Причуды богов - Арсеньева Елена - Страница 43

• Предыдущая
• 43/76
• Следующая

Теперь Юлии снилось, что пришли в ее опочивальню цыганки в ярких юбках и платках, трясут голыми грудями, распевают хриплыми голосами, бьют в ладоши, хохочут, глядя, как молодые цыгане поочередно подходят к постели, где распростерта она… и смех цыганок заглушают стоны за окнами, и крики о помощи, и чей-то голос, который непрестанно звал Юлию по имени, а потом умолк, а звон монист заглушал бряцание оружия. И даже выстрелы чудились ей, но куда громче звучали хриплые выкрики цыганок, понуждающие своих собратьев снова и снова совокупляться с Юлией. А она принимала каждого, потому что в эти мгновения перед нею вспыхивало измученное ревностью лицо Зигмунда, его страдающие глаза, и Юлия злорадно восклицала:

– Видишь? Видишь? С ним лучше, лучше, чем с тобой!..

Но вдруг он опустил веки, отвернулся – ушел, и сон исчез – остался один нескончаемый мрак.

– Юлия! Юлия! Да проснись же, ради Христа!

Голос Ванды. Ох, как громко, громко… как больно.

– Не бей, не бей… – слабо пробормотала Юлия, со стоном хватаясь за голову. – Замолчи!

– Открой глаза, проснись! Беда, слышишь?!

– Бе-да… – с усилием повторила Юлия, и, очевидно, это слово оказалось ключом к каким-то силам в ее голове, которые, проснувшись сами, помогли ей разомкнуть запухшие веки.

– Бе-да?.. Что за беда?

Лицо Ванды – безумное, глаза сплошь залиты чернотою зрачков.

– Вставай! Ну, вставай! – Она вытрясла Юлию из постели, подтолкнула к гардеробной: – Одевайся! Умоляю! Скорее, надо бежать.

На стуле в тазу – холодная вода. Юлия окунула в нее лицо и постояла так несколько секунд, не обращая внимания на причитания Ванды и понимая, что, пока не проснется толком, все равно проку от нее не будет.

Наконец в голове прояснилось, а когда Юлия, спустив рубашку, протерла мокрыми ладонями плечи и грудь, подержала стылые пальцы у сердца, она наконец с облегчением ощутила, что приходит в себя.

Поглядела на Ванду – та молча ломала руки, и страх из ее глаз перелился в сердце Юлии.

– Что случилось?! Ради бога, скажи!

– Сначала оденься, – прошелестела Ванда бледными губами. – Потом… Только поспеши!

Юлии не раз приходилось доказывать свое умение одеваться мгновенно. И вот она уже стояла перед Вандою, торопливыми пальцами переплетая косу и пытаясь заглянуть в склоненное лицо подруги.

– Да что случилось-то?

– Плохо дело, – прошептала Ванда. – Ночью нагрянули уланы – польские уланы, понимаешь? Кто-то им донес, что здесь небольшой русский отряд, и они… они… Русские пытались обороняться, но были со сна, все произошло внезапно, а часовых тихо сняли… – Юлия сразу поняла страшное значение этого слова. – Так что, кажется, никому не удалось спастись.

Юлия смотрела неверяще:

– А Васенька Пустобояров?

Ванда поглядела жалобно, кивнула:

– Он тоже. Он кричал, звал тебя… Да ты не слышала. А я слышала, но боялась выйти из комнаты. Думала, они и тебя найдут, но слава богу, что ты так крепко спала!

Юлия схватилась за сердце. Она ведь слышала звон оружия, выстрелы… А этот зов: «Юлия! Юлия!» Она его слышала, отчаянный крик несчастного поручика, который и перед смертью пытался предупредить ее, спасти. А она в это время… Он погибал, его убивали, а она в это время неотрывно глядела в глаза воображаемого Зигмунда, упиваясь его страданием… Нет, ее извиняет лишь то, что это был порочный, тяжелый, неотвязный сон! Или… о Господи, или не сон?! А вот это смутное воспоминание: она лежит, две цыганки обтирают ее теплой водой – это истинное воспоминание или часть бреда? Отчетливо вспомнилась большая родинка на плече цыганки… Нет, надо поглядеть в постель, там должны остаться следы, если позорный сон был позорной явью.

Юлия метнулась к разворошенной постели, но Ванда поймала ее за руку:

– Ты что? Ты с ума сошла? Нельзя медлить ни минуты, вот-вот они будут здесь! Тебя ищут!

– Кто? Поляки? Но… что я им?

Ванда на миг зажмурилась, заставляя себя говорить спокойно:

– Они услышали, как поручик звал тебя. Стали спрашивать. И кто-то сказал… кто-то слышал ваш разговор в парке, кто-то из слуг… поняли, чья ты дочь. Тебя ищут, чтобы убить так же, как убили поручика!

