Самый скандальный развод - Богданова Анна Владимировна - Страница 25
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
Когда огонь погас, родительница моя еще попрыгала на пепелище, словно этим своим действием окончательно растоптала старых развратников.
До вечера мы наводили чистоту в доме под монотонные песни деда Станового. Голова от его «тру-ля-ля» и «тра-ля-ля» разболелась не на шутку, и я наконец, оставив маму любоваться новым огородом, поднялась на второй этаж, твердо решив написать план нового романа. В памяти еще были свежи слова Любочки о том, что Кронский на неопределенный срок собрался в Тибет, я – в деревню, у Мнушкина творческий кризис, Кабздецкий в запое, что работать ей совершенно не с кем и что она вообще собралась уволиться и заняться написанием «нетленки».
Наконец-то после долгого перерыва я включила компьютер и задумалась. О чем бы мне таком написать в этот раз? Вроде бы я осветила в своем творчестве и тему страстной любви закомплексованной девушки из автомеханического техникума к зрелому мужчине в «Убийстве на рассвете», и тему неземной любви, предательства и измены в моем последнем творении, и раскрыла образ рокового мужчины в одноименном романе, и о неоправданных надеждах все было мною написано, и о прелестях любви в летнее время года...
Может, у меня, как у Мнушкина, наступил творческий кризис? Нет, я этого не переживу!
На экране проплыла заставка «Работай, бестолочь!», и меня вдруг осенило! Я ведь в деревне! Нужно использовать эту ситуацию! Что, если написать трогательную пасторальную историю о любви доярки и механизатора? Или нет – лучше героиня будет птичницей – это куда романтичнее, а он – пастухом. В качестве прототипов я решила использовать Лялю и Афанасия (естественно, в более смягченном, так сказать, обработанном виде).
И только я успела напечатать жирными буквами «План», как вдруг экран монитора неожиданно погас.
– Катастрофа! – кричала я, в ужасе сбегая со второго этажа. – Кошмар!
– Да что случилось-то? – выпучив глаза, испуганно спросила мама.
– Мой компьютер умер! Все! Конец всей моей творческой деятельности! – Я находилась в состоянии, близком к истерии.
– Да свет вырубили! Тут это обычное дело, – заявила она, щелкнув выключатель.
Мой творческий порыв был грубо оборван. Утешало только одно – что с компьютером все в порядке и потерялось только слово «План». «Нужно будет на всякий случай вставить батарейку», – решила я и со спокойной совестью (потому что работа была прервана не по моей вине, а по техническим причинам), вышла в огород.
– Пойдем-ка, делом займемся! – важно сказала мамаша.
– Каким делом?
– За водой сходим, научу тебя печь топить, баню...
«За поваленными деревьями в ближайший лесок съездим, распилим, поколем, дровницу заполним», – додумала я.
– Бери ведро, что встала-то?! – И мы, громыхая ведрами, вышли за калитку.
В деревне Буреломы были какие-то ненормальные колодцы – модель «журавль».
– Тяни за цепь, – приказала мама, пристраивая ведра на полусгнившую низенькую скамейку, а я принялась тянуть цепь, перехватывая ее руками, до тех пор, пока огромное бревно не долбануло со всей силы по моей бедной голове.
– Уродина! Нужно же смотреть не вниз, а на бревно! Иди быстрее в дом, приложи что-нибудь холодное к своей безмозглой башке, а то шишка вырастет!
Так я научилась ходить за водой.
– Ну что, болит? – с беспокойством спросила мама.
– Пройдет, – отмахнулась я.
– Конечно, никуда не денется. Теперь смотри, как топится печь.
– А зачем мне ее топить-то?! Я все равно буду на втором этаже жить, а там батареи...
Мамаша посмотрела на меня тем обычным своим взглядом, который ничего, кроме «Какая ж ты, Машка, бестолочь!», не выражал, потом вдруг в глазах ее появилось беспокойство: «Уж не сошло ль с ума дите, огретое «журавлем»?»
– Мань! А если свет вырубят? Вот как сегодня? Околеть не боишься? Нет? – И она, все еще глядя на меня с опаской, начала подробно, словно пятилетнему ребенку или столетней, выжившей из ума старухе, объяснять, как топится печка: – Вот сюда, сюда, – тыкала она поленом в выемку, – вниз сначала газетки положишь, потом щепочек потоньше, а сверху полешками привалишь. Поняла? – только когда я утвердительно кивнула, мамаша предложила затопить печку самостоятельно, а сама пошла закрыть калитку на ключ.
