Яд вожделения - Арсеньева Елена - Страница 17
- Предыдущая
- 17/77
- Следующая
– Благоговеешь? – шепнула с придыханием. – Я тоже! Даже страшно, верно? Однако тебе бояться не след… не след! Я возвышу тебя до себя. Ты узнаешь, сколь далеко простирается моя любовь!
Алена кабы могла – усмехнулась бы. Еротиада, презиравшая жен, «кои мужей обольщают, яко болванов», в конце концов прибегла к самой что ни на есть женской уловке ради обольщения Алены, но для сего сшила себе не сарафанец, не казакин, не летничек, даже не юбки немецкие, а – рясу, подрясник, мантию! Да, это выглядело смешно… но Алене было не до смеха. Она почувствовала, как кровь отливает от лица. Чудилось, клубок змей подкатился к ногам и вползает по ним – холодные, нечистые, липкие прикосновения! Слабо качнула головой – и вновь Еротиада, опьяненная зрелищем грядущего своего могущества, неверно истолковала ее бледность.
– Ей-богу, исполню, что обещано! Мы с тобой… о, мы с тобою многого достигнем! Власть, могущество, богатство. Я докажу тебе, докажу!
Алена покачнулась. Вдруг некая мысль пронеслась у нее в голове – так внезапно, что ноги подогнулись. Безумная, дерзкая мысль! Но что, ежели удастся? Надо попробовать! Надо решиться. Хуже ведь не станет. Хуже ведь некуда!
– Я… хочу поглядеть, как это на тебе будет, – выдавила она и сама поразилась, как нелепо звучит ее голос. Но, может быть, Еротиада сочтет, что он искажен волнением, чего доброго, и страстью?
Глаза Еротиады изумленно расширились:
– Сие облачение?! Но пока нельзя, грех – до посвящения в сан!
«Грех? Кто бы здесь говорил о грехе!» Алена неприметно скрипнула зубами и потупилась, чтобы Еротиада не прочла ненависти в ее глазах.
– Ох, жаль… А я так мечтала увидеть тебя в великолепии, в сиянии… – Она сама не понимала, что молотит. – А я бы надела твои одежды. Ну а потом ты бы сама сняла их с меня…
Еротиада издала хриплый, сдавленный звук и яростно содрала с головы клобук и камилавку.
Алена боялась дышать. Вот на пол полетела ряса, подрясник… это была большая удача, чем она могла рассчитывать, ведь Еротиаде вполне достаточно было надеть мантию игуменьи на свою заношенную рясу, чтобы создать видимость великолепия, – но она решила облачиться как следует быть. Игра тщеславия захватила ее всецело.
Алена робко потянулась к сброшенному подряснику, однако Еротиада одернула ее:
– Погоди.
Миг отчаяния – но вот из сундука летит сарпинковая сорочка:
– Надень ее, сбрось свои вериги.
Правда что: иначе как веригами заскорузлую посконину не назовешь. Но какое опасное мгновение: вдруг, пока она будет раздета, Еротиада не утерпит – и накинется на нее?
«Тогда я убью ее, – холодно сообщила Алена самой себе – и господу. – Помоги мне, не дай обагрить руки в крови!»
Пожалуй, и солдат, поднятый звуком рожка по тревоге, не одевался с такой быстротой, с какой Алена выскочила из одной сорочки и вскочила в другую. Не разобрать, от чего она испытала большее наслаждение: от прикосновения к телу чистой, мягкой ткани или от разочарованного вздоха Еротиады. Алене послышалось, будто сестра-трапезница даже зубами клацнула – точно хищник, упустивший жертву. Ох, только бы не заподозрила… только бы не заподозрила чего!
– Тебе помочь? – промурлыкала сестра Еротиада, глядя, как неумело, хотя и торопливо, Алена запахивает рясу, заталкивает волосы под крылья куколя.
Ну уж нет, подпустить ее к себе – это все, гибель.
– Tы поможешь мне это снять, – посулила Алена, выдавливая из себя насильственную улыбку и поглубже натягивая куколь, который так и вскакивал на затылок. Верно, улыбка удалась: лицо Еротиады пошло красными пятнами нетерпения. И все-таки она получала слишком большое удовольствие, облачаясь в одеяние игуменьи, чтобы спешить расстаться с этой облаткой своего честолюбия даже ради новой любовницы, а потому ее ничуть не удивил вопрос Алены:
– О, хоть бы малое зеркальце! Нет ли у тебя?
