Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая

Я поднял глаза на старика.

– Самуил Абрамович, вы понимаете, что это может быть ключ к тому, из-за чего умерла Веточка?

– И Клава?

Я сразу завелся, даже не понял, откуда у меня появилась эта агрессивность.

– А откуда вы знаете, что Клава тоже умерла?

Сэм очень удивился.

– Я звонил в Прилипалу, молодой человек. Я там работаю, и каждый день, пока болею, звоню, чтобы они знали, что я не умер, и чтобы случайно не пропустить такую работу, на которую я способен поехать даже больным.

– Извините меня. Нервы стали, как тряпки.

– Ну ладно. Я-то переживу. А вот с этим что будем делать?

И постучал письмом по ногтю.

– Кому вы это показывали?

– Никому еще. Я же сказал, я взял это в своем ящике минут за двадцать до того, как вы вошли.

Ну, положим, прошло все сорок минут, пока я сюда добирался, решил я про себя, но вслух никак не откомментировал эту ошибку. Лишь заметил, что у Сэма не очень хорошо с чувством времени, но как это может мне пригодиться, пока не знал.

– А вы догадываетесь, что она имела в виду? Сами-то ничего не вспоминаете?

– Нет. Я уж думал, думал, но пока ничего не придумал. – Он посмотрел на меня с некоторым сомнением. – А теперь, когда ее нет, могу и вовсе ничего не придумать. Мне, знаете ли, чтобы понять, о чем идет речь, нужна подсказка.

Я покачал головой.

– Подсказку мы можем организовать только с помощью спиритического сеанса, но ему веры нет. – Он тоже покивал головой, соглашаясь, что спиритизм – не выход. – Что же это может быть?

– Мне кажется, – он был уверен, что прав, – это может быть, что угодно.

– Не уверен. Предположим, это был предмет, а в горный пансионат много не возьмешь. Вот и подумаем вместе, что это было? К тому же скорее всего это принадлежало не ей, а Бокарчуку… – я остановился, и без того наплел слишком много допущений.

– Ну а если это была не сама вещь, а идея, вид, запах?

Так, он прав, решил я. Но если это была даже идея, ее тоже можно было проследить.

– Знаете, поехали, снимем копию с этого письма. Я покажу его грамотным людям, они многое подскажут по почерку.

– Экстрасенсы?

– Нет, графологи. А это наука, на которую можно рассчитывать не меньше, чем на все остальные экспертизы.

– Но не лучше ли тогда показать им оригинал письма, а не копию?

– Вообще-то лучше, но мне хочется, чтобы и вы подумали над этими закорюками, вдруг придет что-нибудь в голову. Говорят, предметы впитывают отпечаток мысли, так что оригинал я оставлю вам. Моим спецам хватит и хорошей копии.

Я посмотрел на часы, магазины, где стоял платный ксерокс, уже закрыты. Но выход был. Я снял его старую дубленку, надеясь, что он поедет, как был, и не будет час прихорашиваться, бриться, переодеваться.

– Но зачем ехать? Давайте я сделаю точнейшую фотокопию, с увеличением, и дело с концом.

– Лучше все-таки давайте прошвырнемся на Главпочтамт, там можно сделать за гроши хорошую ксерокопию, и не будем мудрить с вашими выдержками-проявителями.

– Но я не хотел бы в таком виде…

– Посидите в машине. Просто накиньте кожушок, как говорил мой дед, и подумайте, что бы письмо это значило?

– Я не знаю, может, в самом деле…

– Знаете. В самом деле.

Подталкиваемый дружески в бок, он спустился, сел в мою таратайку, и мы с ветерком рванули на Тверскую. Центральный телеграф был открыт, как ему и полагалось, ксерокс работал, и хотя пришлось сделать пять вариантов, потому что валик у него был не в порядке, и порошок какой-то серый, а не черный, через час все пять копий уже лежали у меня в кармане. Сэм вел себя молодцом, не капризничал, пока я сражался с российским сервисом, и даже, по его словам, получил удовольствие, слушая приемник.

Мы вернулись так быстро, что, кажется, иные няни с ребятишками еще не ушли домой. Впрочем, в этих спальных районах жизнь была какая– то не такая, тут и дети могли рождаться сразу совами – с родителями надо же хоть немного общаться.

