Золото Росийской Федерации - Басов Николай Владленович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/17
• Следующая

– Так что, господа товарищи, мне начальник рассказал, какая у вас система… И почему вы сюда прибыли. Сейчас подумаю, что вам сказать.

– Думай быстрее, – поторопил его Рыжов, он-то видел, что этот пьяница решил с них, если повезет, стаканчик заполучить, но уже решил, что ничего у Желудя не выйдет. – А если ничего не придумаешь, придется тебе, гражданин, с нами отправляться, в даль несустветную, для тебя, может оказаться, и погибельную.

– Как же я без телеграфиста? – начал было начальник станции, но Рыжов только посмотрел на него, и тот выскочил за дверь комнатухи, даже слышать не хотел, что бы им Желудев ни наплел о декабрьском литерном.

– Я же у аппарата сижу, почитай, всегда, так что, знаю все с чужих слов, – Желудев присел на стул у стеночки, сложил руки на коленях. – Но знаю, что ящики эти стали из вагонов выносить под ружьями. Мужиков не пускали, все солдатики… То есть, белые делали. Офицер у них был, поручик, несмелый такой, все зачем-то про Уфу говорил, жил он там что ли?..

– Поручик этот у них главным был? – спросил Рыжов.

– Нет, какой там поручик… У них был свой, есаул Каблуков, он, когда они тут застряли, чуть паровозную бригаду не расстрелял, все орал, что они большевики, раз эшелон этот опрокинули. Но потом выяснилось, что поездные не виноваты, они за рельсы не отвечают, и Каблуков никого расстреливать не стал. А вот поручика почему-то, сказывают, кончил, когда они верт на десять от Татарской отъехали.

– Как кончил? Расстрелял, что ли? – не понял Табунов.

– Ну да, я же говорю…

– Ты вот что, не отвлекайся, – вмешался Рыжов. Складывалось так, что ему, а не комиссару новому приходилось обо всем расспрашивать. – Сколько у Каблукова солдат было?

– Никто не считал, но думаю, сотни полторы. И телег они много забрали, сани-то не захватывали, снега у нас тут неглубокие уже… Прямо беда случилась, у беженцев все тут в грязь выкидывали, а самих лошадей и телеги уводили. Говорят, они еще в степи пробовали казахов найти, чтобы те помогли им с ящиками, но… Казахи умные, они, если что им не нравится, уходят, даже не разговаривают.

– Стой, – не поверил Рыжов. – У вас же тут и дороги-то, почитай, нет. Откуда же они столько телег взяли?

– Не знаю, как у вас с дорогами, – блеснул вдруг глазами телеграфист, – а у нас, если на север, до Тартасса дойти, или до Еланки, там много чего достать можно. Только нужно через Омь перебраться, ну да в то время она замерзла уже, крепче рельсов была. Каблуков туда и сбегал, прямо сам с коня не слезал, пока не вернулся.

– Сколько народу с собой брал?

– Да половину своих, поболе, чем у вас, господин товарищ командир.

– Господ у нас нет, – пробурчал Табунов, но дальше вмешиваться не стал.

– Ладно, разжились они транспортом, перегрузились, двинулись… – снова заговорил Рыжов. – И довольно скоро для такого-то похода зачем-то расстреляли поручика из Уфы. Ну, это мы потом выясним, если получится… Двинулись – куда?

– А вдоль полотна, на Чаны. Там тоже сотня какая-то была, уже ожидала их, сказывают. Но только я по своему аппарату узнал, что до Чанов они дошли через десять ден, не меньше. Что-то еще делали по дороге, как бы вам сказать…

– Что делали?

– Может, к озеру пустились, на юг.

– К какому озеру? – спросил Табунов.

– Так у нас тут одно озеро, Чанами и называется.

– Это южнее станции Чаны, – пояснил ему Рыжов, он-то по карте, пока сидел в Калачинске, видел. – Так далеко же туда, верст восемьдесят, а зимой, поди, с обозом дня четыре идти, и столько же назад.

– Нет, зимой проще, пусть и по степи, но земля-то мерзлая… Ну да, зимой проще.

– Проще, если дорогу знаешь, а если нет?

– У них же мужчина был, странный такой, все о себе заботился да о какой-то барышне. Он с этим Каблуковым все время шептался, и тот его слушал. Никого больше не слушал, а этого слушал.

– Какой мужчина, в каком звании?

