Отражение в мутной воде - Арсеньева Елена - Страница 30
- Предыдущая
- 30/77
- Следующая
Кто-то чиркнул спичкой или прикурил от зажигалки! Огонька сигареты не видно, однако всем своим напрягшимся существом Тина уловила горьковатый запах табака, тянувшийся снизу.
Сторож? Да ну, глупости. Какой может быть сторож на лодочной стоянке в Тамбовке?! Вряд ли даже на самом причале он есть!
Мысли всполошенно метались, а ноги делали свое дело: несли Тину прочь от берега.
На цыпочках, почти бесшумно, и не туда, откуда она пришла, не к деревенской улице, а дальше, к окраине, откуда шла по-над берегом широкая, разъезженная колея до заброшенного студенческого городка, а оттуда – тропа в Калинники.
Дойти до Калинников – это километров десять – и там поднять тревогу. Пусть будет что будет, пусть даже поначалу Тину задержат, только бы закончилось наконец это одинокое бегство – в ночь, в никуда – от смерти.
За что? Что она такого сделала?!
И не надоест же задавать все тот же вопрос!
За минувшие месяцы Тина уже привыкла не увлекаться попреками судьбе, которая одним махом сломала всю ее жизнь. А сейчас вдруг вспомнилось, как сразу, безоговорочно поверил Михаил, когда на вопрос: «Что же ты натворила такого?!» – Тина жалобно всхлипнула: «Ничего! Просто увидела сон!» Конечно, в тот момент было не до подробностей, не до охов и вздохов, и все-таки… Все-таки Тина почувствовала: он все понял правильно. Может быть, даже успел подумать с раздражением: «Опять!»
Опять, опять!.. А если на то пошло, что такое эта его страсть к знахарству, если не зараза, отчасти перешедшая от Тины? Не отдавая себе в этом отчета, всячески выставляя препоны здравомыслия и скепсиса, он кое-что невольно перенял у своей экзальтированной, если не сказать более, женушки, которую даже родная мать называла порой истеричкой и чокнутой. Под горячую руку, конечно. Когда, например, Тина (еще девчонкой!) нипочем не хотела идти в музыкальную школу. Она ненавидела эти принудительные уроки, а матушка просто-таки на стенку лезла: «Да ты знаешь, сколько это стоит?! Я ради тебя!..» Ну, это, положим…
Как-то раз, после особенно дикой сцены, окончившейся истерическим припадком у обеих, Тина все же решилась ослушаться и не пойти в музыкалку. А на другой день узнали, что в классе рухнула потолочная балка (старенький домик давно дышал на ладан), придавив учительницу, уныло ожидавшую появления своей нерадивой ученицы.
Потом однажды Тина нос к носу столкнулась с новым маминым кавалером – и, разразившись слезами, вдруг ринулась прочь, до столбняка сконфузив Ирину Максимовну. Последовала сцена с причитаниями – «Из-за тебя погибла моя молодость, а ты!..» Через неделю старшую Донцову вызвали в райотдел милиции: кавалер-то оказался рецидивистом в розыске! Специализировался он на ограблении одиноких, изголодавшихся по мужской ласке дамочек…
Да мало ли можно вспомнить таких случаев! Только вспоминать не хотелось: даже и теперь, через годы, Тину начинало трясти, а в детстве и юности все это непременно сопровождалось тяжелейшими истерическими припадками.
Ирина Максимовна и сама-то не принадлежала к числу людей сдержанных, заводилась с полоборота, долго и с упоением орала на не угодивших ей кассирш, продавщиц, сослуживиц, знакомых… Тина втихомолку страдала от этого, стыдилась матери и больше всего на свете боялась сделаться на нее похожей. Безмерно чувствительная, предельно эмоциональная от природы, она насильно надела на себя маску непроницаемой сдержанности и холодного равнодушия ко всему на свете – прежде всего к собственной душе. Бурь, которые бушевали в ней, Тина стыдилась как одного из проявлений наследственной скандальности – и давила их, глушила, как только могла.
Выйдя замуж за Михаила, она доверчиво распахнула перед ним свой внутренний мир… и очень быстро поняла, что мужа явно шокируют ее «фокусы». Сначала он пугался за Тину, не в силах, например, прервать ее дремотного оцепенения перед горящей свечой, которое заканчивалось невнятным бормотанием о каком-то автобусе, чьей-то сломанной ноге… Потом начинал тихо рычать, найдя ее среди ночи на балконе. Жена, подставив ладони-ковшики под звездный свет, бормотала: «Что-то случилось плохое! Что-то где-то случилось!..»
А то, что дней через десять Михаил упал на автобусной остановке и получил трещину берцовой кости, а вскоре пассажирский самолет врезался в гору на побережье Татарского пролива, – воспринималось как случайность. А обращать внимание на женушкино бормотание не стоит. Теща, так та, не стесняясь, покручивала при взгляде на нее пальцем у виска, а муж?!
Михаил любил Тину, а потому раздражение против «фокусов» очень скоро перешло у него в снисходительную жалость к «дурочке», к «юродивенькой»… И снова пришлось Тине надевать на себя броню равнодушия и самоуверенности. И постепенно новое свойство характера стало ее второй натурой, оттеснив в самые отдаленные закоулки сознания сверхчувствительность, способность к провидению. Тина временами почти забывала об этом своем глубоко подавленном втором «я». И когда это пришло вновь, она даже себе самой не хотела признаться в том, что это не просто сон, что опять, опять началось прежнее… Нет, не началось – вспыхнуло на миг. Но обгорела Тина в том огне дочерна.
Но почему все-таки? Что послужило толчком?
Да, она крепко привязалась к Валентину, даже мечтала выйти за него замуж (если ради этого не придется переезжать в Москву), однако самозабвенной, пылкой страстью это не было. Или теперь так кажется, когда время прошло? Нет, Михаила она когда-то любила сильнее.
Так чем же была вызвана яркая вспышка в сознании? Какими-то геомагнитными явлениями? Бурями на солнце? Нет, не то… Жаль только, что не пригрезились ей заодно и последствия этого предвидения.
Она напрягла память, но не смогла вспомнить даже намека на нынешнюю ситуацию – бег сквозь тайгу, бегство от смертельной опасности…
Тина кое-как припомнила эти места. Вон там тропочка над берегом. А вдруг ее преследователей осенит, каким путем она может от них уйти, и они…
Знают или не знают? Можно выяснить это эмпирическим путем, топая и топая вперед. Однако не исключено, что ее опыт будет прерван пулей, и тогда Тина отправится прямиком туда, где ее поджидают Валентин, и Света, и Данилушка с бабой Верой, и Михаил с Лидой… Хотя нет – Лида, пожалуй, не поджидает. А вот интересно: там, на небесах, она по-прежнему будет ненавидеть «соперницу» или смерть воистину примиряет всех?
Тина схватилась за виски и встала, чуть покачиваясь от сильного головокружения. Ветер бессонно гудел в вершинах берез, и Тина сама себе вдруг показалась деревом, которое нещадно треплет ураган.
Идти дальше по тропе? Не идти? А если так, то что предпринять? Чего уж точно нельзя делать ни в коем случае, так это возвращаться в село.
Страшно… Она не боялась тайги, но сейчас не находила в себе сил шагнуть в шелестящую тьму. Хотя есть разница, не бояться тайги днем – или ночью!
Может быть, досидеть до света прямо вот здесь, прижавшись к толстенному березовому стволу? Жаль, что не хватает храбрости пройти буквально сто шагов: там начинается кедровник, по какой-то непонятной экологической причуде не загубленный цивилизацией. Земля под кедрами сухая, усыпанная желтыми иглами, хорошо прилечь на этой вековой подстилке… А здесь, под березой, придется устраиваться прямо на тропе: Тина не может одолеть в себе страха перед сырой, высокой, таинственно шуршащей травой.
С губ сорвался истерический смешок, и Тина, зажав рот рукой, села прямо там, где стояла.
Страха перед травой! С ума она сходит, что ли? Или уже сошла? Немудрено…
Какая-то нелепость лезла в голову. Думалось, скажем, о том, что лешие не любят, когда поперек их тропы укладываются спать путники, и ночью могут шугануть невежу, даже придушить в сердцах… А вот интересно: если бы с одной стороны стоял разъяренный леший, а с другой – хладнокровный Виталий, кого бы выбрала Тина?
Вдруг над головой словно бы затявкала собачонка. Волосы встали дыбом, но тут же вспомнилось, что так иногда кричит сова. А вот и тяжелый шум крыльев – улетела.
- Предыдущая
- 30/77
- Следующая