Конечно, зеркало держать в монастыре – грех смертный, незамолимый! «Глядишься в стекло зеркальное и зришь в нем не лик свой, а вражий лик, и диавола очи сквозь твои очи глядят, и прельщают, и сомущают, и вовлекают во грех…» Но Алена не ошиблась в своей наглости: не могло не быть зеркала у греховодницы, нечестивицы, Антихристовой сестры и полюбовницы! Смутившись лишь на мгновение, Еротиада кивнула, заговорщически улыбнулась:
– Погоди. Сейчас достану! – и склонилась над сундуком.
Время!
Алена с силой выбросила вперед ногу. Уткнувшись в высоко поднятый зад Еротиады, нога опрокинула ее вниз головой в глубокий сундук, а тяжелая крышка с такой силой свалилась на ее задранную поясницу, что сестра-трапезница издала задушенный вопль – и замерла.
«Уж не сломала ли я ей спину? – подумала Алена, с таким проворством отбрасывая крючок, захлопывая за собой дверь и задвигая засов (все двери келий были снабжены снаружи засовами, ибо за малейшие провинности монашки наказывались заточением), что окончание этой мысли настигло ее уже на спуске с лестницы, почти у выхода: – Дал бы бог!»
Она выскочила на крыльцо. О, слава те господи! Калитка еще не заперта, и стайка посланных за милостыней сестер лениво плетется по дороге.
– Погодите, сестры! Меня погодите! – взвизгнула Алена, срываясь с крыльца и летя по двору.
Мелькнуло лицо сестры-привратницы, искаженное тупым удивлением оттого, что благостная сестра-трапезница бежит вприпрыжку, словно одержимая бесом, – и тут же заверещали, заголосили за спиной:
– Держи! Хватай!
Не разбираясь, что произошло, Алена резко обернулась, и сестра-привратница налетела на нее со всего маху, но тут же была отброшена таким могучим тычком, что увалилась на спину, задрав голые ноги и захлебнувшись криком.
Что-то больно ударило Алену по спине. Она крутнулась, пытаясь изловить незримого преследователя, но поймала только собственную косу.
Коса, так вот что ее выдало! Но теперь не впору сокрушаться, коли побежала – беги дальше! Меж тем привлеченные криками сестры-побирушки тоже заоглядывались, непонимающе взирая на ту, в ком еще видели трапезницу, и тут…
– Держите ее! Ловите ее!
Матушка Пресвятая Богородица! Еротиада! Выбралась-таки из сундука – не иначе промысел Антихристов пособил ей разогнуться и отомкнуть запертую снаружи дверь! – и теперь блажит с крыльца: мантия развевается, сверкает самоцветный наперсный крест, белеют кресты куколя – нет, надо полностью лишиться разума, чтобы появиться в парадном облачении игуменьи до утверждения в сане! Наверняка найдется зоркий глаз, который, несмотря на общее смятение, заметит сие; найдутся услужливые уста, которые нашепчут о гордыне Еротиадовой архиерею… может быть, не только ломотой в спине запомнится ей нынешний день! Но не пора ли забыть о Еротиаде и побыстрее отряхнуть с ног своих монастырскую пыль?
Алена задрала рясу чуть не до подмышек; взметнув голые ноги, перескочила огородный плетень – и понеслась по заросшим грядкам прочь от дороги, к избам, путаясь ногами в зеленых плетях, издававших возмущенное раздавленное хрупанье.
Впереди замаячил проулок. Алена оглянулась – и была немало изумлена, увидав шесть черных фигур, которые с большим или меньшим проворством одолевали плетень и бежали по огороду вслед за ней. Черная цепочка тянулась от калитки монастыря… ого, опять ее хотят приковать этой цепочкой к Еротиаде? Ну так не выйдет у них ничего!
Однако, чтобы не вышло, надлежало поспешать.
Какая-то баба вышла из-под крыши скотного двора и стала – руки врозь, завидев монашенку, сломя голову бегущую на нее. Алена кинула в бабу куколем – та с воплем шарахнулась. Алена поднырнула в тесную калиточку – резко пахнуло в лицо навозом, – проскочила через задний двор и вылетела на лужайку перед домом, не поверив своим глазам, когда впереди замаячили башни Кремля. Эко лихо она бежала! Нет, только кажется, что они близко. Конечно, ей бы самое милое дело – забиться в Зарядье, темный и грязный угол Китай-города, но до него еще надо добежать.
- Предыдущая
- 17/77
- Следующая
