Князь Диодор - Басов Николай Владленович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/92
- Следующая
– Так что же, не дозволяешь крестный ход?
Ну и как князь мог этого не дозволить? Поэтому сразу после вечери, которая проходила в молеленке, вооружась теми орудиями литургики, которые батюшку не устроили, но других-то все равно не было, отец Иона в полном облачении, сам князь прихрамывая, но помогая как служка с иконой Нила Устроителя, Густибус со строгим донельзя лицом, с тяжелым изображением своего небесного покровителя Федра, Стырь со свечами, мейстерина, мальчишка Креп, и две присоединившиеся к ним служанки, пошли, как было договорено, вдоль внутренней стороны стен.
Не слишком правильным этот ход был, но уж что оказалось – тем и обошлись. Батюшка даже торопиться и чуть волноваться стал, потому что, как сказал ему мальчишка Креп, Дерпен несмотря на свое состояние тоже порывается к ним присоединиться. Этому мальчишке, природному парсианину, даже захотелось сразу за ним идти, помогая наравне с князем, но батюшка строго отослал его назад, к служанкам.
А потом стали в молельне, и батюшка такую службу устроил, так уверенно, чисто и ясно обратился к высокому, небесному Покровительству, что лучшего князь давно уже не испытывал. И молитва у него легкой получалась, и так просто было ее возносить, так точно всплывали в его сознании знакомые с детства слова и чувства… Словно бы подхватывал их у батюшки и без труда, с благодатной радостью выносил перед святыми иконами, и ввысь, в Небесное Царствие…
А потом началось что-то не вполне внятное. Сначала вокруг, даже и за стенами молеленки установилась тишина, вот только нехорошая она была. Князь еще молился, уже за матушку, сестру, за друзей, коих вспоминал в этой-то молитве очень хорошо и явственно, как вдруг поймал взгляд Густибуса. И он бы не заметил этого взгляда, да вот прочитал в его глазах едва ли не настоящий… страх. Это было настолько неподходящим выражением, что князь попытался сообразить, что же вокруг происходит. И с трудом, с сожалением отрываясь от благодати, которой была напоена его душа, вдруг понял…
Вышел во двор из молеленки, Густибус бросился ему помогать, даже батюшка за их спинами сбился на миг в какой-то литании, но тут же стал читать еще крепче, ее отчетливей и… прекрасней. Но князь это уже слушал как бы сквозь вату, потому что снаружи творилось…
Отель их стоял, как стоял. Стены, довольно широкий для жилья двор, конюшни под дальними стенами, какие-то кусты, почти прозрачные по зиме, несколько деревьев, которые… Были словно бы солнцем освещены, хотя какое солнце-то тут зимой, под дождевыми облаками, да еще чуть не ночью? Служанки жались в главных дверях, со свечами, которые они держали сейчас высоко, впрочем, света от них было все равно мало. В воротах, у факелов, которые князь почему-то тоже едва мог увидеть, хотя они-то уж ввечеру должны были гореть и ярко, и светло, стояло несколько стражников, присланных капитаном тет Алкуром. Князь еще подумал, что надо бы поговорить с ними, удостовериться, что за люди, да он не успел, а значит, это нужно было выспрашивать у Стыря… Все это было явственно и различимо, но в то же время князь смотрел на это как бы сквозь толстое, мутноватое стекло, или сквозь дождь, которого не было… Вот только, – что за странность? – сразу же за воротами, и над стенами, по ту их сторону, дождь совершенно определенно моросил, Диодор даже заметил косы капель, которые свивал непонятный ветер.
Да ведь в самом-то отеле дождя не было! Князь понял, что глаза его обманывают… Вот только они его не обманывали – дождь в Парсе шел, а над ними его совсем не было. Только над ними, по границам стен, которые обошли они крестным ходом. И еще, стены вокруг них медленно, неуверенно, не везде ровно и заметно наливались…
Вот тогда князь и понял, что лошади в конюшне как-то слишком уж громко топают ногами по дощатому настилу, что служанки и даже стражники испуганы, что свет этот непонятный становится все пуще, и уже настолько ярок, что едва ли не факелы у ворот затмевает, потому-то он их и не разобрал сразу.
