприятная, премерзкая мысль пульсировала на задворках ее сознания: «Если ты сейчас не остановишься, все закончится очень печально! Прекрати! Прекрати немедленно!» И вдруг как наяву она услышала строгий голос матери: «Аврора! Застегни верхнюю пуговицу!»
Аврора отшатнулась от своего воздыхателя, взглянула на него помутненным, тупым взглядом и сказала:
– Прощай, Марио.
– Прощай, – обалдело ответил тот и побрел к себе в номер.
«А как он целуется! Как целуется! Никто меня еще так не целовал! Умереть можно!» – подумала Аврора, тяжело вздохнув.
Придя домой после вышеописанной, такой волнующей, полной любви и печали сцены, Аврора увидела Метелкина, сидящего на калошнице в коридоре.
– Привет! Ты что тут делаешь?
– Тебя жду! Соскучился я по тебе что-то, Басенка! Жуть как! – И Юрик, подхватив жену на руки, понес ее в их комнату. Он решил не устраивать жене сцен по поводу вчерашнего инцидента с родителями Марио.
– Юр! Ну дай я хоть пальто сниму!
– Я сам сниму!
– А где Ариша?
– С матерью гулять пошли! – завалив Аврору на кровать, Метелкин принялся нетерпеливо срывать с нее одежду и швырять ее на пол. Аврора счастливо смеялась. – Это у нас что? Это у нас шарфик! Так его! – И шарфик летел на пол. – А это у нас что? Кофточка! Какая красивая кофточка! Где это вы, гражданочка, отхватили такую кофточку? Ну ее! – Аврора закатывалась. – Юбка! Совсем нам юбка ни к чему! А сколько у этой девушки всяких штанов! И шорты какие-то, и колготки! И... Так! Эт-то что за трусы?! – И Метелкин тупо уставился на темно-синие с белой полоской трусы Гарика. – Я спрашиваю, откуда на твоей жопе взялись мужские трусы?! Что? Очень торопились и перепутали, да?
– Юрочка, миленький, любименький, это женские трусы! – убежденно проговорила Аврора. – Это последняя модель. У нас просто такие еще не продаются!
– Конечно! Где уж нам, темным, знать, какие нынче в Париже бабы портки носят!
– Ну почему ты мне не веришь-то, Юраш?!
– А чего это я тебе верить-то должен?! Я еще не совсем дурак! Это где это видано, чтоб бабы, хоть в Париже, хоть в Америке, трусы с гульфиком носили?! А? Отвечай! Я тебя спрашиваю! – Лицо Метелкина исказила хищная, дикая ярость – оно мгновенно стало цвета недавно побеленного потолка в их комнате, перекосилось на левую сторону. Глаза лихорадочно горели, обескровленные губы застыли, словно сведенные судорогой, кулаки сжались в неистовстве.
«Бежать!» – промелькнула в Аврориной голове спасительная мысль.
– Юрочка, миленький, успокойся! Все хорошо! У меня никого нет! Я, кроме тебя, никого не люблю! Мне никто не нужен, кроме тебя! – шелестела она, точно пытаясь загипнотизировать супруга, – сама же осторожно и незаметно, с мягкостью кошки, сползала с кровати.
– Хватит из меня дурака делать! – воскликнул он, но Аврора, почувствовав под ногами твердый пол, кинулась в одних Гариковых трусах в ванную. – Стой! Стой! Я т-тебе щас дам! Ты у меня допрыгаешься! Считай, что уже допрыгалась! – И Метелкин ринулся за ней. – Я щас из тебя котлету сделаю! Открой дверь! – Он изо всех сил дергал круглую ручку двери ванной.
– Уйду я от тебя, Метелкин! – прокричала Аврора, почувствовав себя в безопасности.
– Да куда ты денешься-то?! Открой дверь, говорю! – Юрик дернул ручку с такой силой, что она отвалилась. – Тьфу! Ручку из-за тебя сломал!
– Юр! А почему ты меня ревнуешь-то так по-ненормальному? – умываясь, решила выяснить Аврора.
– Ты сейчас узнаешь! Я вот дверь-то выломаю и расскажу!
– Нет, Юр, тут в другом совсем дело!
– Ты мне зубы-то не заговаривай! Выходи – побеседуем.
– А мне отсюда с тобой как-то спокойнее говорить. Ведь ревнует, по-моему, тот человек, который сам погуливает? – спросила она и затаилась. Метелкин тоже молчал, подыскивая в голове достойный ответ. – Ты как думаешь? А?
– Книжек поначиталась! Умная стала! Выходи, говорю! Разберемся!
– Гуляешь, да? Я знаю.
– Я т-те дам! Знает она! Больно много знать стала! Открой дверь!
– Пока мать не вернется – не выйду!
Аврора не голословно затронула вопрос о неверности мужа. Как это нередко случается, Татьяна Ивановна – соседка из шестого дома – сказала своей знакомой Клавдии Семеновне, что Юрка Метелкин ходит от жены налево к некой Верке, которая живет в седьмом доме второго подъезда на четвертом этаже. Клавдия Семеновна под большим секретом донесла эту весть до Елены Самойловны, та в свою очередь, рассказала своей приятельнице – продавщице из овощного Маньке, той самой соседке Зинаиды Матвеевны, что некогда предлагала Авроре поступить к ним на работу в качестве уборщицы.
Полгода назад, когда Аврора как-то заходила за дочерью к матери, Марья схватила ее за рукав и, затащив к себе в квартиру, шепотом поведала ей в подробностях о романе Юрия с Верой.
Нашей героине весь этот разговор был неприятен, даже омерзителен – в измену мужа она, конечно, не поверила, поскольку считала, что Юрик любит ее так же, как и она его, а она ему не изменяет – стало быть, и он никогда этого не сделает. Тогда она супругу ничего не сказала, но, как всякая здравомыслящая женщина, начала приглядываться к нему. Нет, она не шарила по карманам мужа в надежде найти хоть какую-нибудь улику, не отыскивала, вооружившись увеличительным стеклом, следы помады на его рубашках, не принюхивалась, пытаясь учуять запах чужих женских духов... Аврора просто наблюдала за ним, подолгу следя за его движениями или остановив взор на его бегающих глазках, когда он появлялся дома. Она не могла обвинить супруга до тех пор, пока сама не убедится в его измене, пока не увидит собственными глазами неопровержимое тому доказательство. Ведь вот и она сегодня ни с кем не изменяла супругу, но синие мужские трусы говорят об обратном. Нет, чтобы убедиться, ей нужно застать любовников, как некогда ее мать застала Владимира Ивановича с химичкой Галиной Тимофеевной, женой своего родного брата.
Что она, Аврора, тогда будет делать? Простит ли его? У Авроры в запасе был только один ответ – никогда. Она разведется с ним, уйдет с дочерью из метелкинской квартиры, и точка. Она начнет жить своей жизнью, а он вообще пускай как хочет, так и живет – ее это не будет интересовать.
- Предыдущая
- 37/53
- Следующая