– Что ж ты делаешь-то, балда! – в ужасе закричала она, задыхаясь от сизого дыма, быстро распространяющегося по кухне.
«Странно, вроде бы сделала все, как надо: вниз газетку, потом щепочки, потом полешки...» – недоумевала я.
– Ты зачем дрова навалила в поддувало?! – и мамаша судорожно принялась выгребать дрова из лунки кочергой на лист железа у печки.
– Что такое поддувало? – тупо спросила я.
– Что такое, что такое! – передразнила она меня. – Где зола скапливается! С другой стороны печки, в комнате, – продолжала объяснять мне терпеливая родительница моя, – есть заглушка. Ее нужно выдвинуть, как начинаешь топить, а то угоришь. Поняла? И отравишься углекислым газом. Возможен летальный исход, – предупредила она меня, и я мгновенно написала плакатик-памятку и прицепила ее на печку: «Выдвинуть заглушку, а то не ровен час, отдашь концы!» – Задвижку тоже не забудь открыть. А как изба протопится и угли совсем прогорят, закроешь. Поняла? Когда совсем прогорят!!!
– Угу, – напряженно промычала я.
– И заглушку, и задвижку закрой, а то все тепло выдует – только дрова зря изведешь!
И тут я поняла Лялю и ее приятелей: гораздо проще развести костер посреди комнаты, нежели топить такую затейливую печку, где от какой-то задвижки зависит, где ты будешь утром – на этом свете или окажешься в мире ином.
Я нацарапала плакатик «И заглушку, и задвижку закрой после протопки, а то околеешь!» и, подумав, рядом с заглушкой прицепила клочок бумаги, что это именно «заглушка», а не что иное, у задвижки – «задвижка», у лунки для золы – «поддувало», на кочерге закрепила скотчем надпись, гласившую о том, что это кочерга.
Взгляд мамин поначалу выражал недоумение, потом смятение и беспокойство, но в конце концов она не выдержала и высказалась:
– Ну и тупица же ты! Еще наклей табличку на дверь, что это дверь, а окно – это окно! Пошли, научу, как баню топить. – И я засеменила за ней по временной деревянной дорожке. – Здесь, слава богу, нет никаких задвижек! – облегченно сказала она, войдя в прохладное, темное подобие городской ванны. – Труба выходит напрямую. Так что если день ветреный, мыться не советую – весь дым будет задувать обратно.
– Никогда не думала, что мы топим «баньку по-черному», – ляпнула я на свою голову.
– Ты хоть раз в жизни мылась в «баньке по-черному»? – оскорбилась мама и прочитала лекцию, куда класть дрова, как поддать пару и т.д. и т.п., после чего баню я решила не топить вовсе, а отыскать все кипятильники, что были в доме, гаражах, мастерской и греть воду с их помощью. – Ладно, пошли суп гороховый есть, благо у нас плита газовая, – проговорила моя родительница, и я снова засеменила за ней хвостом по временной деревянной тропинке.
Вечер прошел относительно спокойно, если не считать песен местного «баяна», которому еще сутки оставалось резать правду-матку о местном населении.
Свет сегодня так и не дали.
Ночью мне снились кошмары. Будто хочу растопить я печку, вот уж и дров наложила по всем правилам, а рядом стоит баба Шура и говорит:
– Кто ж печь дровами-то топит?! Бензином нужно!
Я выгребаю все дрова и вместо них ставлю малюсенькую канистру с бензином. Пламя мгновенно охватывает кухню, а бабка Шура смеется, как в жизни – выставив свой единственный передний зуб, колышется всем телом, но на лице нет даже и тени улыбки.
Я начинаю задыхаться и вспоминаю, что забыла открыть задвижку с заглушкой.
– Ну что ты кричишь-то, словно тебя убивают! – прорезался голос из яви в сон.
– Угорела! Угорела! Задыхаюсь! Отхожу! – кричала я, находясь на грани действительности и ирреальности. – Угорела все-таки!
– Как не угореть! – наконец я узнала мамин голос. – Три тарелки горохового супа навернуть! Шутка ли! – Она настежь распахнула форточку, а я перевернулась на другой бок и снова провалилась в небытие. Что мне снилось потом, я не помню.
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