Дальше все сделалось и вовсе небывало. Время будто замерло, вернее, все застыло, как муха в янтаре, но батюшка в молельне дочитал службу, и вышел, решив, что он сделал, что хотел. Тоже осмотрелся, и еще более, как показалось князю, погрустнел. Шепнул одними губами, или так его голос звучал в том свете, который их теперь заливал?..
– Князь, пойдем в дом, тебе лечь нужно, лица на тебе уже не осталось.
Словно и не происходило вокруг ничего особенного, прошли они в дом, служанки чуть не с радостью заперлись, стражники у ворот тоже набились в каморку, где раньше ночами располагался одноногий привратник, и так затопили тамошнюю внутреннюю печку, что стало казаться, будто пристроечка занялась пожаром. Все это князь видел теперь, даже ни во что не вглядываясь.
Его уложили в кровать, батюшка пошел переодеваться, сказал, что по дороге зайдет к посольскому лекарю, который, как оказалось, приехал к Дерпену, но ни во время крестного хода, ни во время молений нигде не показывался. Густибус устроился в кресле, что стояло в княжеской спальне, вытянул ноги в грязноватых башмаках. Ему определенно хотелось о чем-то поговорить.
– Нужно что-нибудь, князь? – спросил он простуженным, сиплым голосом. Или тоже волновался, только вида не подавал. – Ты скажи, я рад буду исполнить.
– Густибус, что это было? – Князь поворочался, устраиваясь удобнее. – Что это может значить?
– Ты о свечении, князь?.. Это просто. Следил кто-то за нами, да так искусно, так сильно… – маг помолчал. – Я должен был бы почувствовать, но вот беда, был настроен иначе, и оттого… А может, издалека следили, только очень издалека, так что обычные магические практики оказались не применимы.
– Откуда? – спросил князь. Он чувствовал, как из него вместе с воодушевлением молитвы уходит и трезвость мысли. – Могли следить, допустим, из Венсена, замка, где ныне принц с принцессой парские воспитываются?
– Не знаю, что и ответить, – отозвался Густибус. – Возможно, князь, что еще дальше. Все же, если я правильно помню карту здешних окрестностей, Венсен не слишком далек. Если бы наблюдали оттуда, я бы сумел… Хотя бы направление почувствовал.
Маг умолк, да так, что князь понял: без его расспросов, он опять не заговорит.
– И что теперь мне думать? – спросил он. – Как мне все это понимать?
– А думай, князь, что хочешь, да только – слежка эта теперь-то ослабеет. Если совсем не исчезнет. Молитва у батюшки нашего оказалась такой силы и направленности, что… Не местным проходимистым и недоучившимся магам с ним соревноваться. Я это тебе вполне доказательно отвечу, когда еще те маячки, что у нас в гостиной были расставлены, проверю. Думаю, что с ними все кончено, нет их больше, и с тем, кто их наколдовал, скорее всего, ныне же случится ве-есьма неприятный приступ. – Густибус как-то очень уж зло протянул слово «весьма», князю показалось, что маг даже сердит на то, что ему, магу со степенями, не позволили снять их ранее. – Это, так сказать, ответ нашего батюшки Ионы на их происки, с отдачей магической силы. – И неожиданно он добавил: – Эти вот магические отдачи были как раз моей дипломной работой в Холмсе, и я в этом кое-что разумею.
– Думаю, что разумеешь многое, – князь вдруг с удивлением обнаружил, что его трясет, попросту, как при высокой температуре, его начинала бить дрожь. – Ты иди, Густибус, тебе силы тоже нужны будут завтра… Если встретишь, пришли мне Стыря.
– Он, поди, служанок успокаивает, – высказался маг. – Ума не приложу, князь, на каком же языке они говорят? Ведь я замечал, Креп совсем им не помогает, они его гонят, наверное, откровенные у них разговоры-то, не для мальчишки его возраста… А все ж, как они друг дружку понимают?
И тогда, словно по мановению продолжающегося волшебства, в спальню просунулась голова Стыря. Он был взлохмачен, глаза у него отчего были шальные, но он был полон энергии и хотел услужить князю. Или поговорить у него было о чем, при виде Густибуса он даже слегка расстроился. Князь это заметил, сказал твердо:
- Предыдущая
- 59/92
- Следующая