Но главное заключалось в том, что Сэм, как я его ни обрабатывал, ничего не вспомнил. А я до последнего момента не терял надежды, подталкивая его всеми видами явной и косвенной информации, какие только мог изобрести – письма, дневники, магнитофонные ленты, фотографии, дискеты, обрывки календарей…

Так или иначе, он устал, и мне стало ясно, что на сегодня все попытки придется оставить. Я был достаточно аккуратен, отдал ему письмо, еще раз попросил ночью подумать, проводил его до двери, даже постоял в прихожей, пока он раздевался, чтобы убедиться, что тут ему не уготована засада, и лишь потом повернулся и ушел.

Про «наружку» я ему не сказал. Эти ребята держались так близко, что будь Сэм подозреваемым, я бы устроил им головомойку через Шефа. Потому что настоящий уголовник все понял бы, проезжая первые два квартала. Совсем разучились работать. Но может быть, им было скучно и они не работали, а просто оставались в поле зрения.

В лифте я вдруг вспомнил, что хотел попросить его никому не открывать, но потом решил не возвращаться, а передать это по телефону. Очень домой хотелось, залезть в горячую воду и полежать, думая о чем-нибудь приятном, например о хорошей тренировке. Вот я и намылился если не домой, то по крайней мере восвояси.

Но далеко не ушел.

Едва я открыл дверь парадной и шагнул на бетонное крылечко, как понял, что-то не так. Потом услышал бегущего ко мне человека. Я стоял на свету, а он был где-то в темноте. Я отскочил в тень, доставая «ягуар». Но тревога оказалась ложной, по крайней мере, в отношении меня.

Это были ребята из «наружки». Один прокричал:

– У него свет погас.

Я подумал было, что следует выйти на середину двора и приглядеться к окнам Сэма, но потом понял, что так сказывалась усталость. Я спросил:

– Как именно?

Один из них был помоложе и держался сзади, привычно пропуская более опытного опера вперед. Молодой и ответил:

– Лампу смахнули со стола.

Все, больше выяснять, как, да что, да почему, уже не следовало. Мы рванули к лифтам. Ни одного из них, как назло, не было. Я повернулся к тому, что помоложе.

– Ты парень шустрый, давай по лестнице, и слушай, чтобы они отходных не оставили.

Он кивнул и исчез. В доме он уже ориентировался уверенно. Я повернулся к старшему.

– Кто-нибудь подозрительный входил в подъезд?

Он покачал головой, но не очень уверенно. Я снова спросил:

– Проглядеть могли?

– Могли, конечно. Кто же не может проглядеть-то.

Понятно. Проглядеть, конечно, могли, но засаду могли устроить, пока мы ездили, а это уже другое дело. И потому ругать их, по крайней мере сейчас, не следовало. Тем более кто-то из них, я думаю, молодой, заметил странно погасший свет.

Из лифта наконец вышла какая-то толстая и неповоротливая, как броненосец, нестарая еще дева. Я чуть не клацнул на нее зубами от злости, хотя злобствовать не следовало. Она была не виновата, она просто жила на свете.

В лифте я спросил:

– Что все-таки странного в том, что гаснет лампа?

– Ну, свет так скользнул по потолку… И погас резко, а потом включился верхний свет.

– Может, он просто за шнур зацепился, пока за бутылкой шел?

Опер пожал плечами. Я вздохнул. В то, что он просто опрокинул лампу, я и сам не верил.

Мы изрядно обогнали того молодого, которого я послал бежать по лестнице. И это было неплохо, будет меньше хлопот, если придется стрелять. Иметь такого вот бойца за спиной, как тот жук, что сейчас пыхтел, должно быть, на темной лестнице, мне не хотелось. Старики, они как-то надежнее.

– Я вхожу первым, что бы ни случилось, – приказал я шепотом. Опер кивнул и вытащил табельный «макаров».

Мы подошли к двери Сэма уже на цыпочках, уже скользящим боевым шагом. У нас все так слаженно получалось. Он и затвор передернул, плотно обхватив пушку полой куртки, чтобы она не очень звякала, значит, прошел неплохую школу. Совсем новые об этом приеме не знают, звенят затворами, как колоколами, а его слышно даже в лесу почти за километр – сам проверял.

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая