Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта - Страница 50
- Предыдущая
- 50/76
- Следующая
А в своей роскошной палатке Смелый, оперев подбородок на ладонь, слушал, как его капелла, состоявшая из двадцати четырех мальчиков, поет под руководством мэтра Адама Бюнуа песнь Богородице... Чистые голоса заполняли тишину холодной ночи, которая предвещала раннюю зиму, а в огромном лагере многие, затаив дыхание, старались обрести в этом дивном звучании хотя бы какую-то поддержку перед завтрашним сражением.
В течение нескольких дней Фьора находилась в своей палатке и не видела никого, кроме молодого Баттисты Колонна, который приносил ей еду, и совершенно запуганной немой молодой женщины, кое-как убиравшей в палатке. Она же приносила дрова и воду, чистила жаровню и посуду. Ее молчание нервировало Фьору.
Зато Баттиста любил поговорить. Наполовину оглохшая от грохота пушек, которые стреляли весь день, Фьора узнала от него, что Нанси удачно защищается. Комендант города, бастард Калабрийский, был хорошим военным. При подходе бургундской армии он прибавил к уже существовавшим бастионам и редутам некоторые специально придуманные им укрепления, а его артиллерия под командованием мэтра Демулена, возможно, лучшего артиллериста этого века, ни в чем не уступала бургундской. Демулен велел поднять на Большую Башню две пушки и заставил Карла Смелого дважды менять расположение своей палатки, кроме этого, он в клочья разнес длинноствольную кулеврину, с помощью которой бургундцы атаковали эту башню и башню ворот Сен-Никола. Юный римлянин не скрывал, что в рядах осаждающих началось некоторое волнение. Не было ли это повторением бесконечной осады Нейса? А в городе, напротив, укреплялась надежда, хотя продовольствие подходило к концу. Да к тому же дождь играл на руку защитникам и превращал лагерь бургундцев в непроходимую клоаку...
К несчастью для защитников, бургундцы получили поддержку: Антуан Бургундский, сводный брат Карла Смелого и его лучший военачальник, подошел к нему с юга и привел с собой свежие силы, которые он набрал в Милане. С их помощью Карлу удалось полностью окружить город и сделать невозможной доставку продовольствия.
– Означает ли это, что осада скоро закончится, – спросила Фьора, – или нам придется стоять здесь еще несколько месяцев?
– Я надеюсь вместе с вами, что сопротивление лотарингцев не будет бесконечным. Эта палатка, конечно, довольно приятна, но при условии, что вы скоро ее покинете на больший срок, чем сейчас.
В самом деле, Фьора получила возможность по ночам и в сопровождении охраны выходить на короткое время подышать свежим воздухом. В остальное время ей позволяли только откидывать полог палатки. В сущности, она не пользовалась и этой возможностью из-за проливного дождя и порывистого ветра. Тем не менее замечание пажа взволновало ее:
– Вы хотите сказать, что я отсюда не выйду до тех пор, пока Нанси не сдастся?
Баттиста немного помолчал, а затем тихо проговорил по-итальянски:
– Совершенно верно. Мне не следовало вам этого говорить, но, по-моему, вам необходимо знать то, что вас касается: Кампобассо напал на господина де Селонже, и они начали драться, но тут вмешался монсеньор герцог. Он приказал им отложить свой спор до тех пор, когда армия войдет в Нанси, и добавил, что не может рисковать жизнью одного из них, а может быть, и обоих. Но даже тогда ему не вполне удалось их утихомирить, пришлось сказать, что он прикажет вас казнить немедленно. Это их сразу же успокоило, и они разошлись...
– Вы можете сказать, когда это случилось?
– На другой день после вашего появления, и я не могу утверждать, кто из них начал первым. Если бы никто не вмешался, они бы поубивали друг друга. И для того, чтобы впредь этого не случилось, монсеньор послал одного на восток, другого – на запад...
– Спасибо, что сообщили мне это. Вы ведете себя как настоящий друг, и я глубоко тронута. Могу ли я спросить еще одну вещь?
– Если это в моих силах... и не слишком нарушит приказ...
– Надеюсь, что нет. Не могли бы вы предупредить меня... вдруг с мессиром Селонже что-нибудь случится...
Юный Колонна улыбнулся ей, и его смуглое лицо просияло, затем он склонился в низком поклоне.
– Именно это я и собирался сделать... госпожа графиня! Это так естественно...
Доброжелательное поведение этого мальчика было единственным светлым лучом в сером мраке дождливых дней и отчасти согревало сердце молодой женщины. Долгие, бесконечные часы шли один за другим. Монастырь с его строгим уставом был намного лучше этой тюрьмы, откуда ничего не было видно, но зато все слышно. Вперемежку раздавались шорох дождя, гром пушек, крики радости и боли и многоголосый шум бесконечной осады. До пленницы доносился также звук молитв, поскольку палатка папского легата была рядом и она могла слышать радостные крики, когда прибыл Антуан Бургундский. И, наконец, и это было хотя бы приятно, Фьора могла слышать иногда пение капеллы, где среди всех выделялся звонкий голос Баттисты. Но все же Фьора испытывала гнетущее чувство пленницы, ничего не знающей о грядущей судьбе. Не будь молодого Колонна, она тоже чувствовала бы себя совершенно забытой, но сама еще не знала – хотела ли она, чтобы осада успешно завершилась и ее тюрьма открылась – без сомнения, для другой жизни, а может быть, для эшафота, что послужило бы сигналом для начала смертельной схватки между двумя мужчинами, из-за которых так перевернулась ее собственная жизнь.
Однажды вечером, когда шум был особенно сильным и она даже слышала рядом со своей палаткой яростный крик Карла, она ждала Баттисту с еще большим нетерпением, чем обычно, для того чтобы узнать, что произошло, и когда услышала его шаги, то тут же отбросила в сторону «Часослов», единственную книгу, которую ей удалось найти в сундуке, хотя молитвы не доходили до ее сердца и не пробуждали в ней никаких чувств.
Она видела, как он вошел в темноту палатки в надвинутой на самый нос шляпе.
– Что, так все плохо? – спросила она. – Но дождь ведь прекратился...
Ничего не ответив, он поставил поднос, накрытый салфеткой, прямо на ковер, резким движением сорвал с головы шляпу и, шагнув в круг света, отбрасываемого канделябром, выхватил из-за пояса кинжал:
– Кто вы! – воскликнула Фьора. Но в то же самое время она его узнала. Это был паж Кампобассо, этот Вирджинио, враждебный взгляд которого она не могла забыть. Сейчас он приближался к ней с кинжалом в руке и с выражением свирепой радости на лике:
– Кто я такой? Я твоя смерть, распутница! – воскликнул он, медленно приближаясь и наслаждаясь этим мгновением, которого ждал долгие дни.
Молодая женщина не проявляла ни малейших признаков страха.
– Спрячьте свой кинжал и убирайтесь! Стоит мне только позвать...
– Зови сколько угодно. Я усыпил твою стражу. Сейчас за твоей дверью два бесчувственных тела, и ты от меня не уйдешь.
– Почему вы хотите меня убить? Что я вам сделала?
– Я хочу тебя убить, потому что не хочу, чтобы Кампобассо вернулся в твою постель. До тебя у него был я. Он любил мои ласки и поцелуи, а потом пришла ты... А сейчас, когда мы занимаемся любовью, он в мыслях не со мной, и я не могу этого выносить.
Внезапно Вирджинио распрямился, как натянутая струна, и бросился на Фьору с поднятым кинжалом. Изо всех сил она стала звать на помощь:
– Помогите! Сюда... Ко мне!
Она напрягала все свои силы, чтобы отвести клинок, но Вирджинио был силен для своих лет и хорошо тренирован. Он уже одолевал, и через секунду клинок вонзится в ее горло. Фьора закрыла глаза и продолжала звать на помощь.
– Я здесь! – прокричал чей-то голос, который напомнил ей голос ангела.
Кто-то оторвал от нее Вирджинио, бросил его на пол и мощным коленом наступил ему на грудь.
– Ты еще слишком молод, чтобы стать убийцей, – проворчал Эстебан. – Ну и что с тобой делать?
– Пожалуйста, господин, подержите его и дайте мне кинжал, – я разберусь с ним, – запыхавшись, произнес Баттиста. – Этот негодяй ударил меня по голове, отнял одежду и поднос, а потом, как я понял, усыпил часовых?
– Вы угадали. Но лучше пойти за помощью...
- Предыдущая
- 50/76
- Следующая