– Но как же?.. Ведь Васенька намеревался утром послать нарочного в ставку с сообщением отцу! – чуть слышно прошептала Юлия и обратила умоляющий взор к окну, словно надеясь, что ночь еще длится, а значит, все ее ужасы развеются с первым же утренним лучом.

Напрасные надежды! Шторы были раздернуты, и зимнее позднее солнце восходило над вершинами парка. Какой мутно-красный, страшный рассвет! И снег… грязный, утоптанный снег под окном залит красными лучами – или кровью?!

Юлия вскрикнула истерически, схватилась за горло, но Ванда вытолкала ее за дверь и прошипела:

– Бежим!

Юлия обморочно прислонилась к стенке, и тогда Ванда, пробормотав сквозь зубы какое-то польское проклятие, поволокла ее по коридору мимо парадной лестницы, на которой раздавался торопливый звон шпор, к укромной узенькой лестнице, скрывавшейся за поворотом.

«Еще один подвал?!» – едва не вскрикнула Юлия, когда, выскочив на первый этаж, они прошмыгнули за какую-то дверь и стали спускаться по винтовой лестнице. Невнятные голоса раздавались совсем рядом, и ногти Ванды то и дело вонзались в руку Юлии, принуждая не шуметь.

Наконец, после шести или семи витков, голова у Юлии так закружилась, что пришлось присесть на ступеньку передохнуть, а Ванда в это время, задыхаясь, бормотала ей в ухо:

– Ты не бойся, они здесь ненадолго: на постой не станут. Тебе бы только отсидеться, только бы переждать! А потом поедем дальше.

– В подвале прятаться? – с тоской спросила Юлия, вообразив тишину, и темноту, и одиночество, и страх, и неотвязные слезы о злодейски загубленной Васенькиной жизни и о новых тяготах пути, которые ей неминуемо еще предстоят.

– Ты там будешь не одна! – убеждала Ванда. – Мне придется уйти наверх – они ведь меня видели, графиня сказала, что я ее родственница, как бы не заподозрили чего… Но ты будешь не одна! Видишь ли, графиня прячет там от русских своих друзей.

И, вспугнутая близкими шагами, Ванда вновь ринулась вниз, а Юлии ничего не оставалось, как следовать за нею.

Наконец они замерли в кромешной тьме. Ванда шарила по стенам, ворча, что все забыла, что никак не найдет дверей. Юлия терпеливо, обреченно ждала, недоумевая, каковы же должны быть друзья графини, чтобы прятаться от русских в подвале. Поляки, какие-нибудь мятежники? Но отчего же они не выходят теперь, когда свои пришли? И не странно ли, что Ванда хочет спрятать Юлию от поляков у поляков же? Да ее там просто на клочки разорвут, узнав, что она русская!

– Нет, нет, – обернулась Ванда (в темноте Юлия не увидела, но почувствовала ее движение), – ничего не бойся. Они очень веселые, добрые. Они ни о чем не думают, ни о какой войне, только смеются, веселятся, пьют вино, пляшут…

И не успела Юлия осмыслить это загадочное заявление, как Ванда наконец нашарила дверь и тихонько стукнула в нее. Почти в ту же минуту дверь отворилась, но светлее не стало: казалось, Ванда шепчет что-то темноте и от тьмы же получает едва слышный ответ. И как Юлия ни напрягала слух, она не могла разобрать ни слова, более того, ей показалось, что Ванда опять говорит на незнакомом языке. Наконец они пошли – по-прежнему в темноте. Ванда держала Юлию за руку, и ее саму вел невидимый привратник или привратница. Тишину нарушало только шлепанье босых ног по плитам пола да чуть слышный перезвон, тихий и мелодичный, словно шелест сухих листьев, гонимых ветром.

Но вот впереди слабо забрезжило, и Юлия невольно зажмурилась, когда отворилась еще одна дверь – и в глаза ударил яркий свет.

Они очутились в высокой, просторной зале удивительной красоты. Стены были задрапированы разноцветными тканями и сверкали, словно драгоценные камни, в блеске множества свечей. Здесь как бы царил белый день! Огромная люстра в сотни свечей, спускавшаяся с потолка на толстенной цепи, была подобна солнцу и служила источником и света, и тепла. Юлии почудилось, что она оказалась в некоем баснословном тропическом лесу, а вокруг нее с любопытством сгрудились его обитатели, одетые в странные, яркие наряды, говорящие звонкими, пронзительными голосами, то и дело смеющиеся, поющие, приплясывающие, звенящие браслетами и монистами… Так вот, оказывается, что за легкий перезвон доносился до нее из темноты! Это трепетало монисто на груди привратницы, но сейчас Юлия не могла бы узнать ее среди множества смеющихся, хорошеньких, смуглых лиц, взирающих на нее и трогающих ее платье, кружева, косы с любопытством и непосредственностью малых детей. Или цыган…

• Предыдущая
• 43/76
• Следующая