Самый скандальный развод - Богданова Анна Владимировна - Страница 41
- Предыдущая
- 41/56
- Следующая
– А кто меня туда пустит?! Меня сейчас к детям на пушечный выстрел не подпускают! Там теперь Лидия Ивановна дежурит, отец со Стехой сидит, а Михаил переехал к ним и грозится меня родительских прав лишить за насилие над ребенком! – и она залилась слезами. – Мало того – мы разводимся – это дело уже решенно-о-е, – взвыла она и бросила трубку.
Чтобы поподробнее обо всем узнать, я позвонила Икки, но та уже ушла в аптеку – трубку взял Овечкин:
– А чего она ждала-то?! – прогнусавил он. – Понятное дело, что ее родительских прав хотят лишить!
– Какой-то ты стал жестокий! – выпалила я. – Да, я не поддерживаю Анжелку, но материнских прав лишают только алкоголичек и рецидивисток!
– А давно ли она пить-то бросила?!
– Жестокий ты стал, Овечкин! – повторила я, потому что мне больше нечего было сказать. – Как Икки?
– Так же, как и позавчера! Никаких положительных изменений в ней не наблюдается.
– Злой ты стал, Овечкин!
– Она меня не понимает! Глупая она какая-то! Силы у меня кончаются ее терпеть! Ну, ладно, ты мне мешаешь, пока, – и он, как Огурцова, бросил трубку. Я не узнавала нашего доброго, мягкого и отзывчивого Женьку – он становился монстром.
Пульке звонить было бесполезно – у нее по вторникам обычно плановые операции, и я решилась позвонить Мисс Бесконечности, но услышав дядино «Дэ!», я нажала на рычаг.
На десерт был Влас – ему я позвонила последнему, чтобы он хоть как-то поднял мне настроение после инцидента в автобусе и разговоров с Огурцовой и обезумевшим Овечкиным. Однако и Влас сказал, что дико соскучился по мне, приехать в эти выходные никак не сможет, потому что Илья Андреевич в который раз официально попросил его уладить какие-то дела с поставкой машин в автосалон.
Ровно через час я стояла у входа в магазин и с нетерпением поджидала Адочку, стараясь не смотреть на кусты шиповника, что навевали не самые лучшие воспоминания моей жизни. Прождав кузину полчаса, я не выдержала и зашла в магазин. Шурика за прилавком не было, и я заглянула в подсобку.
На деревянных ящиках сидели Адочка с моим бывшим женихом, склонив головы над низеньким самодельным столом.
– Болван! Ты себе на сантиметр больше отмерил! Жлоб! – весело кричала кузина.
– Ничего не больше! Посмотри! – промычал Шурик и усмехнулся.
Они были очень заняты – настолько, что не заметили, как я почти вплотную подошла к ним. Мне было интересно, что могло быть между ними общего, что могло мою сестру привлечь в этом ужасном, слабоумном торговце из рыбной лавки, который два месяца назад предлагал своей матери меня утопить.
Оказывается, объединяла их... плитка шоколада, которую они делили по линейке вот уже в течение полутора часов и никак не могли прийти к общему знаменателю.
– Дай сюда линейку! Дай! Теперь я измерю! Потому что ты хочешь меня обмануть и заграбастать большую половину! – возбужденно воскликнула Адочка и выхватила у Шурика транспортир.
– Девяносто градусов – ровно половина! Под прямым углом!
– Ада, ты остаешься? – не выдержала я.
– Сейчас! Сейчас! Отломлю!
– А она что тут делает? – растерянно проговорил Шурик. Его и без того лошадиное, удлиненное лицо еще больше вытянулось от изумления.
– Это моя сестрица! Маша! Сестрица моя! – Адочка завернула половинку плитки в фольгу и, пообещав, что приедет завтра, выпорхнула за мной на улицу.
– Зачем ты унижаешься? Зачем делить по линейке шоколад? У нас дома целая гора этого шоколада! – раздраженно ворчала я по дороге домой.
– Потому что он не захотел отдавать мне целую, – довольно убедительно заявила кузина.
Октябрь подходил к концу. За окном падал снег и тут же таял. Я пыталась писать роман о птичнице и пастухе в то время, когда Адочка уезжала в райцентр на свидания к Шурику. Однако для полноценного творческого процесса тех четырех часов в день, пока кузина со своим возлюбленным делили по линейке шоколад в подсобке бестолкового крытого магазина на центральной и единственной площади, было явно недостаточно. И я решила последовать примеру великого Бальзака – то есть писать исключительно по ночам.
Напившись в десять вечера крепкого кофе и выкурив полпачки сигарет – именно к тому времени, когда сестрица ложилась спать, на меня нападало вдохновение, и я под воздействием кофеина и никотина строчила с двадцати трех до семи часов утра. Потом меня косил сон, и я засыпала, недовольная собой, с мыслью о том, что никакого Бальзака из меня не получится, потому что французский романист писал с двадцать первого часа до восьми, потом принимал ванну, а с девяти утра до двух дня читал и переписывал корректуры.
Адочка будила меня в десять, и я как вареная курица сидела подле нее и слушала о сильных сторонах, добродетелях и преимуществах моего бывшего жениха. Оказалось, что Шурик обладает врожденным чувством справедливости, которое выражается в том, что он еще ни разу не обманул ни кузину, ни себя, ровно деля плитки шоколада.
Затем Адочка обычно отправлялась на свидание, перед которым долго прихорашивалась у зеркала и обильно брызгалась хвойным освежителем воздуха. Я в это время ложилась спать.
После свидания кузина снова будила меня и возбужденно рассказывала о новых, обнаруженных сегодня положительных чертах ее избранника.
Надо сказать, что буреломцы по отношению к Адочке сменили гнев на милость. Полагаю, Нонна Федоровна рассказала им о намерении моей кузины подать в суд на искусавшую ее в автобусе старуху из соседней деревни. А слово «суд» действовало на местных жителей магическим образом – короче, Адочку зауважала вся деревня из-за боязни, что она в любой момент по любому поводу может на любого подать в суд.
Попова прикусила язык и больше уж не обзывала мою сестру «шибзданенной» или ненормальной девицей.
В пятницу, ближе к вечеру, когда мы с кузиной сидели на лавке у крыльца (я все-таки надеялась, что Влас приедет, и ждала его), Нонна Федоровна осторожно подошла к забору и, вежливо поздоровавшись, угостила Адочку залежалой карамелькой «Клубника со сливками» – внутрь заходить не рискнула (мало ли что) и благоразумно удалилась. Через полчаса пришла баба Шура.
– Здравствуй, Адочка! – подобострастно воскликнула старуха, потом, между прочим, поприветствовала меня и, протянув через калитку свои фирменные пироги с луковой начинкой гигантских размеров, немедленно ретировалась.
Влас так и не приехал. К вечеру я снова накачалась кофеином с никотином и уселась писать о запутанных отношениях любовного квадрата – справного парня Афанасия, которого пыталась споить и соблазнить женщина легкого поведения Шура Уварова, о пропащем алкоголике и дебошире Нилке Колчине, что был влюблен в Шуру, и о недоступной, пригожей птичнице Ляле, которая в глубине души любила и ревновала к Уваровой слишком внушаемого и постепенно опускающегося от доски почета на пригорке до доски позора в низине у реки пастуха.
На следующее утро в комнату влетела Адочка – она кружилась по второму этажу и кричала:
– Пляши! Пляши! Тебе письмо! Танцуй!
Голова моя раскалывалась, я совершенно не выспалась (пытаясь дорасти до Бальзака, я работала минувшей ночью до восьми часов). Я три раза подпрыгнула на кровати, и кузина протянула мне письмо от мамы, сказав, что уезжает к Шурику.
«Здравствуй, моя кровинушка, моя родственная душа! – писала мамаша. – Спешу тебе доложить, что Карл Иванович оказался такой же сволочью, как и охранник Веня, и Григорий, и торговец рыбой, и все остальные особи мужского пола.
Также спешу доложить, что господин Кочерыжка выгнал меня из дома, но ты за меня не волнуйся – я теперь живу в средневековом замке на горе и с этой горы плюю на Кочерыжку и на заклятого моего врага Карла Ауспутцера.
Дело в том, что как-то вечером я проходила мимо замка с высоченным забором (не то, что на нашем огороде) и увидела на этом самом заборе... Кого бы ты думала? Ни за что не догадаешься! Рыжика! Нашего Рыжика, которого я подобрала у мусоропровода в день рождения Мисс Бесконечности. Я позвала его, и он меня узнал! В этот момент к замку подъехала машина, из нее вышел худой мужчина (мой ровесник) с волосами блекло-рыжего цвета и, судя по всему, принялся отстаивать свои права на моего Рыжика. Через час прибыл переводчик, и все разъяснилось. Оказывается, он купил кота в приюте. Поначалу он ни в какую не хотел мне его отдавать, но через три часа споров и уговоров все-таки согласился. Я позвонила в Москву подонку Ауспутцеру и попросила помочь перевезти Рыжика на его историческую родину, на что эта свинья сказала, что он и так во многом мне помог, и дальше я должна действовать самостоятельно (это касается и моего проживания у г-на Кочерыжки). Я по-всякому обозвала его и бросила трубку, а херр Гюнтер Корнишнауцер (временный хозяин Рыжика) любезно предложил мне погостить у него, пока я не найду всех своих пушистиков.
- Предыдущая
- 41/56
- Следующая
