Концепция лжи - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/75
- Следующая
– Для меня это слишком давно. Не помню что-то… а что там было?
– «Распиленные» московские фонды и история с пропавшими «секретными учеными». Лунная база – вы же должны знать!
– Простите, ей-богу не знаю. Вообще от нашего пана Моти можно ждать чего угодно: мне он как-то раз заявил, что умру я в глубокой старости и в ста световых годах от Солнца. Интересно, на чем я туда доберусь?
Марина посмотрела на Леона очень серьезно.
– Это он вам действительно такое предсказал? Вы не ошиблись?
– Ну вот еще! – захохотал Леон. – Я тогда не знал, смеяться или плакать, а вы говорите – ошибся! Мне всего пятнадцать было, я только и делал, что мечтал о звездолетах. А потом, знаете ли, вышло, что звездолетами и не пахнет, а я ползаю туда-сюда не дальше Нептуна. Какие уж тут световые годы! Меня даже на Плутон не пустили – дескать, молод еще. А теперь я и не знаю, полечу ли вообще куда-нибудь – похоже, отлетался.
– Это… после Севильи? – осторожно спросил Виктор.
– Ну, вот, опять Севилья, – вздохнул Леон. – Нет, взрыв тут ни причем, меня почти и не задело… просто в Москве считают, что на шарике я нужнее. И ситуация у меня такая, что спорить с начальством совершенно бесполезно.
– Вы там не Договором, часом, занимаетесь? – усмехнулась Марина.
– В каком-то смысле, – пожал плечами Макрицкий. – По-моему, им сейчас все занимаются.
– Еще одна дубина большой политики, – махнул рукой Виктор. – Причем насквозь уже гнилая. Не хватает только взрывателя…
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Леон. – Какого взрывателя?
– А-аа… любого. Какого угодно – и вся система подковерных договоренностей и «правды с оговорками» развалится. Подписание Договора, если смотреть на вещи без эмоций, принесло бы некоторое успокоение – что-то вроде обезболивающего для больного. Но проблема в том, что сейчас без операции уже не обойдешься, это я вам как специалист говорю. Да и… все равно, что-то будет. Не сегодня-завтра в Союзе придут к власти молодые политики с высочайшей за последние сто лет пассионарностью – они ведь уже видны, и темпы их роста позволяют предполагать полный успех на всех тех уровнях, которые им угодно будет штурмовать. Вы видели, как наш Томенко обнимался в Москве с Лобовым? Томенко скоро станет секретарем межпарламентской ассамблеи совета Союза. А Лобов – без пяти минут спикер Госдумы. За спиной у обоих стоят мощнейшие финансово-промышленные группировки, в последнее время резко увеличившие инвестиции в свои исследовательские комплексы. Их пытаются ограничивать в этом, но игра уже проиграна. Причем в Москве этот факт осознали раньше всех, и особого сопротивления сегодняшние «партии власти» оказывать уже не станут.
– А вот в Европе и в Штатах будут проблемы, – добавила Марина, – потому что там любое движение в сторону от накатанной колеи воспринимается в роли дестабилизирующего фактора, способного вызвать социальное напряжение. А этого они боятся больше всего на свете. У мэра Нью-Йорка самая безобидная демонстрация, скажем, Экологической Лиги, вызывает чуть ли не сердечный приступ. Вы в курсе, что в Штатах категорически запрещено распространение любых фото и видеоматериалов с антиправительственными демонстрациями двадцатого века? Даже писать об этом нельзя – только в отдельных научных работах с четко определенной идеологической направленностью.
– Я слышал, что у них идет жесткая фильтрация нашего сегмента информационных лент, – приподнял брови Леон, – но о запрете на демонстрации – нет, не приходилось.
– Ну вот знайте. Глухо закрыты любые материалы, способные заставить людей думать собственной головой. Существуют даже особые бюро, отвечающие за постоянный многовекторный мониторинг общественного мнения.
– Такие бюро существуют везде, и у нас тоже. И существовали они, извините, всегда – чем вы хотите меня удивить?
– Есть одно «но». Ни наши, ни московские – ни даже, заметьте, пекинские – не имеют задачи тотального контроля над этим самым общественным мнением. Да и не одно только мнение они в Вашингтоне контролируют – сам способ мышления, если хотите. Поэтому обыватель глубоко убежден, что в стране происходит только то, что должно происходить – для его, обывателя, блага. А проблем не существует, потому что их существовать просто не может. Между прочим, ни одна из американских сетевых лент не сообщила о севильском теракте, более того, сразу после него некоторые горячие головы посоветовали специальной комиссии Конгресса на время ограничить поток туристов в Европу и тем более к нам, в Союз. Этого, правда, не сделали, но что туристы – сколько их, в конце концов? Ну приедут, расскажут – в полном соответствии с теми установками, что вбивались им в головы с самых пеленок. А в Пекине и в Дели, наоборот, все произошедшее восприняли чрезвычайно серьезно и ни от кого ничего не скрывали.
– Однако же мысль о том, чтобы прикрыть хождение наличных денег, через Сенат все же не прошла, – Леон вдруг почувствовал, что Марина раздражает его безапелляционностью своих суждений. – На святое покуситься не решились.
– Конечно! – фыркнула девушка. – Нужно же было оставить хоть какой-то «свисток» для выпуска пара! Отними наличку – так и проститутку не снимешь, и «дури» не купишь – как же жить дальше?
– Я не… – начал Леон, но закончить не успел – к павильону приближался отец и настоятельно подзывал его рукой.
– Тебя Пинкас ждет, он уже сейчас уезжает, – сообщил он. – Или, поговори с ним.
– А, да! – вспомнил Леон. – Спасибо…
Генерала он нашел за столом – активно жестикулируя, тот рассказывал мужьям маминых сестер какой-то замшелый анекдот из космической жизни. Дождавшись, когда он закончит, Леон вежливо наклонился к начальственному плечу:
– Пан генерал, вы хотели меня видеть? Простите, я тут отошел покурить…
Пинкас мгновенно стер с лица улыбку и, коротко кивнув своим собеседникам, встал со скамьи.
– Пойдем… давно я лесом не дышал.
Они медленно пошли по тропинке, уводящей прочь от днепровского берега в сторону хоть и окультуренных, но все же достаточно густых рощиц, отделяемых друг от друга небольшими спортивными комплексами.
– Я хотел спросить тебя вот о чем, – начал Пинкас, когда они отошли достаточно далеко от свадебного гула, то и дело перекрываемого взрывами пьяного хохота. – В какой мере ты оцениваешь политизированность своего сегодняшнего руководства?
– В Москве? – уточнил Леон.
– Разумеется, киевляне меня сейчас не интересуют.
– Н-ну, не знаю, – Макрицкий пошевелил бровями, – мне кажется, что эти люди просто выполняют те задачи, которые ставит перед ними Совет Роскосмоса. Мне не совсем понятно, что вы подразумеваете, говоря об их политизированности? Готовность выполнять политический заказ тех или иных сил – я правильно вас понял?
– Не совсем так, – Пинкас остановился, задумчиво посмотрел на верхушки деревьев и вдруг улыбнулся: – Понимаешь, есть данные о том, что реальные – а не почетные, это большая разница – руководители Роскосмоса разделились на два противоборствующих лагеря. Для одного из этих лагерей чрезвычайно важно сохранение, скажем так, существующих порядков с перспективой некоторой конфронтации с Евроагентством. Они там вообразили себе новый виток конкуренции, умники… вторая же группировка – люди, четко понимающие, что раз Договор не будет подписан ни при каких раскладах, значит нужно успеть вовремя найти свое место в реальной завтрашней перспективе. Так вот кто-то из твоих работает на первую группу. И ты должен четко понимать, что стоит тебе хоть как-то обозначить свои, скажем так, симпатии, как ты окажешься в очень непростой ситуации. Конечно, мы тебя в обиду не дадим – но нервы… мой тебе совет: научись быть «ни рыба ни мясо», пусть даже тебя подержат какое-то время за дурачка.
– Уже не держат, пан генерал.
– Худо, майор. Мне казалось, ты посообразительнее будешь. В общем, я не хотел бы, что бы ты, внук моего старого друга, влип в неприятности. Думаю, ума у тебя хватит. Понял?
– Понял, пан генерал…
- Предыдущая
- 46/75
- Следующая