– Ни в каком, в пальте он был, с богатым воротником. У наших за такой воротник, поди, до Иркутска доехать можно. И в шапке тоже богатой, каракулевой, только не папахой, а лучше. Я таких прежде и не видал.

– Как к нему обращались солдаты, или этот… поручик расстрелянный? Или сам Каблуков?

– Солдаты к нему близко не подходили, говорили, страшный он очень. А поручик обращался к нему господином Вельмаром.

– Откуда знаешь? – не поверил Рыжов. – Точно запомнил фамилию?

– Так поручик все время, когда на нас тут кричал, как все мимоезжие кричат, то и дело – господин Вельмар то, господин Вельмар се… Поневоле запомнишь.

Что-то тут было не так. Зачем-то поезд с рельсов спустили, уж не для того ли, чтобы перегрузить золото на подводы? Украсть, что ли, это золото Вельмар хотел с Каблуковым? Но тогда зачем поручика расстреляли? Или он не захотел в слам с этими двумя вступать, честным оказался?.. Да, за это Каблуков, который уже видел себя богатеем, мог и поручика порешить. И солдаты его могли поддержать, если бы есаул с ними правильно поговорил.

– Так, а что тебе, или не тебе, а путейцам вашим странным показалось в этой аварии? Может, знаешь, кто ее устроил, может, кто из комитета большевиков до этого заранее с рабочими разговаривал?

– Нет, большевиков тут бы давно узнали и кончили. Нет, большевиков не было. А вот Каблуков на самом деле телеги для обоза стал дня за три заранее собирать. Мы даже и не поняли сначала, зачем ему? Он же тут много народу турнул, когда обоз свой собирал.

– И казахи, говоришь, ушли заранее? – задумчиво переспросил Рыжов. – Ладно, ты вот что скажи, как нам Вельмара узнать, если мы его встретим невзначай?

– Ну, про воротник и шапку его я сказал. А еще, когда он чай пил и шапку снимал, волосы у него белые оказались. Не седые, нет, и не редкие, а белые.

– Чудной он какой-то, – вдруг вступил и Табунов, – этот Вельмар. И солдаты его боялись… Чем же он для них страшным казался?

– Вежливый очень, – вздохнул телеграфист, видимо, уже сообразивший, что разговор подошел к концу, а стаканчик ему так и не предложили. – Таких вежливых лучше по широкой дуге объезжать, иначе… Нет, сам не бросится, а других напустит, и те уж пощады не дадут.

Сотня шла легко, наверное, потому что солнышко вдруг пригрело. Такое тут бывало – холод собачий, и вдруг чуть ли не жарко делается. Рыжову показалось, что он в своей шинели хорошо согрелся. Хотя расстегиваться поостерегся, на ветру могло и прохватить. Сколько у него так-то вот бойцов из строя вышло, рассупонятся на марше, а вечером уже миску с кашей не держать, жаром горят и перхают на каждом слове.

Табунов по-прежнему ехал в тачанке. Но выглядел уже не таким размазней, как вначале. И все-то его интересовало, или недоверчивым он был от природы?

Вот и сейчас привстал, начал махать руками, Рыжов понял, подождал, пока тачанка, которая шла перед обозом, его догонит. Тогда комиссар и напустился, не стесняясь бойцов, которые этот разговор слышали:

– Рыжов, ты что же так смело идешь? Ты же не знаешь, куда тот обоз направился? А телеграфист сказал, они вдоль полотна пошли…

– К следующему поезду, который их ждал, прибыли ящики с железным ломом, так? – Рыжову не нравилось, что разговаривали они о такой очевидности, но приходилось. – Значит, они куда-то тут свернули, причем, недалеко, иначе бы до поезда добрались с большим опозданием, чем за десять дней, как сказал нам телеграфист.

– А почему ты решил, что они сюда направились? – и Табунов обвел рукой все лежащие перед ними холмы, реденькие пятна леса и огромное небо, хмурившееся вдали, на юге.

– В этой степи вода – первое дело. Сюда и казахи потому доходят, что тут можно всех напоить. Вот найдем казахов, у них сразу и спросим. Они тут все видят, все знают, от них ни один обоз не скроется, тем более груженный.

– Казахов искать, это же… – комиссар не знал, что дальше, и Рыжову стало жаль его немного. Это надо же, настолько не понимает человек, как устроена жизнь.

• Предыдущая
• 3/17
• Следующая